Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Практически было решено пригласить к Главнокомандующему двух товарищей председателя, профессора Алексинского и князя Долгорукова62, и обсудить с ними создавшееся положение. Мы считали, что они более объективно, чем другие члены Совета, отнесутся к самой возможности ликвидации Совета. На следующий день Алексинский и Долгоруков явились к Врангелю, и я им изложил создавшееся положение, при котором ни в Болгарии, ни в Королевстве С.Х.С. официальное существование Совета не представлялось возможным. Подробно остановившись на переговорах, которые я вел по этому вопросу с нашими посланниками и с представителями власти в обоих государствах, я посоветовал Русскому Совету самому принять решение о сложении с себя правительственных функций, являвшихся к тому же одной фикцией, сохранив за собой лишь финансовые и контрольные функции и ограничив свою деятельность политической работой.
Ни со стороны Алексинского, ни Долгорукова препятствий к этому не встречалось. Врангель, перед тем как нам расстаться, просил их никому не говорить о нашем совещании, чтобы лишь на предстоящем на следующий день общем собрании Совета поднять этот вопрос, на котором и получить содействие обоих товарищей председателя. Они это определенно обещали. Но в тот же день все члены Русского Совета были осведомлены о нашем секретном собрании, и уже стало известно о том, что, за редким исключением, члены Совета обвиняли меня в давлении на Врангеля покончить с Советом.
К числу моих недоброжелателей прибавилось еще значительное число общественных деятелей. Все члены Совета получали приличное содержание из нашей казны, и в ограничении их деятельности, и при грозящей ликвидации они чувствовали возможность прекращения казенного денежного довольствия. Вполне понятно, что и это играло известную роль в проявлении затем определенной с их стороны ко мне не до брожелательности.
На состоявшемся заседании Русского Совета, под председательством профессора Алексинского, я изложил сначала Совету вопрос о принятии наших контингентов на Балканы, сообщил о результатах моей поездки в Париж и, наконец, коснулся болезненного для Совета вопроса о возможности его переезда на Балканы.
При этом князь П. Долгоруков задал мне вопрос о моем отношении к Русскому Совету и о моих переговорах по поводу него в Сербии, Болгарии и Париже. На это я ответил, что в Париже я уклонился высказываться по вопросам политического значения, так как туда одновременно со мною был командирован Главнокомандующим С.Н. Ильин, его помощник по политической части, но мне все же пришлось высказываться однажды лично от себя на вопрос – о том, считаю ли я лично за Русским Советом преемственность власти адмирала Колчака. На что я ответил, что преемственность власти принадлежит Главнокомандующему, который лишь разделяет ее с Русским Советом. На вопрос о переезде Русского Совета в Сербию я сообщил, что вопрос этот крайне осложнился и что из последнего моего разговора с Пашичем следует, что даже вопрос о переезде туда Врангеля находится в неопределенном положении, так как Скупщиной только что принята Конституция Королевства, по которой не допускается на территории Королевства пребывание чужой армии. «Генерал Врангель будет нашим высоким гостем, но признавать его Главнокомандующим мы не можем», – заявил Пашич. В силу этого, с точки зрения сербских властей, официальное функционирование какого-либо нашего правительственного органа в Белграде не представляется возможным. Поэтому я высказал пожелание о роспуске Русского Совета, хотя бы временно.
По этому вопросу не было прений, и мое сообщение было лишь принято к сведению. Петра Николаевича на этом заседании не было. Я ему посоветовал не присутствовать, чтобы дать членам Совета сначала пережить неизбежную необходимость и лишь потом приступить к обсуждению этого болезненного вопроса о постепенной самоликвидации. Но члены Совета не скоро примирились с необходимостью если не ликвидации, то, по крайней мере, ограничения своих эфемерных правительственных функций.
На следующем заседании Совета, уже под председательством Врангеля, послышались упреки по отношению самого Петра Николаевича, который в своем выступлении заявил, что и он, и армия никогда не забудут поддержки, оказанной Русским Советом, громко выступавшим перед иностранцами и нашей левой общественностью, в нашу защиту, что создавшаяся обстановка вызывает ряд сомнений в возможности в дальнейшем наличия при нем правительственного аппарата и внешнего проявления его власти, как правителя. «Не пришло ли время, – говорил Петр Николаевич, – и правительственным органам, и Русскому Совету уйти в подполье или как-нибудь замаскировать свою деятельность?» В заключение Врангель заявил, что никто другой больше, чем он сам, не может судить, какую огромную моральную поддержку оказал ему Русский Совет в пережитое трудное время. Он добавил, что никакой у него задней мысли нет и что никакой недоговоренности у него в отношении Совета никогда не было и не будет.
На последнем заседании Президиума Совета, 23 сентября 1922 года, Петр Николаевич обратился к нему с речью, в которой заявил, что он предполагал лишь временно прекратить деятельность Русского Совета, считая невозможным произвести в создавшихся условиях новые выборы в широком масштабе. Но Совет вынес постановление о своей ликвидации, которое он, как председатель Совета, утверждает. Ознакомившись с прениями, он счел необходимым добавить, что упреки ему некоторых членов Совета, что ликвидация его являлась преднамеренным решением из опасения засилья одной из политических группировок, и обвинение одного крыла другим о взрыве Совета свидетельствуют о том, что дальнейшая его работа протекала бы в атмосфере партийной борьбы.
При переходе армии в Сербию и Болгарию в Русский Совет вошло большое число, говорил далее Петр Николаевич, лиц, искренно сочувствующих армии, но более далеких ей в прошлом. Поэтому он должен отказаться от создания вокруг армии государственно-национального центра, могущего объединить работу общественно-политических кругов. Ныне она ставила себе задачей облегчить на чужбине тяжелое существование своих соратников и сохранить Русскую Армию, единственно реальную политическую ценность за рубежом. «Я верю, –
