Солнце в рукаве - Марьяна Романова

«Другая женщина, не такая, как я». А за окном медленно кружил ранний октябрьский снег.

Пройдет каких-то несколько недель, и она увидит ту женщину, другую, не такую, как она. Новую женщину Егора. Егор позвонит ей и спросит: «Можно мы заедем за моими книгами?» И Надя растеряется, не сможет отказать, хотя многозначительное «мы» не оставит ей пространства для воображения.

Надя будет готовиться к их визиту, как к самому важному в жизни свиданию. Она выбросит копившийся неделями мусор, впустит в квартиру свежий воздух, вымоет волосы и вотрет в кожу хвойное масло. Подкрасит губы и дрожащей рукой нарисует «стрелки» на веках. Оденется небрежно – любимые джинсы и расшитая каменьями туника, золотая цепочка с кулончиком – скромный голубой топаз. Вполне по-домашнему, только вот Егор-то сразу поймет, что она готовилась специально. А Надя в свою очередь поймет, что он понял, и будет отводить глаза от его кривоватой усмешки.

Та женщина окажется миловидной и русоволосой, по-балетному тоненькой, с бледной прозрачной кожей и трогательной голубой венкой, проступающей на высоком лбу. На ней будет странный этнический сарафан, сшитый из лоскутов, и крупные янтарные бусы – любую другую такой наряд превратит в городскую сумасшедшую, но не ее, Лику эту (или Лиду? У Нади в глазах потемнело, когда они вошли, она не запомнила имени). А когда у Егора хватит наглости попросить чай, а у Нади не хватит сил послать их к черту, выяснится, что Лика (Лида?) не только красива, но и умна. Что голос у нее низкий и чистый, что она учится на последнем курсе филфака МГУ, занимается в танцевальной студии танго, говорит на старославянском, любит «Футураму», ей нравится торт «Наполеон», суровая зима, Париж и как Скарлетт Йохансон перепела Тома Уэйтса. Она расскажет обо всем этом без пафоса, как бы между прочим, а Егор будет подливать молоко в ее чай, беззастенчиво любуясь. А Надя на пятнадцать минут превратится в робота, запрограммированного на доброжелательность и гостеприимность, – ловко нарежет вафельный тортик, поставит регги, зажжет ароматическую свечу и даже расскажет анекдот. Потом именно анекдот этот будет вспоминаться с гордостью. Это как играть на скрипке для пассажиров «Титаника» – сентиментальный такой штришок. Маленький человек с капитанской силой духа.

А потом они заберут книги – пару десятков томов тяжеловесной прозы, которая всегда была ей не по зубам, и Надя снова останется одна. И первым ее импульсом будет допить чай Егора из его чашки. Унизительно, но все равно волнующе – прикоснуться губами к тому месту, до которого еще пару минут назад дотрагивались его губы. Все равно что поцелуй – но только опосредованный, через чашку. Надя задумчиво допьет чай, а потом бросит чашку в стену, и та разлетится на десятки кусочков. На стене грифелем нарисован портрет группы «Биттлз» – Егор нарисовал. Темная чайная жижа будет стекать по лицу молодого Леннона. Надя возьмет губку и чистящий порошок и сотрет потрет со стены – яростно, быстро, в режиме истерики.

А потом посмотрит на себя в зеркало – нарядная туника, яркий макияж, и поймет, что она – клоун, бездарный, усталый, несмешной. Умоется едким мылом, потушит ароматическую свечу и всю ночь, сидя на полу, проплачет.

А утром к ней приедет Марианна с sos-корзинкой – пирожные из французской кондитерской, свежий цитрусовый сок, витамины, крем для лица. Она заставит Надю выпить кофе, а потом поведет ее в парк. Они будут сидеть на скамейке, кормить голубей и пить чай с корицей из термоса. Марианна расскажет ей последние новости, и ее щебетание будет умиротворяющим, как бабушкина сказка на ночь (имеется в виду не Надина бабушка – та сроду не рассказывала ей сказок, а обычная, среднестатистическая, мягкая, седая, румяная, пахнущая тестом и розами, уютная бабуля). Марианна отведет ее домой, Надя заберется под одеяло, проспит двадцать два часа подряд и проснется с твердым намерением начать новую жизнь.

Данила был… светлым и ускользающим, как солнечный луч для игривого котенка. Он был противоположностью Егора, и это умиротворяло – казалось, высшие силы, сжалившись, позволили Наде играть другой мастью. Встретить мужчину, с которым она сможет быть счастливой. Данила был мягким, принимал ее такой, какой она была, умел шутить так, что она захлебывалась от смеха, тоже не понимал тяжеловесную прозу, а ее заботу принимал не как должное, а с удивленной благодарностью. Он был как лучшая подружка – только при том она его еще и хотела, до дрожи в коленках. Он читал ей вслух журналы, варил для нее какао, а однажды – Надя не знала, было ли это проявлением высшей близости или безумия – сделал ей эпиляцию шоколадными восковыми полосками. Полоски лежали на видном месте в ванной, он прочел инструкцию, и ему захотелось попробовать. После долгих уговоров она разрешила, и закончилось все сексом на стиральной машинке. В итоге одна из полосок прилипла к его ягодице, а когда Надя оторвала, он закричал так, что соседка сверху несколько раз ударила половником по батарее. С ним было весело. Он был как ребенок – в самом лучшем смысле слова. Или как буддийский монах – умел принимать жизнь свежей. Смотреть на мир широко открытыми глазами, каждое отведенное мгновение проживать с наслаждением гурмана. «Пойдем делать глупости», – бывало, говорил он. И они шли валяться в сугробе, поедать эскимо на скорость, пешком бродить по Бульварному кольцу, фотографировать туфли встречных женщин, рисовать облака, покупать средневековую музыку, петь мантры в эзотерическом клубе, пить пиво с байкерами, покупать воздушные шарики, вдыхать газ, которым они наполнены, и звонить друзьям смешными тонкими голосами. Роман с Данилой был подобен обратному току времени. Надя будто бы возвратилась в детство – только не в настоящее, а в альтернативное, то, которого у нее самой никогда толком и не было, но она с легкой завистью наблюдала за ним у подруг, в книгах, в киножурнале «Ералаш». Первые две недели этого романа были подобны адреналиновой прививке. Словно сильные золотые крылья выросли у нее за спиной – Надя, подтянувшаяся, румяная, в бейсболке с надписью «Live fast, die young», летала над пыльным московским асфальтом, а все остальные люди лишь изумленно оборачивались ей вслед.

И мама говорила: «У тебя глаза горят… Значит, это настоящее. Я так за тебя счастлива… Кстати, я тут познакомилась с одним дайвером, и он приглашает меня в спортивный лагерь на Красное море. Только он думает, что мне сорок, и я боюсь показывать ему загранпаспорт!»

И бабушка говорила: «Ничем хорошим это не закончится. Нашла себе нахлебника. Такие только прикидываются легкими, а ранят больнее всех».

И Марианна говорила: «Конечно, было бы лучше, если бы он водил не мотоцикл, а „бентли“, но в целом – одобряю».

Однажды Надя участвовала в интернет-дискуссии о сути брака, идиотской и довольно поверхностной. Иногда за завтраком она просматривала один из расплодившихся в нулевые женских форумов, которые становятся спасательными шлюпками в сером море скуки для домохозяек с гуманитарными наклонностями. Тема была обозначена как «Идеальная семья» – казалось бы, безобидная тема, но, как это часто бывает в Сети, уже на второй странице обсуждение привели к знаменателю некрасивой кошачьей свары. С рвением закаленных в дворовых боях полканов каждый защищал свой огород.

Некто под ником sexy-koshechka88, доказывал, что идеальный брак – это когда ты получаешь шубу на день святого Валентина и внедорожник к Рождеству. «Мужчина ценит только то, во что вкладывает, – доказывала sexy-koshechka88. – Все остальное для него – запасной аэродром, даже если есть штамп в паспорте». На sexy-koshechka88 предсказуемо накинулись толпы баб. Отбивалась она хладнокровно, правда, в конце концов все же выяснилось, что koshechka вообще не замужем, просто встречается с женатиком.

Некто gadkaya-pregadkaya рисовала пастельную пастораль: «Идеальная семья – это когда вы все-все делаете вместе. Вместе просыпаетесь, с улыбкой смотрите друг другу в глаза, пьете кофе в постели, потом едете в офис. Разумеется, у вас общий бизнес, ведь вы – одно целое. За совместным обедом вы обсуждаете деловые планы, за романтическим ужином говорите только о любви. После ночи страстного секса засыпаете счастливыми, прижавшись друг к другу». Надя с усмешкой представила себе пересахаренную жизнь двух ликующих дебилоидов, из речи которых давно исчезло местоимение «я». На десятой странице выяснилось, что юзеру gadkaya-pregadkaya всего тринадцать лет, к тому же это мальчик.

Высказалась и Надя. В то утро ее настроение было замечательным. Она встала раньше мужа на полчаса и приготовила ароматный омлет с травами. Они вместе завтракали и полушутя выбирали имя для не родившегося еще малыша. А потом Данила умчался на своем байке одному богу известно куда, а она осталась дома – у нее выходной, йога для беременных, ланч с Марианной, тяжелое дежурство у бабушкиной постели.

Об этом она и написала. Идеальный брак – это когда два человека просто хотят быть рядом, но при том у каждого существует своя, отдельная жизнь. Личная свобода никак не ограничивается, и может быть, поэтому ее не так уж сладко нарушать. Свобода – она как конфета в серванте. Малыш смотрит на яркую обертку через стекло и вожделеет шоколад. Если бы конфета лежала в вазе на столе, он, возможно, просто прошел бы мимо. Но она заперта и оттого желанна. Малыш, рискуя быть отлупленным, вскрывает сервант бабушкиной шпилькой, быстро сжирает шоколад, а фантик набивает ватой, чтобы никто не заметил преступления. Родители, конечно, заметят все равно. А ведь все могло бы быть по-другому, если понизить уровень досягаемости конфеты.