Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке - Антонова Саша

Так он искал в лифчике микрофон? Он ласкал мою грудь, а сам прощупывал швы? Он целовал меня, чтобы отвлечь внимание? Он ТАК целовал меня, а сам думал о проводках и антенне? Он считал меня шлюхой с микрофоном?

Так меня еще никто не унижал… Даже Магнус, с его потными, торопливыми руками, с его спущенными подтяжками и громким сопением. Да, он торопился, да, он сопел, как слон, но он не искал в моем нижнем белье микрофонов! Он даже не отвечал на телефонные звонки, когда заваливал на диван. Он мычал от удовольствия и не слышал телефонных звонков. Он любил меня по-своему. И доказал свою любовь посмертным подарком.

Ах, Магнус, Магнус, что же ты наделал?! Это твоими благими намерениями я оказалась в аду, это твой подарок привел к столь унизительным последствиям. Это все из-за тебя! Так знай же: я отказываюсь от твоего подарка. Ты слышишь меня, Магнус?

Я решительно поднялась и отряхнула джинсы. Впрочем, этот жест имел чисто символическое значение. Я вскинула голову, гордо расправила плечи и направилась в Сент-Галлен. Нет, гораздо дальше: в Цюрих, в Женеву, в Москву. По шпалам. Без остановок. Через долины и горы, через города и мосты, без багажа и документов. Такой вот перекати-поле, бездомный, никому ненужный, одинокий пешеход. И только ветер шелестит вдогонку, травы набегают волнами, а луна серебрит дорожку. И я иду по серебряной тропинке все дальше и дальше. И подхожу к девяти ступеням. А те ступени ведут в небо. Стоит лишь оттолкнуться ногами, взмахнуть крыльями, и я полечу птицей туда, где звезды сплетаются в венок и плывут по бездонным водам, тихим и черным.

Из-под ноги выскользнул камушек и покатился вниз, увлекая за собой шорох и шуршание. Щекам было мокро и холодно. Я провела языком по губам и обнаружила соленую влагу. Ночной туман принес соль южных морей, или я опять плакала. Ночной туман принес слезы о теплых волнах океана, о ласковом солнце Багамских островов, не спетых песнях мачо и не пережитой последней любви. Я оплакивала свое одиночество. Мне было жаль призраков Грюнштайна, жаль себя и такого же одинокого сыщика.

Он остался сидеть под мордой кабана, когда я покинула его. С помощью шестого чувства, не иначе, я прошла по темным коридорам замка, не заблудившись и не встретив ни одного призрака. Ноги несли меня мимо колодца, по истертым камням двора, по едва угадываемой между обломками и травами тропинке, пока не оказалась я на девятой степени лестницы, которая вела в никуда.

А он остался сидеть на холодном полу библиотеки и дожидаться смерти. Как это, должно быть, страшно, сидеть и дожидаться? Смерти. Смерть принесет Белый Всадник на крупе белого коня. Ее костлявое лицо покажется из-за спины всадника и ухмыльнется со злорадным смешком. Она поднимет арбалет с натянутой тетивой и легонько поведет косточками указательного пальца, нажимая на спусковой крючок, и стрела вылетит с сухим щелчком…

Но зачем Смерти арбалет, если у нее есть коса? И потом, одна стрела уже была выпущена мной в рыцарском зале. Она попала в треугольный головной убор с вуалью, аллегорически убив изображенную женщину, то есть дядю. Змея, стрела и яблоко. Лимит змей и стрел исчерпан. Все. Теперь должно появиться яблоко. Почему же в кабана попала еще одна стрела, а не яблоко?

Сердце захлестнуло горячей волной страха: я догадалась! Вторая стрела была не из легенды. Вторая стрела была из жизни. Кто-то живой, из плоти и крови, охотился в замке. Он охотился за Анри. Сыщик что-то знал такое, за что его хотели убить. Он что-то знал о смерти Оливии. Он думал, что я связана с этой бандой, что у меня в белье спрятан микрофон, и я помогаю бандитам расправиться с ним. Он говорил о легенде и жизни, о любви и предательстве. Он думал, что я его предала!

Развалины замка громоздились за спиной. Девять ступеней обрывались провалом, на дне которого шумели воды горной реки. Огрызок луны плясал в волнах далеких гор. А на востоке, над крутым изгибом «девятого вала» показалась розовая ленточка рассвета.

— Рассвет… Рассвет!

Я повернулась и бросилась бежать. Я бежала по тропинке, перепрыгивая через обломки, спотыкаясь и падая. Я бежала, моля бога, чтобы с сыщиком ничего не случилось, чтобы он был жив и ждал меня. Но стоило мне забежать в черный коридор замка, как я ослепла и остановилась. Я не знала, куда идти. Шестое чувство исчезло.

Ведя ладонями по шершавым камням стен, я натыкалась то на одну дверь, то на другую. Они открывались с нежным скрипом, предлагая пыльные объятия. В гулких комнатах было темно и мертво. Я брела, словно в кошмарном сне, когда все время попадаешь в одно и то же место.

Вот и еще одна дверь поддалась под нажимом на изогнутую ручку, за ней простирался коридор, в конце которого маячил свет. Ну наконец-то! Вот и дорога к библиотеке, а там горят свечи в высоком шандале, там оранжевое пламя в камине, и белые искры взрываются маленькими фейерверками. Там сидит на полу все в той же позе Анри и ждет меня. Я шагну в комнату и улыбнусь ему. И я развею все его подозрения…

Я шагнула по коридору, дверь за спиной мягко щелкнула запором, и не было другого пути, как только идти вперед. Я двигалась на свет, а коридор то сужался, то расширялся. Я шла на свет, а свет постепенно отдалялся, то исчезая, то вновь появляясь, то подпрыгивая вверх, то опускаясь вниз, будто кто-то брел впереди, освещая дорогу свечой. Мне захотелось окликнуть его, но внезапный спазм сдавил горло так, что стало трудно дышать. Мне показалось, что впереди плывет маленькая скрюченная фигура, тощая и кривоногая, в шутовском колпаке, который отбрасывал на стены рогатую тень.

Свет мигнул, вспыхнул ярким лучом и исчез. Я осталась в кромешной тьме, среди холодных стен и низкого свода. Где-то далеко капала вода, отдаваясь в ушах погребальным колокольным звоном. А еще между ударами капель мне послышались шаги, будто кто-то нагонял меня сзади. Кто-то большой двигался уверенным шагом, легко ориентируясь в узком коридоре. Монстр надвигался с неотвратимостью локомотива, задевая плечами шершавые камни старинной кладки.

Я заметалась слепым кротом, шаря руками по стенам. Нащупала углубление, вжалась с нишу, затаила дыхание и зажмурилась. Чудовище пронеслось мимо, обдав струей воздуха, в которой смешались запахи бензина, табака и горькой полыни. Я услышала еще пару шагов, потом раздался звук удара. Монстр постоял пару секунд в раздумье, а затем с грохотом повалился. Мне показалось, что стены дрогнули и по коридору прокатилось эхо, отозвавшись в коленях вибрацией.

Эхо давно замерло в глотке замка, а я все еще тряслась мелкой дрожью и не решалась отлепиться от стены. Чудовище молчало и не двигалось. Оно умерло. Вода капала вдалеке похоронным набатом.

Первый шаг дался с большим трудом, второй — чуть легче, а на третьем я наткнулась на тушу монстра. Пальцы нащупали рифленую подошву ботинок, ногу, спину, плечо, длинные лохмы волос. Он лежал ничком, подвернув под себя руки, будто осел кулем, налетев на невидимую преграду. Пальцы нащупали высокий лоб, тонкую переносицу, скулу и подбородок упрямца, поросшие колючей щетиной. От его волос пахло бензином, табаком и дорогим одеколоном.

— Анри, — выдохнула я, борясь с болью в сердце.

Мне хотелось выть и рвать на себе одежду. Мне хотелось рыдать и заходиться в стенаниях. Но не было ни голоса, ни слез, ни сил. Мой сыщик умер, его убила стрела арбалета, выпущенная рукой злодея. Я опоздала…

Не помню, сколько я так сидела, раскачиваясь из стороны в сторону в ритме капающей воды и баюкая его голову на коленях. Не помню. Наверное, не меньше столетия или двух. По прошествии века капли иссякли, на Земле наступила засуха, а в подземелье разлилась тишина. И в этой тишине прозвучал стон.

Анри дернул плечом, двинул рукой и попытался сесть.

— Анри, — вздохнула я и разразилась слезами, уткнувшись носом в воротник его рубашки.

— Ольга, — сказал он. — Ты почему здесь?

— Не знаю, — честно ответила я, а мне и знать-то не хотелось. А только хотелось быть все время здесь, рядом.

— А где мы?

— Не знаю.

— О-о-о… — застонал он, нащупав мою руку и приложил ладонью к собственному лбу. Под ладонью набухала и пульсировала здоровенная шишка. — Ольга, кто меня так?

— Белый Всадник, — ответила я, подумала и добавила не столь уверенно:

— Или его конь…

Анри хмыкнул и затих. Я уткнулась носом в воротник его рубашки и замерла в тихой истоме. Не знаю, сколько мы так просидели, миг или два, но только он шевельнул плечом, заставив меня приподнять голову, и спросил:

— Ольга, зачем ты вернулась? — и голос у него был такой шершавый, неприязненный.

— Затем, что наступил рассвет. А еще за тем, что стрел было две: одна в гобелене, другая — в кабане. Вторая стрела — лишняя.

— Лишняя?

— Ну да! В легенде — только одна стрела, а в жизни — две. Вторая — лишняя, — упрямо повторила я. — Стрелял кто-то живой, из плоти и крови. Он хотел убить тебя, потому что ты знаешь что-то очень важное о смерти Оливии. Расскажи, как умерла Оливия?