Мальчик с Антильских островов - Жозеф Зобель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот день люди с плантации Пуарье́ приходили на озеро купать лошадей управляющих и экономов. Все раздевались догола и верхом на лошади въезжали в воду. Лошадь входила в воду и плыла, высоко подняв голову; человек погружался тоже, — мне это напоминало изображение кентавра на пакетах вермишели.
Потом лошадь возвращалась на берег, человек слезал с нее и начинал энергично растирать ее травяной мочалкой, лотом снова загонял ее в воду. Мы поступали точно так же с нашей подопечной.
До чего хорошо путешествовать по воде на спине плывущей лошади! Вода приятно холодила нагретую солнцем кожу.
Никогда в жизни не видел я более прекрасной и мирной картины: могучие голые негры на лошадях, отражающиеся в гладкой воде озера.
МОСЬЕ РОК
Я перешел в старший класс начальной школы. Теперь у нас была не учительница, а учитель.
Учитель был местный житель, служивший сначала в других местах на острове, а потом, на радость землякам, назначенный директором школы в Петибурге.
Жожо тоже должен был бы радоваться: учитель был его дядя, брат его отца. Его звали мосье Стефан Рок.
Среди учеников быстро распространился слух, что это был учитель, который хорошо объяснял и строго наказывал, но бил не бамбуковой палкой и не линейкой, а раздавал оплеухи.
На нас, одиннадцатилетних деревенских школьников, он произвел сильное впечатление.
Это был мужчина с бронзовой кожей, очень высокого роста, одетый в черные ботинки с блестящими носами. Он ходил в белых полотняных брюках с двумя безукоризненными складками спереди и в полотняном пиджаке. В жилетном кармане он носил часы на толстой золотой цепочке, а во рту у него сверкали два золотых зуба. Черные усы, пенсне и канотье довершали портрет.
Руки у мосье Стефана были длинные, большие, с ногтями, твердыми, как клюв утки, и в то же время нервные; мел всегда ломался в его пальцах, когда он писал на доске.
Да, от удара таких рук не поздоровится!
Даже его голос, как бы тихо он ни говорил, звучал для нас предостережением.
А между тем с самого начала мы почувствовали к мосье Року уважение. Нам было лестно, что нашего учителя в школе боятся.
Все, чему он нас учил, казалось нам интересным и увлекательным, даже самое трудное.
Но после того как мосье Рок проверил способности каждого, многие на собственной шкуре испытали силу его удара.
Мы стали получать оплеухи.
Я удостоился их в связи с сослагательным наклонением; Мишель-Пузырь, сильный в математике, получал их за чистописание; Рафаэль всегда за одно и то же — за болтовню. А Жожо — по любому поводу. Чтение, диктант, проверка тетрадей — ничего не обходилось без колотушек. Учитель придирался к Жожо по любому поводу и всегда был готов наградить его тумаками. Можно было подумать, что мосье Рок так строг к Жожо именно из-за своего родства с ним. Наверное, отец и мачеха попросили учителя обратить на Жожо особое внимание и не стесняться наказывать его, когда нужно.
Как бы то ни было, ужасная заботливость учителя делала Жожо достойным скорее жалости, нежели зависти. Он влачил безрадостное существование дома, вечно под угрозой наказания, а теперь еще и в школе ему доставалось каждый день. Но в школе я не высказывал Жожо своего сочувствия. Дети не любят печальных разговоров, когда их манят забавы и игры. Я носился как оголтелый вместе со всеми и почти не замечал своего старого друга. А иногда даже смеялся над хныканьем Жожо после очередного внушения дядюшки.
Жизнь наша изменилась. Появились новые заботы. Нам задавали много уроков. Надо было аккуратно вести тетради. Нам выдавали библиотечные книги, с которыми надо было бережно обращаться. Нами вечно владел страх перед колотушками мосье Рока. А впереди нас ожидало испытание, о котором родственники и мосье Рок твердили нам непрестанно: экзамены на аттестат об окончании начальной школы.
Что касается меня, у меня была еще одна забота — первое причастие.
Я наотрез отказался посещать занятия мазель Фанни. Рафаэль (он причащался год назад и пел теперь в церковном хоре) одолжил мне свой катехизис, и я зубрил его при свете коптилки, часто повторяя текст вслух, чтобы не волновалась мама Тина, которая боялась, что мне одному не справиться.
В остальном все шло, как прежде.
Мы не отказались ни от каких развлечений и проказ. Иногда мы расплачивались за это. Например, когда мы разбили черепичную крышу, сбивая манго с дерева около дома мадам Секейран. В другой раз Мишеля-Пузыря, Эрнеста, Одни и меня поймал управляющий, когда мы срезали тростник задолго до жатвы, и нашим родителям пришлось уплатить за нас штраф в пятнадцать франков. Тот же Мишель однажды до крови порезал ногу, стараясь достать лиановые яблоки в колючем кустарнике.
В хорошую погоду мы играли и при луне.
В полнолуние в городке устраивали нечто вроде ночных празднеств.
После ужина все усаживались перед домами, кто на стульях и скамейках, кто на земле. Рассказывали сказки, пели, играли на тамтамах. Одиночки напевали песни. Парочки прогуливались по улице. Существовали сказки, которые рассказывались только при луне. В некоторые игры тоже можно было играть только при лунном свете. До поздней ночи городок праздновал полнолуние.
Дети собирались группами и рыскали всюду, где было интересно.
Иногда звуки флейты прореза́ли воздух серебряной нитью или звучали приглушенно, как вздох самой луны. Ни один звук так не ассоциируется в моем представлении с лунным светом, как голос деревенской флейты, на которой где-то играл какой-то неизвестный мне негритянский юноша на пороге убогой хижины.
Я был одним из самых непоседливых и не мог смирно усидеть около мамы Тины, глядя, как луна бродит по небу, время от времени заходя за облака.
Мы собирались
