Над пропастью во лжи - Светлана Успенская

Офис престижной фирмы на поверку оказался обыкновенным ржавым контейнером на запасных путях Ярославского вокзала, а представитель фирмы – ражим детиной в форме вокзального грузчика.

– Мы организуем продажу товаров народного потребления в пригородных электричках, – поведал ей мордатый мужчина с бдительными крошечными глазками. Он сидел на ящиках с карандашом и вихрастым блокнотом в руке. – Если хочешь работать, можешь приступать хоть сейчас. Прописка твоя мне не нужна. Прописка – это твоя проблема. Менты поймают – заплатишь штраф, и дело с концом.

Маринка поежилась.

– А что нужно делать? – спросила она. – Я никогда этим…

– Покажем, научим, поможем… Чем хочешь работать? Книгами? Мороженым? Шоколадом? А то можно еще всяким китайским барахлом, тоже выгодно…

– Мне бы книгами, – робко объяснила Маринка, шалея от счастья: ее берут на работу! – Я читать люблю.

Мордатый хмыкнул на ее слова:

– Читать тебе теперь не придется… А платить будешь с доходов мне лично или моему кассиру. Я беру не много, сотню в месяц. Другие хозяева снимают со своих работяг и полторы, и больше. А Махо так вообще берет две. Решай сама. Ты, я вижу, в этом деле новичок – так это ничего. Приставлю тебя на первых порах к своему человеку, он тебя всем премудростям научит…

– А зарплата? – робко заикнулась Маринка.

– Сколько заработаешь, все твое! – развел руками мордатый. – Главное, плати мне вовремя, а остальное – твой навар. Поняла?

Маринка поняла далеко не все, но на всякий случай кивнула. Множество вопросов крутилось у нее в голове: а где брать товар, на каких электричках ездить и, вообще, что делать-то надо?

– Пруня! – крикнул мордатый куда-то в глубь контейнера, за завалы ящиков. – Отведи новенькую к Катьке, скажи, чтобы обкатала ее…

Затем хозяин вновь обратился к девушке:

– Если менты тебя на вокзале остановят, цепляться начнут, скажи, что ты «стояковская», на Илью работаешь. Илья – это я, чтоб ты знала.

– Очень приятно, – пробормотала Маринка, хотя ничего особо приятного в этом знакомстве не было.

– Ну, решилась? – И, не дождавшись ответа, Илья мотнул головой в сторону выхода: – Ступай!

«Свой человек» Катька оказалась дородной хохлушкой в необъятных штанах с начесом и в теплом полупальто такого сиротского вида, словно оно только что сменило своего юбилейного сотого хозяина.

Бывалая Катька критически оглядела новенькую и заметила:

– Сапоги хиловаты. Промокнешь – это раз, замерзнешь – это два. Как пить дать! Ну, да это твое дело…

Пока женщины шли по перрону, груженные сумками, она поучала юную напарницу:

– Рожу, главное, надо иметь не наглую, говорить вежливо. Москвичи хамья не любят, они сами – хамье. А также гости столицы… Кто из тамбура проходит при посадке, пропусти вежливо. Если что – извинись. И в душу не лезь, на жалость не дави, этого в электричках не любят. Для жалости другие по вагонам ходят, безногие там, слепые… Которые «поможите, люди добрые, ми сами не местные, подайте на пятый цветной телевизор»… А нам жалости не полагается. У нас другой конек: наш товар самый качественный и дешевый, а чужого нам не надо.

Маринка кивала на ходу, стараясь запомнить получше. Без стеснения эксплуатируя новенькую, Катька доверху нагрузила ее коробками с шоколадом.

– Не скандаль, даже если обсчитают. Лучше свои бабки отдай и уходи, а не то ментов из поездного сопровождения вызовут – разбирайся с ними потом… Тебе это надо? Им раз в десять больше заплатишь. И не переживай, ты свои деньги наверстаешь. А сама клювом не щелкай: некоторые мужики очень любят покупки делать под хмельком, с них можно и побольше под шумок содрать. Но учти, тебе на этой линии придется часто ездить, народ тебя вскорости станет в лицо узнавать, и если претензии пойдут… На Илюху не рассчитывай – он тебя с поезда скинет и не поморщится.

– Как «скинет»? – обомлела Маринка, мигом представив картину, как она летит по насыпи кувырком.

– Ну, жаргон это такой, – усмехнулась Катька. – То есть перестанет тебе свою крышу давать, исключит из бригады.

В это время насморочный гулкий голос возвестил об отправлении электрички до Шатуры.

– Ой, наша! – взвизгнула Катька и быстро затрусила по перрону в сторону зеленой гусеницы, застывшей на пути под дебаркадером.

Едва торговки заскочили в тамбур последнего вагона, как двери со змеиным шипением затворились и поезд медленно тронулся.

Катька достала из коробки шоколадку, раздвинула двери из тамбура и торжественно подняла яркую плитку над головой. Набрала полную грудь воздуха и начала:

– Добрый день, граждане пассажиры! Желаю вам приятного пути и удачи в личной жизни. Вашему вниманию предлагается шоколад фабрики «Рот фронт» по цене три тысячи за плитку, за четыре плитки – десять тысяч. Это значительно дешевле, чем в московских магазинах и на рынках. Шоколад качественный, приготовлен из высокосортных какао-бобов с добавлением тертого миндального ореха! – Отбарабанив заученный текст, продавщица медленно двинулась по проходу.

Кто-то полез за кошельком в карман, кто-то в истуканской неподвижности продолжал любоваться промышленным пейзажем за окном. Шоколадки брали не то чтобы неохотно, но как-то вяло. На вагон удалось продать всего три плитки.

– Ничего, скоро народ с работы хлынет, торговля бойчей пойдет, – пообещала Катька, – потому как пассажир пойдет голодный. Ведь в Москве все дорого, а в электричке, глядишь, соблазнятся и купят, чтобы голод зажевать! Ты, главное, не куксись, гляди веселей! Если народ больно хмурый, развесели, пошути… Вот смотри, как я сейчас…

В следующем вагоне Катька преобразилась. Заломила на одно ухо вязаную беретку, подбоченилась и стала сразу же похожа на подгулявшую на свадьбе разбитную веселуху.

– Набегай, честной народ, раскрывай пошире рот! У нас рот-фронтовский шоколад, каждый угощенью рад! По три тыщи за плитку – никакого убытку! А кто берет четыре штуки, тот дает десятку… Ой, рифму забыла! – неожиданно воскликнула продавщица, щербато улыбаясь, – и народ купился на ее шутку, заулыбался в ответ. Кто-то выкрикнул, смеясь, окончание стишка – «в руки». Потеплели лица в вагоне, поползли по губам слабые улыбки.

После такой рекламы торговля пошла живее. Зазвенела мелочь, запорхали мятые рубли, перелетая из рук в руки, захрустел разворачиваемый шоколад.

Еще два вагона прочесали – и ноша Маринки стала легче. Но потом, в четвертом вагоне, как заколодило: народ ничего не берет, сытые пассажиры морды к окну воротят, Катькины прибаутки слушать не желают.

Маринкина напарница помрачнела, нахмурилась, что-то заподозрила. Вдруг застыла в тамбуре, как вкопанная, и кивнула подбородком на цветастый фантик на полу.