История моей жены - Милан Фюшт

Итак, у нее опять кто-то есть, как был всегда. Почему бы не быть именно теперь? Кто-то взял себе за правило приходить сюда через эту дверь.

И вновь у меня возникло чувство, будто стоит мне только протянуть руку, и я ухвачу его, искомого мною субъекта — стало быть, он где-то здесь, поблизости. То есть близость его я ощущаю каким-то звериным чутьем.

Сущий вздор, признаю задним числом. Но ведь он затягивает тебя, как омут, не имея ничего общего со здравым смыслом. Мне могут возразить: да как это может быть? Как додуматься до этого нормальному человеку? Жена постоянно лежит, из дома не выходит, и я подолгу нахожусь дома, а уходя, могу вернуться в любой момент! Но можно ведь взглянуть на ситуацию по-другому. Я сказал себе: именно поэтому и возможно. Почему столько валяется в постели молодая женщина, у которой нет никаких хворей? Да и я далеко не всегда бываю дома.

Более того, она сама меня отсылала подышать свежим воздухом. Почему, спрашивается, ей хотелось, чтобы я как можно больше времени проводил вне дома, к тому же с мисс Бортон — ведь она знала, что я нахожусь с ней. И чем тогда занималась она сама в долгие часы моего отсутствия?

Спросить у нее напрямик? И я спросил.

— И все-таки, — завел я разговор, — кто же просил вашей руки? Согласитесь, этот вопрос не может не занимать меня. И главное: как могло случиться подобное с замужней женщиной?

— И больше всего меня интересует, конечно, — продолжил я, — что вы на это ответили? Все-таки мне об этом следовало бы знать, вам не кажется? Ведь я должен как-то подстраиваться к ситуации.

В ответ она рассмеялась мне в лицо.

Именно это подействовало на меня так, словно она погладила меня по сердцу.

— Ах, какой же вы большой дурачок, однако! — воскликнула она. — Разве не вы всегда упрекаете меня, будто я болтаю что на ум взбредет и фантазирую с открытыми глазами, как ребенок…

Значит, все это химеры?

Я сказал, что она усмехнулась мне, но по солнечному лучезарно — целительной, умной и чуть лукавой улыбкой, а солнцу, по-моему, тоже свойственно легкое лукавство. Наряду со всей благодатью, которую солнце дарует нам, оно и подсмеивается над нами — так мне представляется.

И я со вздохом впрягся в работу. В Брюгге я не поехал, все же не решился. Были у меня и здесь кое-какие деловые поручения, оценки ущерба, проверка расчетов и прочее, так что трудился я с пятого на десятое. А на душе воцарился покой, прежние тишь и покой, которые неизвестно откуда берутся и о чем напоминают человеку. Факт, однако, что я очень посерьезнел и остепенился. Словно коснулось меня какое-то благотворное веяние, мир и спокойствие были на сердце, а иногда я закрывал глаза и прислушивался к этой тишине внутри себя. И вдруг, однажды ночью, я внезапно задался вопросом:

— Причем тут химеры? Когда она напрямик спросила, отпущу ли я ее? Разве не было этого? И спрашивала она меня об этом когда-нибудь прежде?

На другой день я снова подкатился к ней со своими дознаниями.

— Хочу спросить: вы по-прежнему влюблены в этого Дэдена? Только будьте откровенны. Зачем прибегать к языку символов и иносказаний, коль скоро Господь наделил нас даром речи и при желании можно подробнее обсудить сердечные дела?

— О, да! При желании, — ответила она. На сей раз досадливо и раздраженно.

Она была права. Разве добьешься правды прямыми вопросами в лоб? Нет, она была абсолютно права…

И причем тут Дэден? Дело в том, что той ночью воспоминание о нем навалилось на меня со страшной силой. Я не способен был избавиться от подозрений, что на этот раз Дэден последовал за нею, как в свое время Ридольфи. И что живет он где-то здесь поблизости, возможно, в этом же пансионе. Чувство было настойчивое, неотступное.

«Будь поосторожней, — наверное посоветовал он ей после парижской истории. Слегка отпусти удила, чтобы он (то есть я) опять не встал на дыбы, как в прошлый раз. И жди! А я приеду».

Отсюда и вся ее ласковость, и дурашливые забавы, что делали для меня таким уютным наше жилье. Уютным и трепетным. Возможно, Дэден уже прибыл, не исключено, что и на должность какую-нибудь устроился, а значит, и жилище уже не такое уютное, лишь вызывающее трепет. А точнее — дрожь.

«Но ведь я все равно дознаюсь, — думал я, — и застукаю тебя, ненаглядная моя». — К волнению моему примешивались и злорадство, и коварная, нетерпеливая страсть охотника.

Повадился я заявляться домой внезапно, в неурочный час, как поступали ревнивые мужья во все времена. И в первый такой неожиданный налет я решил даже не заходить к ней. Загляну в гостиную и, если ничего особенного не замечу, снова уйду. И не стану прокрадываться потихоньку, но, конечно же, проскользнул, таясь. И все-таки она услышала.

— Кто там? — окликнула она через закрытую дверь.

— Это я, милая. Забыл кое-что… — И тотчас прихватил заранее приготовленную «забытую» вещь.

— Малыш Бух-Бух, — просунул я голову к ней в спальню.

— Как ты меня напугал! — сердито ответила она.

— Почему вы столько курите?

— Потому. Я только что проснулась, не начинайте сразу пытать меня.

— Едва проснулись и мигом за сигарету.

— Естественно. Надо же с самого начала сделать жизнь терпимой…

— Что вы такое говорите?! — воскликнул было я. Но затем умолк и тихонько притворил дверь.

Конечно, я на этом не успокоился и возвращался еще не раз. Постоишь в парадном, прислушаешься: в квартире играет граммофон, значит, можно уходить. Но случалось, я не заставал ее дома. — Вы где-то были сегодня? — Да, у парикмахера. — Иду к парикмахеру! — Скажите, не у вас ли забыла моя супруга свой носовой платочек? — «О-о, эта миниатюрная мадам?» — расплывался в улыбке куафер. Каждый улыбался при упоминании моей супруги. Ей достаточно было беглого взгляда, чтобы вскружить голову кому угодно. А ей было угодно кружить головы всем подряд, будь то хоть парикмахер: вскинет ресницы, и блеснут в очах и завлекательные искорки, и притворная заинтересованность.

Короче говоря, визит к куаферу оказался не выдумкой, и все другие случаи тоже — тогда еще не удалось подловить ее ни мне, ни остальным. Потому как должен признаться, я приставил агентов следить за ней в течение целой недели, где она бывает, когда отлучается из дома. Неохотно признаюсь в этом, так как мне стыдно.

«Насторожилась, — подумал я. — Наверняка почуяла неладное». А чуть погодя вроде бы напрочь забыл об этом. Не удивительно ли? Пожалуй, это самая большая загадка моей тогдашней жизни: я все еще был способен верить ей. Хотя бы ненадолго.

Однажды, дождливым днем, помнится, сидел я в гостиной, целиком погруженный в чтение. И вдруг спохватился, что она тоже здесь, суетится в комнате.

— Вы что-то ищете, милая? — откликнулся я как бы возвращаясь к действительности. Ведь тогда она была у меня в хороших, и совсем из головы вон, что нельзя ей верить. Такова природа человеческая. И мы еще удивляемся, если нам изменяют. Возможно, так оно и предопределено свыше. Теперь я склонен думать, что так оно и есть.

Как-то раз, возвратясь из города, я не застал жену дома. Прошел в другую комнату, заглянул туда-сюда, в общем, слегка обследовал квартиру.

«Почему, собственно, мы живем в этом пансионе? Место плохое, квартира скверная и обслуживание тоже, а жена все-таки довольна условиями. Нет ли здесь какой тайны? Ведь мы поселились здесь по ее желанию, она еще в Париже разузнала у кого-то этот адрес.

Нет ли здесь какой-нибудь скрытой двери, соединяющей наши апартаменты с другой квартирой или какой-то потайной комнатой?»

Я не поленился отодвинуть мебель, затем открыл окно и выглянул на улицу.

Напротив — крыша дома пониже, облепленная голубями, направо — обширная площадь, я далеко высунулся, чтобы обозреть ее из конца в конец.

— Почему мы всегда селимся близ площадей?

И снова, внезапно налетевшим шквалом, меня охватили разного рода мысли.

Вспомнилась, например, наша давняя горничная, которая в Париже то сдвигала, то раздвигала занавески.

— Что вы делаете, Мари? — поинтересовался я.

— Знак подаю ухажеру своему, можно ли ему подняться, — засмеялась она. Тогда я принял ее слова за шутку, хотя… почему бы и не принять всерьез? Если встать на площади лицом к дому…

Может, площади для того и предназначены?

Чушь какая! Но я все же чуть не вскрикнул от догадки. «Что, если они сговорились?!» — осенило меня.

Тотчас пришел на ум владелец пансиона, этот старый разбойник, который тогда в подъезде взахлеб расхваливал мне мою жизнь. Мне, мою собственную жизнь! Похоже, он тоже смеялся мне в глаза!..

Не один день ломал я голову, как бы вывести обманщицу на чистую воду. Когда-то на судне шел разговор об одном хитроумном способе: посыпать порог смесью муки и сажи — что-то в этом роде. Затем уезжаешь или, во всяком случае, говоришь, что будешь в отъезде, а сам заявляешься домой ранним утром.