Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй кинотеатр посещали бедняки — мастеровые, кучера, дворники. Они и без проделок Гашека и Лады бурно реагировали на все, что происходило в фильме. Когда на экране мчался поезд, зрители в первых рядах не знали, куда спрятаться от него. Мужчины опускали головы за спинки стульев, а женщины кричали, словно паровоз наехал на них. В одном фильме разбойник собирался бросить ребенка в огонь. Какой-то парень сорвался с места, подбежал к экрану и, погрозив кулаком, заорал:
— Негодяй, что ты делаешь с ребенком? Оставь его!
Стоило на экране появиться экипажу, кучера принимались громко обсуждать то, что они видели:
— Ну и кляча! Ну и рыдван! Ну и кучер!
Если зрителям что-нибудь нравилось, они ласково просили киномеханика:
— Руда, будь добр, покажи это местечко еще разок!..
Однажды Лада заболел. Гашек трогательно ухаживал за ним, кормил и поил его с ложечки, терпеливо, как настоящая сиделка, исполнял все капризы больного, вызывал врача, бегал в аптеку за лекарствами и в трактир за обедами. Заботливость друга тронула художника. Каково же было изумление Лады, когда Гашек предъявил ему счет, включив в него все услуги, оказанные им больному!
Точность и аккуратность, с которыми был составлен счет, показывали, что Гашек не зря окончил Торговую академию. Ладе было жаль выбросить такой документ, и он сохранил его для истории!
Напряженная творческая работа обоих юмористов в течение дня сменялась вечером самыми неожиданными проделками.
Как-то Гашек спросил своего друга:
— Пепик, приближается день твоего патрона, святого Иосифа. Ты будешь его праздновать?
Лада только пожал плечами:
— Нет… У меня в карманах пусто.
— Как все это нескладно и несправедливо! — грустно произнес писатель. — У тебя есть именины, но нет денег, у меня есть деньги, но нет именин… Слушай, Пепик! Я покупаю у тебя именины за пять крон!
— Мой патрон, — сообразив, в чем дело, начал торговаться Лада, — перворазрядный святой, он — супруг самой девы Марии. Дешевле, чем за десять крон, не отдам!
— Не больно гордись своим святым. Как-никак, он — покровитель рогоносцев. По рукам! Приглашаю тебя ко мне на именины.
Девятнадцатого марта, в день святого Иосифа, Гашек оделся по-праздничному, повязал самый лучший галстук Лады, торжественно принимал торты, цветы, всю корреспонденцию, которая приходила на имя художника, пел и курил сигары.
Гашек дал праздничный обед в ресторане, а вечером повел гостей в кафе. Они поздравляли его, дарили ему ром, сигары, пиво, вино, играли в его честь туши на рояле и гармонике, пели хором и танцевали проклятый римским папой новый модный танец танго, жгли бенгальские огни, стреляли из детских пистолетов и дурачились, как только могли. Гашек сиял, его друзья всерьез поверили, что они веселятся на именинах писателя, а не художника.
— Вот как надо справлять именины! — сказал Гашек Ладе. — На твоих именинах даже коза не промемекала бы!
Лада молчал, но как только пробило полночь, громко объявил, что день святого Иосифа кончился, обещанных десяти крон он не получил, и снял галстук с шеи Гашека, потребовал возвращения всех тортов, подарков и поздравлений. Эта выходка художника развеселила всех, особенно — Гашека. Препираясь с Ладой, он пытался всучить ему деньги.
После именин Гашек исчез. Ладу это не удивило. Он знал, что писатель вернется и вернется совершенно неожиданно. Художник просыпался и находил на столике у кровати лакомство или игрушку — яблоко, апельсин, персик, пряник, гусиную ножку, ливерную колбасу, лакрицу, волчок, свистульку. Так писатель давал знать хозяину о своем возвращении. Лада шел на кухню. Там на диване лежал Гашек и, протягивая свою суковатую палку, говорил:
— На, бей! Бей меня, сколько твоей душе угодно!
Глава девятнадцатая
Война — дело до того безумное, что поэты справедливо считают ее порождением фурий.
Эразм Роттердамский
Беззаботная жизнь друзей оборвалась в тот день, когда в городе Сараево прозвучали выстрелы Гаврилы Принципа. Убийство эрцгерцога Фердинанда и его жены Софии стало поводом для давно назревавших событий.
Гашек узнал об этом в трактире «У Чаши», где сидел за кружкой пива со своим приятелем Франтой Зауэром. Какой-то господин явился в зал с газетой, и все принялись читать некролог. В нем восхвалялись добродетели эрцгерцога, которых у него никогда не было. Хищный империалист и солдафон, эрцгерцог Фердинанд спал и видел себя на троне вместо дядюшки, Франца-Иосифа, занимавшего это место уже шестьдесят пять лет, а «Народни политика» изображала его и Софию нежными голубками, свившими уютное гнездышко в чешском замке Конопиште, неподалеку от Праги. Посетители трактира приуныли, хотя они нисколько не жалели наследника трона. Все понимали: войны не избежать. Прислушавшись к разговорам, Гашек сообразил, что скоро сюда явятся шпики. Быстро расплатившись, он увлек Зауэра на улицу.
— Конопиштские крестьяне радуются… — сказал Гашек. — Сквалыга на том свете, и теперь в парке можно собирать грибы и хворост.
— Верно! — расхохотался Зауэр, не ожидавший такой эпитафии. — Я совсем забыл об этом.
— Худо то, что старый Прохазка[3] погонит нас воевать. У меня же нет никакого желания драться за дом Габсбургов.
— У меня тоже нет охоты драться за прогнивший дом Габсбургов или за ту жижковскую развалину без сортира, где я сейчас живу, — согласился Зауэр.
Военная машина Австро-Венгрии быстро пришла в движение. 28 июля ветхий император Франц-Иосиф I, всю жизнь желавший, по его словам, «в согласии с нациями объединить все страны и племена монархии в великое государственное целое», подписал манифест «Моим нациям», в котором обвинял Сербию в том, что она якобы устраивает заговоры и покушения на его родственников, толкает народы Австро-Венгрии на путь безумия и государственной измены:
«Козни нашего злобного врага вынуждают Меня после долгих лет мира во имя сохранения чести и безопасности своей державы, защиты ее силы и могущества, взяться за меч… Это решение Я принимаю в сознании полной ответственности перед Всевышним. Я все обдумал, взвесил и хладнокровно вступаю на стезю, диктуемую Мне долгом. Я полагаюсь на Свои народы — во всех бурях они сплачивались вокруг Моего трона и были готовы на любые жертвы во имя чести, величия и могущества родины. Я опираюсь на силу, мощь, мужество вооруженных сил Австро-Венгерской державы. Я верю,
