О царствовании Юстиниана - Агафий Миринейский

30. Не знаю, какой охвативший меня порыв речи, вдохновленной, как полагаю, достопримечательностью события, привел к такому безрассудству, что, оставив описание очередных событий, я начал вспоминать о гораздо более отдаленных.

Поэтому, когда теперь сознаю, куда пришел [я в своем описании] и с чего начал, должно быть опущено то, что опишем в свое время. Возвращаюсь к последовательному непрерывному описанию последующих событий. [Я дал] последовательность персидских царей, количество лет [их царствования], одним словом, все, мною обещанное, я уже выполнил. И, я думаю, это описание представляет совершенную истину и тщательно выполнено, как заимствованное из персидских летописей. Когда переводчик Сергий был там и настойчиво просил начальников и хранителей царских летописей передать ему записи, касающиеся этого (ибо часто я просил его об этом), то он указал, что не ради чего другого добивается этого, а только для того, чтобы и у нас были обнародованы их летописи и то, что у них почитается. Они, правильно поступив, быстро удовлетворили его просьбу, считая дело небезвыгодным, но относящимся к славе их царей, если и у римлян будет известно, кто они, сколько их было и каким образом сохраняется наследование в их династии. Итак, Сергий получил [документы] об их именах, хронологических данных важнейших событий, совершенных ими, и, переведя это искусно на греческий язык (он был лучшим из переводчиков, которому удивлялся сам Хосров, как первому по знаниям в обоих государствах и, естественно, сделал перевод наилучшим образом), принес мне все добровольно и дружественно и просил выполнить дело, ради которого он приобрел их. И вот теперь это выполняется так, что если у Прокопия ритора нечто совершившееся при Каваде и рассказывается другим образом, то мы следовали персидским летописям и придерживались того, что они писали, как более верного. Так как этот труд нами полностью закончен, то возвращаемся к продолжению истории, которая была прервана на рассказе о событиях в Лазике.

31. Таким образом, Нахогаран за свое безрассудство и за то, что он потерпел полное поражение от Мартина и римских войск и за постыдное бегство в Иверию, был предан жесточайшей смерти, как выше было мною сказано. Хосров же убедился, что он не в состоянии воевать против римлян в Колхидской земле, так как они, владея морем, легко посылают туда все, в чем нуждаются, он же вынужден с величайшим трудом длинными и пустынными путями посылать в свои лагеря даже небольшое количество продовольствия при помощи носильщиков и вьючных животных. Поэтому он решил заключить мир повсеместно, чтобы он не был частичным и неполным, ограниченным только определенной местностью, и поэтому шатким, но таким, какой одинаково везде был бы прочным. В силу этого он посылает с посольством некоего перса из лиц наиболее авторитетных, имя которого было Зих. Когда тот явился к императору Юстиниану и много говорил ему о настоящем положении вещей, много и выслушал от него в ответ, то они, наконец, сошлись на том, чтобы римляне и персы сохраняли в Лазике все, что получили по праву войны, будь то города или укрепления. В то же время обе стороны обязывались сохранять спокойствие и воздерживаться от войны, пока оба правительства не договорятся о более прочном и совершенном мире. Таким образом Зих, выполнив свои поручения, вернулся домой. Когда об этом были осведомлены военачальники, оба войска надолго прекратили военные действия. И то, что раньше произошло самопроизвольно, теперь было закреплено договором.

Книга пятая

1. Так величайшие и соперничающие между собой силой народы согласно договору отложили оружие, в течение очень длительного времени оставались спокойными и ни одна сторона ничего не замышляла против другой. В это время цанны, северное племя, которые с древних времен были подданными римлян, обитающие вокруг Трапезунда, — одни сохраняли старые договоры и не проявляли дерзости, другие же, оставив прежний образ жизни, начали жить по подобию разбойников и предпринимали вражеские набеги на местности, прилегающие к Понту, опустошали поля, нападали на путешественников и даже, совершая набеги на Армению, уносили оттуда, какую могли, добычу и вели себя не иначе, как если бы они были открытыми врагами. Против них посылается Феодор, их соотечественник, считавшийся одним из первых римских таксиархов. О нем я часто упоминал раньше. Прекрасно зная родную страну, он [понимал], куда лучше всего вторгаться, где наиболее удобно разбить лагерь и как разведать врагов. Поэтому, справедливо, по императорскому приказанию он был отправлен на это дело. Выступив из Колхидской земли с соответствующим войском и перейдя ее границы по ту сторону Фазиса на западе, он тотчас же вторгся в неприятельскую страну. Расположившись лагерем около города Феодориады и так называемого Ризея, он обнес лагерь валом, пригласив цаннов, которые были еще спокойны и дружественны и еще не отпали. Он одаряет их подарками, восхваляет их благоразумие и умеренность; тех же, кто, нарушив договор, нагло отпал, приготовляется наказать как можно скорее войной. А они без всякого промедления подходят ближе к валу и, собравшись большими силами на ближайшем возвышенном месте, метают оттуда копья и стрелы в римлян, так что все войско было приведено в замешательство их неожиданной дерзостью. Многие же вырвавшись из-за вала, с большим воодушевлением бросились против врагов, но выступали нестройно, без всякого порядка и не намеревались вызвать их на ровное место, но, проникнутые гневом, в беспорядке, прикрывая головы перевернутыми щитами, немного наклонившись пытались подняться на высокий холм. Цанны же, быстро бросая с возвышенного места копья и скатывая камни легко их отразили и, сделав вылазку, убили около 40 человек, а остальных обратили в бегство. Когда дело неожиданно для них кончилось счастливо, варвары как можно ближе подошли к лагерю и там загорелась упорнейшая битва, причем одни стремились прорваться внутрь и все разграбить, а римляне считали для себя позором, если они не только не прогонят быстро врагов, но и совершенно их не уничтожат. Тесня друг друга и снова наступая, сражаясь в рукопашную, они отнюдь не теряли бодрости, но очень долго сражались с равным успехом. Все было наполнено сильным шумом и смешанным криком, в котором нельзя было ничего различить.

2. Феодор же, таксиарх римлян, видя, что враги лишены руководства и выстроены далеко не в безопасной для них стратегической позиции, осаждают и штурмуют укрепление не с разных сторон, а с одного места, приказывает некоторым из своих оставаться на месте и сражаться с противостоящими, большую же часть своего войска посылает для нападения на врага с тыла. Те, выйдя самым скрытным образом и появившись в тылу, испустили громкий и пронзительный военный клич, так что испуганным цаннам не пришло в голову ничего другого, как обратиться в постыдное бегство. Когда они так бежали от страха и как бы потеряли рассудок, римляне их беспощадно избивали и две тысячи из них убили, а уцелевшие рассеялись по разным местам. Так Феодор совершенно усмирил весь народ, сообщил императору о случившемся и запросил, что он желает постановить о них. Тот приказал наложить на них определенную ежегодную дань, которую они платили бы в дальнейшем, чтобы они таким образом понимали, что являются подданными и данниками и полностью подчинены. Итак, они все были переписаны, и бремя подати на них было наложено, и до настоящего дня они платят дань римлянам. Император Юстиниан гордился этим, как великим деянием. Поэтому, перечисляя другие победы в одной из своих конституций, которые мы называем новеллами, одной из первых упоминает победу над этим народом.

Заносчивость цаннов получила такой конец и Феодор через страну лазов возвратился к стратигам.

3. Немного раньше этого в Византии было сильное землетрясение, так что едва весь город [Константинополь] не был повержен и разрушен. Было оно и само по себе величайшим и такого, полагали, никогда не было раньше по силе толчков и продолжительности колебания. Еще более страшным его сделали время и обстоятельства, при которых оно случилось. Ибо тогда уже кончилась осень этого года, совершались новогодние пиршества по римским обычаям. Наступила стужа, как это естественно, когда произошел зимний солнцеворот, и солнце взошло в созвездие Козерога и в особенности в восьмой пояс от Эвксинского Понта, как определяется знатоками. Тогда в среднюю стражу ночи,[64] когда горожане предавались сну и покою, внезапно на них обрушилось это бедствие. Все тотчас же было потрясено до самых оснований. Толчки, хотя и вначале достигавшие большой силы, все нарастали и нарастали, как бы равномерным увеличением направляясь к высшей точке. Когда таким образом все пробудились от сна, со всех сторон слышался плач, и вой, и мольба, обычно в таких случаях обращенная к богу. Равным образом какой-то глухой и страшный звук, как бы земной гром, посылался землей, сопровождая землетрясение и удваивая страх. Прилегающий к земле воздух затемнился дымным облаком, неизвестно откуда поднявшимся, и был какой-то мрачный и бурный. Люди, бывшие вне себя от страха и не знающие, что делать, выбегали из своих домов. И тотчас улицы и узкие проходы наполнились народом, как будто бы там они не могли погибнуть, если бы так случилось. Ибо всюду постройки (расположены) непрерывно и связаны между собою и весьма редко можно видеть постройку, находящуюся на открытом месте, свободную и совершенно не связанную с соседней. Направляя свои взоры ввысь, взирая на небо и так умилостивляя бога, [люди] понемногу, казалось, уменьшали свой страх и душевное смятение, но страдали от падающего небольшого снега и были мучимы холодом. И однако и в таком положении не входили под кровлю, разве только некоторые убегали в церковные святилища и преклонялись там. Многие женщины не плебейского сословия, но даже знатные, бежали вместе с мужчинами. Всякий порядок и почтение, преимущества и уважение к старцам по возрасту, которым они превосходили других, были потеряны. Даже рабы, пренебрегая своими господами, не повинуясь приказаниям, убегали в священные места, поддаваясь большому страху. Плебеи оказались в равном положении с архонтами ввиду нависшей общей опасности, — ожидания всеми скорой гибели. Многие дома в эту ночь были разрушены и особенно в Регии, приморской части города. Случились многие невероятные чудеса. В некоторых местах части кровли, сделанные из камня или дерева, разрывались, так что можно было видеть небо и звезды, как на открытом месте, а затем немедленно соединялись в прежнюю связь; в некоторых местах колонны, водруженные в верхней части домов, свергались силой удара и, перескочив ближайшие, неслись с высоты на более отдаленные дома, наподобие пращи, и все сокрушали. Кое-где происходили еще более страшные вещи, которые, конечно, и раньше случались и которые будут происходить и в дальнейшем, пока стоит земля и имеют место явления природы, но тогда в наибольшей степени все вместе совпало. Много людей погибло из толпы и неизвестных. Из динатов и записанных в сенаторское сословие погиб один Анатолий, человек, почтенный консульским достоинством, который раньше нес заботы об императорских дворцах и управлял дворцовыми имуществами. Римляне называют их кураторами. Случилось, что, когда этот Анатолий спал в своей опочивальне, мраморная фигура из тех, которые были вделаны в стены вблизи его ложа и которые в большом количестве обычно употребляются для украшения стен ради показа великолепия [людьми] сверх меры услаждающимися этими излишними, отнюдь не необходимыми украшениями, оторванная силой сотрясения, обрушилась на его голову и разбила ее. А он пережил этот удар ровно столько времени, чтобы издать глухой стон, и пал замертво на свое ложе.