Как я изменил свою жизнь к лучшему - Сергей Литвинов

Мужчины тут у нас стареют, мать Анна.

И похвали меня из прошлого, потому что никто из тех, кто остался жив-здоров и продолжил учиться на актеров, этого тогда не сделал.

Ну вот, мать Анна, помнишь же, как твой курс, Машер, я и будущий доктор О, отправились на природу?

Артисты пели, артисты играли на гитарах, артисты расположились в лесу и продолжили петь.

Звали тебя тогда иначе, и ты, мать Анна, ходила в широченных шароварах и была самой талантливой на курсе. Я все думала: зачем тебе такие широкие штаны, подхваченные внизу резинкой, где ты их только откопала?..

Чего меня с вами понесло – молчать и слушать, как обычно? Безделье, наверно. Доктора О, видимо, тоже. Первое мая же, студенты не учатся. Мы с ней сидели себе тихонько, слушали, молчали.

И тут в лесу появились МЕСТНЫЕ.

Не все, разведчики. Остальных было только слышно – вдали ревели мотоциклы и доносилась свирепая речь.

Местные хотели бить артистов. Местным даже издалека их гитары не нравились. Местные уже выпили – и хотели отобрать городскую добычу.

Артисты надеялись, что все обойдется. Или – на добрых богов театра.

Но в лесу были только сосны, сумки с едой и бутылками да местные вида ужасного – и, наверное, их местные боги.

Девушки в предлагаемых обстоятельствах сжались в кучки. Тут кучка, там кучка, но кучки тоже можно бить и пинать ногами.

Кто-то из артистов вышел на переговоры. Этого местным было только и надо. Их спектакль начинался.

Бог защиты наивных? Или его ангел-заместитель? Кто-то из них попустил меня подойти к одному из местных и сказать: «Мотоцикл! Настоящий! Твой? А покатай меня? Я никогда не каталась».

Кто из нас в тот момент был артист? Кто изобразил детское восхищение – такое, что оно пробрало мордастого гопника на мотоцикле? Хвали же меня вот здесь, мать Анна!

Эти слова прозвучали так неожиданно, наверное, что оба местных замолчали.

– Покатай, а? Ты быстро ездишь? Но как – тут же одни деревья? Как вы только не врезаетесь…

И какой же местный выдержит подобное сомнение?

– Как мы не врезаемся? – местный переглянулся с местным. Погладил своего металлического коня. – Да мы – нормально. Поехали!

Он хлопнул по сиденью позади себя.

– И подруга моя тоже хочет. Покатаешь ее после меня? – доктора О пришлось тоже привлекать.

О – вот молодец – закивала: «Хочу, да, хочу»…

– Да чего после тебя – я давай покатаю! – ухнул другой местный.

Доктор О, явно первый раз в жизни, полезла на мотоцикл.

К третьему местному никто не сел. Он сначала мчался с нами, а потом свернул в сторону.

И они очень хорошо катали. Быстро.

В деревья не врезались.

Я громко спрашивала в ухо своего местного что-то такое, которое, видимо, у него никто никогда не спрашивал. Он интересовался, удобно ли мне.

И катал.

И когда он катил меня по трассе, появилась – хорошо, мать Анна, ты ее не видела – конкурирующая группировка местных.

Увидев моего местного (Серегу, а второго звали Мешков), конкурирующая группировка дала по газам и погналась за нами. Мешков, который сильно отстал, это тоже понял и резко развернулся. Мы влетели в лес – надо же было сообщить нашим!

«Наши» не сразу снялись с места. Но их было больше – и конкуренты об этом не знали.

Высадив нас с О недалеко от актерского лагеря, Сергей и Мешков умчались на войну.

– Класс, уехали! – обрадовались предводители артистов.

Как взревели и затихли мотоциклы – было слышно хорошо.

Темнело.

Шансов, что местные вернутся нам валять, становилось все меньше. В темноте по лесу на мотоцикле – это вам не тру-ля-ля…

Артисты снова пели, артисты развели костер и поставили две палатки, артисты вытащили еду и напитки.

Но мотоциклы вернулись. Два.

Бросив круговой танец, артисты напряглись.

Серега и Мешков появились с большим пакетом печенья и бутылью лимонада. Глаз у Мешкова не действовал, он был закрыт гематомным мешком. Заплыл глазик. Доктор О оттянула кровавую кожу затянувшую глаз и констатировала, что сам он цел и видеть должен.

Это было приятно.

– Мы их сделали, – сообщил Серега.

Этой радостью ему хотелось поделиться именно с нами.

– Поздравляю, – улыбнулась я, потому что смотрел он преданными глазами в лицо именно мне. – А остальные-то ваши где?

– На дискотеке.

– А вы чего не поехали?

– А мы к вам, – Серега сделал улыбку своим крупным детским лицом. И ткнул в меня пакетом с печеньем:

– Спасибо.

– За что?

– Да предупредили, чего за «что»? – рявкнул Мешков. – Мы на дороге-то их заметили. Ну и вот…

– Вовремя заметили, – добавил Серега. – А если бы на трассу кататься бы не поехали, то все.

– Они бы того… Раньше…

– Ага.

Люди, а особенно такие чувствительные, как артисты, быстро понимают, когда опасность минует. Артисты ощутили, что местные не опасны и подкрепление не придет, и для них Серега и Мешков перестали существовать.

Зазвенели бутылки, забренчала гитара.

А местные не уходили.

Серега из чьих-то тонких рук отобрал гитару, сыграл три аккорда, поглумился, как водится, выбирая песню, которую хотел бы заказать, артист стал исполнять, Серега слушал-слушал – да и быстро утомился…

От песен утомились все.

Кроме самих артистов. Они были неистощимы.

А утомленные все – я, О и двое местных – притаились у палатки и стали есть печенье.

Что хочет народный богатырь от того, от кого слышит связную речь?

Правильно, историй.

Серега и Мешков старательно не ругались матом – в те времена простые парни с понятием подчеркнуто не ругались матом при интеллигентных девушках. Они слушали про Слейпнира, восьминогого коня бога Одина (он их просто потряс, Серега несколько раз прослушал и постарался вызнать о нем все подробности); про Нибелунгов, про путешествия викингов в Гренландию; и как клады в старые времена закапывали, и какие приметы для того, чтобы их найти, существуют; и как морок водит по лесам, и что светится в болотных огнях, и что такое огни святого Эльма…

Доктор О добавляла про болезни, раны и боевые увечья.

А Мешков с Серегой все спрашивали и спрашивали…

Нам дали миску каши на всех, вина – но местным-то вино как слону дробина, они отказались в пользу нас с О.

Как раз лимонад кончился, печенье уже не лезло, чай не скоро, а с вином оказалось замечательно.

Быстро наступило утро, и стало так холодно, что все вспомнили про первый автобус.

Машер, О и меня на остановку отвезли Сергей с Мешковым.

А вы, мать Анна, брели пешком, и ты отсвечивала среди осин своими широченными шароварами. Они у тебя внизу намокли – и штаны съезжали под их тяжестью. Это было смешно: ноги, как груши, сверху тонкие, снизу наливные, но в автобусе ты села на колени к своему жениху, и груши спрятались.