Тавриз туманный - Мамед Ордубади

Мы не могли понять выступление Саттар-хана, принятое невежественным населением, как искреннее признание Мамед-Али-шаха добрым отцом.

- Правильно! - говорили многие. - Сардар совершенно прав. Падишах не виноват. Всему виной - кучка проходимцев...

СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА

Несколько дней я не ходил к Саттар-хану. Его последнее верноподданническое выступление создало в наших отношениях большое охлаждение, но я не переставал следить за всеми действиями царского консульства, направленными против тавризской революции, и узнавал через Нину о переговорах, которые велись между Тегераном и Петербургом.

Но вот уже четыре дня, как я не видел Нины. Когда я пришел к ней, ее еще не было. Работница выкупала и уложила Меджида в кроватку. Потеряв отца и мать, ребенок сильно привязался к нам и скучал без меня.

Когда пришла Нина, я сидел около Меджида и забавлял его. Нина казалась обиженной. Я встал ей навстречу, но она, сердито взглянув на меня, молча прошла в спальню. Повозившись немного, она прошла в столовую, а оттуда в кухню.

Я продолжал развлекать Меджида.

Увидав работницу с простыней и другими купальными принадлежностями, я понял, что Нина принимает ванну.

Ребенок заснул. Я не знал, как быть. Встать и уйти, значит еще больше рассердить Нину, которая была обижена, очевидно, моим продолжительным отсутствием. Решив выждать, я сел на балкон и взял русскую газету "Новая жизнь"*.

______________ * "Новая жизнь" - русская социалистическая газета.

Нина, с повязанной белым шелковым платком головой, вышла из ванной и, проходя мимо меня нарочно задела газету, которую я читал. Газета упала. Я поднял ее. Зная привычку Нины, я не заговаривал с нею. Когда она сердилась я предпочитал молчать до тех пор, пока она сама не отойдет, иначе она тотчас же начинала плакать.

Нина несколько раз прошла мимо меня и каждый раз задевала газету, мешая мне читать; взглянув на нее краем глаза я заметил, что она уже остыла: глаза ее опять смеялись, сердитые морщины сгладились, она готова была к примирению.

Наконец, не выдержав, она подошла ко мне и, вырвав из моих рук газету, сказала:

- Да! "Новая жизнь!". Мы тоже должны поговорить о нашей жизни. Села рядом. - Где ты был столько дней?

Это был первый случай, когда она так повелительно требовала отчета.

Я не знал, что ей ответить.

Если бы нас с Ниной связывали просто любовные отношения, а не искренняя дружба, то я, пожалуй, не стал бы отчитываться перед нею. Нехорошо поступают женщины, когда ставят мужчину в безвыходное положение, часто вынуждая их к обману и лжи.

Сказать Нине, что я был занят на заседаниях, - она не поверит, так как знает, что уже несколько дней я не бываю у Саттар-хана, который не раз присылал к ней справляться обо мне.

Кроме того, обманывать женщину ссылками на заседания - уж слишком устарелый метод и потерял всякое доверие у женщин, поэтому я отказался от этого.

Сказать, что умерли товарищи и я был занят похоронами, тоже нельзя было - в эти дни не было боев, значит, не было и умерших. Да если бы за эти четыре дня я занят был похоронами мертвых, то в Тавризе надо было бы открыть новое кладбище.

Отговариваться тем, что ездил в ближайшую деревню, в гости, на свадьбу, на похороны, - нельзя было; пришлось бы придумывать разные подробности.

Я решил сказать Нине правду.

- Сидел дома, иногда выходил на улицу и опять возвращался домой. Можете справиться у Тахмина-ханум.

- Во-первых, что это за "можете"? Чтобы в другой раз я не слыхала этого. А, во-вторых, если моя дружба тебе надоела, если нам больше не о чем говорить, то ты должен честно сказать мне об этом. Я это пойму. Ты начинаешь избегать меня, не приходишь по пять, по шесть дней подряд... Такое поведение недостойно по отношению к женщине, которая тесно связана с тобой. Разве я не человек? Разве ты не знаешь, как тяжело жить в этом неопределенном положении, в этой неизвестности? Оставим меня, хотя бы ты считался с этим бедным ребенком. Когда тебя нет, он страдает еще сильнее, при тебе же он забывает свое горе.

- Могу я теперь отвечать? - спросил я, терпеливо выслушав все ее упреки.

- Отвечай, но ответ твой должен быть так же искренен, как до сих пор.

- Эти дни я не бываю у Саттар-хана. Я знал, что меня будут искать здесь, поэтому и не приходил сюда.

- Это не все, - лукаво улыбаясь, сказала Нина, - припомни еще.

- Я сидел дома и от безделья делал некоторые заметки о тавризской революции. Клянусь тобой и Меджидом, что я говорю правду.

После этих слов, она склонила голову ко мне на плечо и стала жаловаться на свою неопределенную жизнь. Немного успокоившись, она взяла меня за руку и повела к кроватке Меджида. Он спал, обняв свою маленькую кошечку Тарлан. Мы сели возле и долго смотрели на него.

- Меня связывают две цепи, - сказала Нина. - Одна вот эта неопределенная жизнь, а другая - этот ребенок, которого я не променяю на все богатства мира. Ты - господин и его, и моего счастья, но ты не злоупотребляй этим положением...

Нина наклонилась и поцеловала Меджида и его кошечку Тарлан.

Когда мы перешли в другую комнату, Нина передала мне копию телеграммы, посланной Мамед-Али-шахом принцу Эйнуддовле. Нина успела записать только краткое содержание телеграммы:

"Господин принц! Благодарю аллаха, что вы находитесь в добром здравии и хорошем расположении духа. Телеграмму вашу об общей амнистии и мире я получил. В ответ на это приказываю: если бандиты не сдадутся, не оставить в Тавризе камня на камне.

Мамед-Али Каджар".

ЭЙНУДДОВЛЕ В ТАВРИЗЕ

Принц Эйнуддовле торжественно вступил в Тавриз и поселился в Сахиб-Диван баге.

Последствия допущенных революционерами ошибок стали сказываться прекратился подвоз хлеба из сел. Не подвозили хлеба и из Софиана, Эльвара, Сердере и Васминча. Макинская конница отрезала сообщение Тавриза с Хоем, Марандом, Самед-хан - с Марагой, а конница Эйнуддовле - с Васминчем.

Саттар-хан убедился в своей ошибке и сознавался в ней.

Эйнуддовле еще не начинал военных действий, ожидая прибытия подкреплений из Шатранлы. В Васминче расположена была незначительная часть правительственных войск, высланных из Тегерана. Желая выгадать время, Эйнуддовле продолжал обманывать народ разговорами о мире и всеобщей амнистии, объявленной шахом. Его обещаниям верили не только моллы и купцы, сидевшие в Энджумене, но и Саттар-хан.

Была пятница. Покончив с утренним завтраком, я собирался идти к учителю русско-иранской школы Акберову Акберу, как в комнату вошел Гасан-ага с другим муджахидом и передал мне записку от Саттар-хана.

"Прошу дорогого товарища пообедать со мной", - писал кратко сардар.

Не идти было неудобно. Нельзя было требовать многого от Саттар-хана, который не был теоретически подготовленным вождем революции. И без того, он проявил больше героизма, чем от него можно было ожидать. Во всяком случае, мы не имели права из-за допущенной им ошибки вовсе покинуть его одного. И Саттар-хан, и мы служили интересам иранской революции.

К трем часам я пошел к сардару.

Он знал о моем недовольстве. Не имея возможности открыто критиковать его действия, мы, его ближайшие друзья, обычно выражали свое недовольство тем, что переставали бывать в его обществе.

- Уважаемый товарищ! - сказал Саттар-хан, - желая задобрить меня. Если бы дело было в одном Мамед-Али, то сговориться с ним было бы нетрудно. Однако этому мешают те, которые его окружают.

Сардар повторял прежние свои высказывания. Видно, было, что он верит в лживые обещания о всеобщей амнистии.

Ничего ему не отвечая, я достал из кармана копию телеграммы шаха к Эйнуддовле и положил перед ним.

- Прочтите, посмотрим, что он там говорит? - попросил сардар.

Я прочитал.

- Откуда попала к вам эта телеграмма? - спросил он.

- Все телеграммы, поступающие из Тегерана на имя Эйнуддовле или других иранских учреждений, прежде всего попадают в руки царских шпионов на иранской почте. Они передают их консулу, который по своему усмотрению или уничтожает их, или передает по назначению. Таким же путем была доставлена в консульство и эта телеграмма. Она попала в руки главного переводчика Мирза-Али-Акбер-хана, для перевода на русский язык. Нина же успела записать содержание ее до того, как она была передана консулу.

Саттар-хан смотрел на меня с восхищенным удивлением.

- Если бы все наши организации работали так, - сказал он, - я мог бы поклясться, что мы победим!

Сардар выкурил кальян и продолжал:

- Я не знаю, каково положение этой девушки?

- Какой девушки?

- Нины! - ответил сардар.

- Очень хорошо. Она ни в чем не нуждается. Я вполне ее обеспечил.

- Я не сомневаюсь в этом, но я очень прошу вас, не давайте ей повода обидеться на нас.

В это время вошел в комнату один из караульных и доложил, что "изволил прибыть господин салар".

Оказалось, что Саттар-хан пригласил к обеду и Багир-хана.

Я был очень доволен этим, думая разрешить здесь некоторые вопросы.