Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Азольский Анатолий

— Сядь, дорогая, посиди немного. Ты, наверно, устала, — хрипло сказал он. — Сейчас мы пойдем ужинать.

Она села на диван, прижавшись к нему, а он обнял ее за плечи, и оба посмотрели на смуглого черноволосого человека за письменным столом так, как будто и верили и сомневались в нем. Еще не понимая, что произошло, Рокотов почувствовал, что сейчас случится нечто чрезвычайное. Такое ощущение бывало у него в минуты опасности. Напрягшись, он молча ждал.

Герберт с бледным, бесстрастным лицом встал и положил на стол перед Шардоном бумажку, переданную Верой Сергеевной. Одновременно он коснулся плеча гостя и показал, что нужно читать про себя.

— Жена права, мсье Шардон! Сначала нужно накормить гостя, а уж потом вести деловые переговоры: сытый желудок делает человека добрее, — попытался пошутить профессор. — Ужин и отменное вино ждут нас, и хотя вино мне противопоказано, по случаю нашей встречи Вера разрешит мне еще одну рюмочку…

Он еще что-то говорил и говорил, а Леонид, дважды пробежав глазами записку, уже понимал, отчего так словоохотлив стал прежде сдержанный Кинкель, и, выигрывая секунды, чтобы принять правильное решение, тоже включился в их разговор, сознавая, что должен обязательно говорить и говорить самым естественным, непринужденным тоном, будто ровным счетом ничего не случилось. Вот когда сработала его редкая выдержка, благодаря которой Рокотов не раз избегал смерти. Леонид чувствовал себя почти спокойным, только тело стало необычно легким, воздушным, как будто лишилось веса семидесяти пяти килограммов.

— Ужинать так ужинать! — поднимаясь с кресла, весело сказал он. — Могу вам признаться, мадам, я с удовольствием съем все, что вы предложите! Позвольте мне называть вас Верой Сергеевной? Мое имя — Жан.

Все время, пока Леонид читал записку и потом говорил, Герберт и его жена не спускали с него глаз. Последние слова гостя словно оживили их.

— Да, да, мсье Жан, пожалуйста, — с усилием проговорила хозяйка, — можете называть меня по имени и отчеству, мне будет очень приятно. — Вера Сергеевна готова была расплакаться.

Но Леонид энергичным жестом показал, чтобы она взяла себя в руки.

— Кстати, Герберт, чтобы не забыть, — сказал он, — возьмите текст телеграммы для Центра. Тут всего несколько слов. Ришар — это мой псевдоним.

«Лозанна. Центру. Молния, — прочел про себя Кинкель. — Прибыл благополучно. Приступил к выполнению задания. Завтра после поступления свежей информации от источников свяжусь с вами в обычное для Зигфрида время. Ришар».

Одной рукой Герберт все еще крепко обнимал жену за плечи, и Вера Сергеевна невольно, забывшись, тоже прочла написанную по-немецки радиограмму. Хотя Анжелика и была связной в группе, она не имела права читать сообщение Рокотова, но теперь это уже не имело никакого значения, потому что…

Разговаривая о каких-то пустяках с Гербертом, Леонид сжег в пепельнице записку госпожи Кинкель и как ни в чем не бывало отправился следом за хозяйкой вниз, в столовую. На ходу Вера Сергеевна, поймав его руку, порывисто пожала ее, благодарно посмотрев страдающими, наплаканными глазами. Он покивал ей, успокаивая, и сам теперь приложил палец к губам, а жестом дал понять, что нужна бумага, чтобы писать.

Идя к Кинкелям, Рокотов был готов ко всяким неожиданностям, но о таком он и помыслить не мог. Радиоквартира в руках немецких агентов! Они в доме, подслушивают каждое слово, контролируют каждый шаг хозяев виллы, и он, выполняющий задание Центра, угодил в их западню!

«Мсье Шардон, — писала Вера Сергеевна в записке, уничтоженной Леонидом, — ради всего, что для вас свято, умоляю вас, пока вы в нашем доме, ни слова вслух о том, что я вам сейчас сообщу! Поклянитесь в молчании: я страшно боюсь за нашу дочь. Мы попали в руки немецких агентов. Эрику они похитили и грозятся убить ее, если мы откажемся выполнять их приказы. Двое из них находятся в подвале дома, во всех комнатах микрофоны, они подслушивают все разговоры. Поэтому ни слова лишнего, пока вы тут. Известить Центр Герберт не мог — они убили бы нашу девочку: поверьте, эти ужасные люди способны на любое преступление! Что делать, помогите нам! Мы потеряли голову. Я так боюсь за Эрику! Нам так стыдно и больно обманывать вас и Центр! Но что же делать, мсье, что же нам делать?! Подумайте, помогите нам, ведь так продолжаться дальше не может! Мы обещаем помочь всем, что в наших силах, только вырвите нас из этого ужаса! За вами, наверное, уже следят. Они запретили Герберту идти на назначенную вами встречу, приказали сказаться больным, чтобы заставить вас прийти сюда. Простите и поймите нас! Телефонные разговоры тоже контролируются теми, что в подвале, учтите это. Герберту велено сказаться больным, не ходить в университет и вообще не отлучаться из дому».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Записка была написана карандашом, наспех — в порыве решимости, отчаяния, — некоторые слова не закончены.

Леонид не думал о себе. Он давно уже привык не слишком заботиться о собственной жизни… Но это не только полный провал, это гораздо хуже: немцы контролируют всю информацию, получаемую Кинкелями от источников, и принудили Зигфрида к соучастию в обмане Центра. Значит, они ведут радиоигру, именно поэтому Кинкель им необходим, поэтому они выбрали тактику шантажа и запугивания… Однако положение сложное — как быть? Они, конечно, не остановятся перед убийством, и не только Эрики.

В тот момент, когда Герберт положил ему на стол записку жены и Леонид дважды прочел ее, не веря своим глазам, он поразился самоотверженности этой женщины. Отчаянно-смелый поступок Веры Сергеевны смыл прежние сомнения Рокотова — теперь он верил Кинкелям до конца. Они не предатели, они друзья и союзники, оказавшиеся в исключительно тяжелом положении.

Теперь, когда он знал, что случилось, прежние его подозрения либо исчезли, либо подтвердились. Кое в чем Леонид ошибся, но многое, что он приметил, нашло свое объяснение. И странное поведение Кинкелей, и отсутствие в доме их дочери, и яростный лай почему-то посаженного на цепь ньюфаундленда. Теперь Леонид знал, кто фотографировал его из окна виллы и что за провода тянутся в запертый подвал этого дома. Хотя по вине Кинкелей он угодил в капкан, ему не оставалось ничего иного, как простить попавшим в беду товарищам их вынужденную ложь.

Спускаясь по лестнице со второго этажа в столовую, Леонид видел русые локоны идущей впереди Веры Сергеевны и думал о ней со смешанным чувством благодарности, жалости и горечи. Эта на вид мягкая, серьезная дама и ее муж решились на смертельную игру, когда, по сути, осталось мало шансов на выигрыш. Враг пробрался в их дом, крепко держит за горло, но они все-таки решились. Отважные люди! Уже один этот поступок, обязывает Рокотова помочь им. Да, он вступит в вынужденную опасную игру, станет третьим партнером Кинкелей и будет вести ее, пока не найдет способа спасти их. Фонтэн — вне игры, но его помощь нужна еще больше, чем прежде. Центр будет информироваться через Луи.

Сейчас нужно постараться узнать от Кинкелей все о случившемся. А если немцы схватят его здесь? Вряд ли. Это не в их интересах, раз они занялись радиоигрой: его исчезновение встревожит Центр, расстроит их планы. Вероятно, это люди из абвера или СД. Они не станут действовать опрометчиво, а в молчании Кинкелей они уверены.

Глава пятая

За столом все трое старались беседовать так, чтобы спрятанные в комнате «уши» ни по оброненному слову, ни по интонации не могли уловить даже намека об их сговоре. Кинкели давно обнаружили миниатюрные микрофоны и показали Леониду, где они находятся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И гость, и хозяева вели себя так, как начали прежде, с момента телефонного разговора между профессором Кинкелем и прибывшим в Лозанну представителем Центра. Герберт выпил рюмку коньяка и больше не стал, ссылаясь на недомогание. Он и в самом деле выглядел неважно. Вялый, говорил тихим голосом, умные глаза за стеклами роговых очков смотрели почти безразлично. Вера Сергеевна с трудом проглатывала кусочки сочного, аппетитно поджаренного бифштекса, запивая легким вином, но держалась молодцом. Изображая радушную хозяйку, она поддерживала предлагаемые мсье Шардоном тосты, болтала о всякой всячине, потчевала гостя, прося, чтобы он съел что-нибудь еще, по своему вкусу, из различных закусок, поставленных на стол. Уже не смущаясь, она называла гостя по имени, а он ее — Верой Сергеевной. В ее положении это было очень нелегко, и Рокотов, восхищаясь ее выдержкой, верил, что она справится со своей трудной ролью.