Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945 - Вилли Хейлман

Гигантская тень вырисовывалась перед моим ветровым стеклом. Я нажал на спуск и начал стрелять из всего, что у меня было. Мои пули и снаряды врезались в плексигласовое ветровое стекло перед местом пилота.

Затем я бросил «Фокке-Вульф» влево, пронесся ниже следующего «Боинга» и спикировал вниз, чтобы уйти из зоны досягаемости огня американцев.

– Сбор в ходе разворота влево. Мы заходим для второй атаки.

Больше половины группы присоединились к командирской машине с хвостовым оперением, окрашенным в красный цвет.

– Крумп – Хейлману. Внизу «Мустанги». Количество такое же, как и у нас.

– Где?

– Прямо под бомбардировщиками. Летят на 900 метров ниже в том же направлении.

– «Виктор».

Затем мы зашли для атаки снизу следующего потока. Снова в перекрестьях прицелов появились огромные, отчаянно стреляющие тени.

– Полный газ, компрессор наддува!

Возросшие обороты двигателя увеличивали темп

стрельбы.

Неумолимо и не дрогнув, мы приближались к врагу через убийственный заградительный огонь. Как было бы замечательно, если бы мы обладали для атаки превосходящей скоростью реактивных самолетов.

«Огонь!» Множество пылающих машин и парашюты. Маленькие вспышки пробежали по моему правому крылу. Попадания. Черт с ними, это не имеет больше значения.

Яростно горя, тяжелая машина в моем прицеле зашаталась, на мгновение встала на дыбы, а затем завалилась на правое крыло и перешла в крутое пикирование.

Коренастый баварец, ефрейтор Зенс доложил о повреждении двигателя. По двусторонней связи я мог слышать его ругательства. Он, должно быть, получил прямое попадание. Это не было удивительно, бортстрелки «Боингов» тоже сражались за свою жизнь.

Затем мы снова проделали путь сквозь их боевые порядки и сделали разворот с набором высоты.

– Крумп, где вы?

– Я вышел из боя. Их становилось все больше. Я уже над Тевтобургским Лесом.

– «Виктор». Мы следуем за вами.

Последний самолет спикировал прочь от места боя на скорости почти 650 км/ч. Мы неслись к гребню Тевтобургского Леса, который вырастал перед нами словно стена.

Тем же вечером мы узнали, что обломки двадцати четырех стратегических бомбардировщиков были рассеяны по сельской местности внизу; но более важным было то, что целый поток бомбардировщиков приблизительно из двухсот машин сбросили бомбы на открытой местности, не долетев до Мюнстера. Это стоило жизни двенадцати нашим товарищам, но при этом были спасены тысячи мужчин, женщин и детей. Этот вылет действительно стоил затраченных на него сил.

Снова на германской границе в секторе Ахена вспыхнули ожесточенные бои. Казалось, враг предпринял решительное, последнее наступление.

Петер Крумп сидел в своей комнате, стараясь услышать по принадлежавшей союзникам радиостанции «Запад»[221] новости о своем родном городе. Остальные пошли в столовую смотреть новый фильм. Каждый вечер там показывали новую пленку, чтобы как-то занять наше внимание.

Но Петер Крумп не испытывал никакого желания идти в кино. Томми могли в любой момент появиться у него дома. Он не мог не думать о своих родителях, старых, больных людях.

Я полностью одетым упал на свою раскладушку. Сигарета была безвкусной. Я нервно вскочил, вышел в коридор и постучал к Прагеру и Крумпу. Не хотели бы они сыграть партию в скат в моей комнате? Я достал из своего буфета бутылку «Хеннесси».

Джазовая музыка прервалась. «Говорит радиостанция „Запад“. Передаем самые последние новости с линии фронта».

Ни одному из нас не приходила мысль, что мы не повиновались строжайшему приказу Геббельса, угрожавшего каторжными работами, концентрационным лагерем или штрафным батальоном – бесславными 500-м и 999-м штрафными батальонами, из которых не было никакого спасения. Все мы слушали вражеские радиопередачи. Соединяя их со сводками нашего собственного командования, любой здравомыслящий человек мог получить представление об истинном положении дел. Прежде всего, из радиопередач Би-би-си мы узнавали новости о наших пропавших без вести товарищах. Так, более чем неделю мы изо дня в день слушали длинный список пилотов, которые остались на той стороне после хотя и успешной, но гибельной для нас новогодней атаки.

– Тише, – попросил Петер, нервно махнув рукой, хотя никто и так не проронил ни слова.

Начали сообщать о положении в секторе Ахена. Ситуация там все еще была запутанная; но англичане пока не взяли город.

– Петер, это может продлиться еще некоторое время.

– Может быть, вы правы, Хейлман, но дела не могут идти так дальше.

– Выключите эту проклятую штуку. Все это только мусор, – пробормотал Прагер сердито. Выпустив через ноздри сигаретный дым, он спросил меня: – Когда поступит это новое оружие, о котором они продолжают говорить? Я имею в виду, что уже западная часть Рейна должна быть эвакуирована, и все прочее.

– Да. Мы будем продолжать отступать до дня, пока не будем вынуждены поднять руки.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

Это был Курт Зибе. На его обожженном лице появилась улыбка легкого смущения.

– Так, Курт, и без своей Густи? – пошутил Прагер.

– Что вы знаете, старина? Она ждет меня в моей комнате, и именно поэтому я искал вас. Я передаю вам ее наилучшие пожелания, и мы хотим побыть одни, вы понимаете? Так что вы не потревожите нас, не так ли?

– Хорошо, старый ночной истребитель. Наслаждайтесь.

Зибе смеясь покинул комнату.

Я налил коньяк.

– Удачи, парни.

– Ваше здоровье.

Прагер прочистил горло.

– Не понимаю, почему эти знатоки так высоко ценят французский коньяк. На мой вкус он слишком сильно отдает мылом. Тьфу!

Крумп перетасовал карты. Снял и раздал их.

Но фактически наши мысли были сосредоточены не на игре. Я продолжил разговор, прерванный Зибе.

– Есть самолеты-снаряды способные попадать в цель размером с яблоко, – сказал я.

– Вы все еще верите в сказку о сапогах-скороходах? Я не такой глупый, – сердито бросил Прагер. – Давайте карты. Достаточно разговоров о смерти и разрушениях.

– Успокойся, Хейни, – произнес Петер Крумп. – Когда начинают перешептываться о «летающей бомбе», то дыма без огня не бывает. Это наша беда. Вот лишь одно: эти бомбы обсуждались на последнем совещании гаулейтеров.[222] Вчера крайслейтер Клоппенбурга встречался с Таппером и упомянул, что он уже видел ее проект.

– Хорошо, сегодня главное несчастье Германии – это люди. Любая деревенщина становится мелким или крупным уполномоченным по обороне рейха, и мы, кто действительно озабочены ею, только и слышим от этих чирикающих воробьев всякий вздор о чудо-оружии. Я удивляюсь, что еще не каждый ребенок знает о том, что происходит в Пенемюнде.[223]

– Пенемюнде? Это подразделение исследовательского центра в Куммерсдорфе?

– Нет, ребята. Это кое-что иное, – ответил я. – В Куммерсдорфе и Рехагене[224] находится армейский испытательный центр. В 1939 г. я встретил там девушку, которая стала моей женой. После того как ее подразделение было передано фон Брауну в Пенемюнде, я в феврале 1940 г. женился на ней, чтобы вытащить ее из этого ящика с порохом. Я могу сказать вам лишь одно, и вы можете верить мне или нет, это как вам нравится: даже сегодня моя жена не обмолвилась бы ни словом, которое могло бы нарушить ее обязательство сохранять секретность. Я знаю много, но парни из партии, умышленно используя доверчивость масс, трубят обо всем на весь мир, что в целом ничуть не меньше чем государственная измена.

– Но мы все еще не знаем, что готовится в Пенемюнде, – заметил Прагер.

– О, это весьма просто. Оружие «Фау», разработка ракет, это все как-то связано с этой таинственной бомбой.

– Я не буду бомбить свой собственный родной город, – произнес Крумп, сжав губы, – даже если должен буду в последний момент поднять мятеж.

– Не слишком беспокойтесь об этом, Петер, – сказал я, пробуя успокоить его. – Я думаю, что уже, должно быть, слишком поздно использовать это оружие в нашей собственной стране, даже если оно действительно существует.

– Хорошо, какой прок от обсуждения всего этого? Давайте продолжим игру. По крайней мере, мы тут точно знаем, что к чему.

Не прекращая отпускать свои комментарии, Прагер раздал карты. Тоскливая ночь продолжалась…

Глава 18

2 февраля 1945 г.

Весна в этом году пришла очень рано. Теплое солнце растопило последний снег, теплая одежда была отброшена за ненадобностью, и пилоты загорали в шезлонгах в рубашках с короткими рукавами и в шортах. Свет, воздух и солнце возвращали в их бледные тела здоровье.

В группе царила мирная атмосфера.

На рассвете компания «Зеленого сердца» пригласила меня на небольшую утреннюю пирушку, так как это был мой день рождения, и мы весело провели четверть часа. Пилоты и присоединившийся наземный персонал пожелали мне «многих счастливых возвращений». Меня на плечах трижды пронесли вокруг столовой. «Удачи и еще больших побед!» Таппер пожелал мне «удачи, стойкости и верности в эти горькие для Германии часы».