Добронега - Владимир Романовский

Княжна рассмеялась тихо.

— Ты мне все-таки расскажи, — попросила она.

— Нет.

— Важное что-то? Тайна великая?

— Ничего особенно важного, но все равно не скажу. Не хочу обременять тебя, княжна, лишними знаниями.

Мария нахмурилась.

— Ну хорошо. Помимо поручения, никаких дел у тебя в Киеве нет?

— Не только в Киеве. Вообще нигде. Я совершенно свободен.

— И весь к моим услугам?

Хелье приподнялся.

— Э, нет, сиди, сиди, — возмутилась Мария. — Не забывайся. Я тебе не деревенская девка, не скогда уличная. Наглец.

Хелье покраснел, сел на лавицу, и отвел глаза. Как все сложно, какие здесь запутанные отношения между людьми.

— Где ты остановился в Киеве?

— В доме купца из межей.

— Как зовут купца?

Хелье чуть помедлил.

— Авраам.

— Вот как?

— Да. А что?

— Авраам человек известный. Он далеко не всех к себе в дом приглашает, тем более на ночлег.

— Я с другом к нему попал. Друг мой знает Авраама давно.

— А как зовут друга?

— Не скажу.

— Почему?

— Откуда мне знать, княжна, может друг мой не хочет, чтобы ты о нем знала. Вот спрошу у него разрешения, тогда и…

— Скрытный ты какой. Мне кажется, я тебя где-то видела раньше.

— Это так и есть.

— Ну да? Где же?

Хелье помолчал, прикидывая, стоит ли такое говорить. И решил, что стоит. Это была его личная тайна, и он имел полное право ее открыть.

— Три года назад в Хардангер-Фьорде.

— В Хардангер-Фьорде? Постой, постой…

— С тобой было несколько сопровождающих. Ты зашла в церковь во время службы. Ты забыла слова молитвы. Я подал тебе молитвенник, и ты погладила меня по голове.

После чего, подумал он мрачно, я нашел, что Матильда очень похожа на киевскую княжну, и влюбился. Нисколько не похожа. Вообще ничего похожего. Матильда — дура веснушчатая, много о себе мнит. Пусть живет со своим греком, растит ему греческих детей. Не до нее сейчас.

— Не помню, — сказала Мария, подумав. — Впрочем, это все равно. Хочешь ли ты послужить мне, Хелье?

— Послужить?

— Поступить ко мне на службу.

— А что я должен буду делать? Что за служба?

Улыбка Марии из домашней превратилась в светскую.

— Не хуже других служб, — сказала она по-славянски, и затем снова перешла на шведский. — Есть правители явные, такие, как конунги Олаф и Ярислиф, или отец мой Вальдемар. А есть правители и правительницы тайные, о власти которых не знают и не говорят.

— Но догадываются и сплетничают, — добавил Хелье.

— Нет уж, насмешливость тебе придется оставить, — заверила его ледяным тоном Мария, как по щеке хлестнула.

Возникла пауза. Хелье отвел глаза.

…Или отец мой Вальдемар. Вальдемар? Позволь, то есть как? Это — дочь Владимира? Мария… Как же это… э… Добронега! вот я дурак неотесанный, подумал он с отчаянием. Вперся к ней в светелку. Ничего себе! Как я посмел. Но, вроде, ничего. Вроде, она не сердится. Добронега. Легендарная Добронега. Та самая. Он знал и слышал разное. Но ни разу ему не пришло в голову за все это время, что поразившая его тогда в Сигтуне киевская княжна как раз и есть Добронега.

Он вдруг почувствовал неодолимую усталость. День выдался трудный.

— Подданые мои не слишком многочисленны, но влиятельны и вездесущи, — веско сообщила Мария. — Я предлагаю тебе, Хелье, не просто службу, но и расположение мое. А это многого стоит. Многие за такое предложение полжизни отдали бы с радостью великой.

Хелье промолчал. Правый глаз у него начал закрываться сам собой. Он потер его кулаком.

— Что же я должен буду делать, все-таки? — спросил он. Можно было выразиться изящнее и вежливее, но голова отказывалась соображать.

Притворяется, подумала Мария. На самом деле он не глупый. Из него может выйти толк. А может и нет.

— Ты должен будешь выполнять мои поручения.

— В обмен на что? — спросил Хелье, поддерживая разговор.

Мария улыбнулась — теплее, чем раньше.

— Совсем другое дело, — одобрила она. — Не вдруг, но постепенно, если ты будешь доказывать раз от раза свою преданность мне, выпадут тебе, Хелье, и награды, и почести. И земли и слуги.

Теперь у Хелье начал закрываться левый глаз. Плохо дело, подумал он, надавливая на веко двумя пальцами.

— А на большее, стало быть, рассчитывать не приходится, — сказал он, с натугой подавляя зевок.

— Большее? Что ты имеешь в виду?

Хелье тряхнул головой. В голове от этого яснее не стало.

— Ты знаешь, княжна, что я имею в виду, — произнес он с задержками, зевая. — Если б не знала, не куталась бы так в покрывало…

Мария покраснела, но в тусклом свете одинокой свечи сонные глаза Хелье этого не заметили.

Помолчали.

— Прости меня, княжна. Я очень дерзок, но это потому, что я соображаю плохо. Устал.

— Ты поступишь к Владимиру ратником, — сказала Мария, овладевая собой. — В Косую Сотню. Под начало к Добрыне.

Никогда я не слышал ни о каких косых сотнях, подумал Хелье.

— Что-то я не пойму, — произнес он недоуменно. — То я тебе служу, то Владимиру.

— Почти все, кто находится на службе тайной, несут также службу явную. Во избежание лишних толков.

— Для отвода глаз.

— Что ж, это определение тоже подходит.

— Меня не возьмут, — вспомнил Хелье предупреждение Эрика.

— Я пошлю тебя к человеку, который все устроит. Когда ты мне понадобишься, а понадобишься ты мне, возможно, очень скоро, я дам тебе знать.

— Ага, — тупо сказал Хелье.

— А за сегодняшнее мне бы хотелось отблагодарить тебя отдельно. Видишь сундук в углу?

Хелье посмотрел в угол.

— Вижу.

— Открой его.

Хелье тяжело поднялся и проследовал к сундуку. Внутри оказалось множество секций. Рябило в глазах, да и темно было, приходилось напрягать зрение.

— Слева крайняя секция, — наставляла Мария. — Шкатулку видишь?

— Вижу.

— Неси ее сюда.

Хелье вынул шкатулку и понес к кровати.

— Поставь на лавицу. Открой.

Внутри оказался широкий золотой браслет с крупным алым камнем.

— Это подарок италийского посла, — сообщила Мария. Она сразу спохватилась, поняв, что именно это говорить как раз и не стоило, но было поздно. Из любовного сувенира браслет превратился в обыкновенную драгоценность, которую можно было продать. — Возьми себе и делай с ним, что хочешь. Это за службу. А вот это — от меня лично, в знак расположения, — и Мария, исправляя ошибку, высунула из-под покрывала руку. Большой и указательный пальцы держали только что снятый под покрывалом тонкой работы перстень.

Хелье сунул браслет в карман портов, а в перстень без особых усилий вдел безымянный палец. Кажется, Мария носила его на среднем пальце.

— По возвращении в Киев ты обратишься к священнику по имени Ипполит, скажешь, что от меня, и что тебе хотелось бы служить в сотне у Добрыни.

Только этого не хватало, сонно подумал Хелье.

— А теперь я с тобой прощаюсь. Время позднее. Как спрыгнешь с карниза, ступай прямо к роще. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Эржбета упряма. Я уговорю ее, что ты не враг, но не сегодня. Сегодня опасно. Как доберешься до рощи, иди себе вдоль реки. На полпути тебе попадется сторожка. Там в стойлах четыре лошади. Возьмешь себе одну, доедешь по понтонному пути до следующей сторожки, у самой переправы. Отдашь лошадь сторожу, скажешь, что ты от меня, он тебя перевезет.

— Понял, — сказал Хелье. — Но все это я проделаю позже. Не сейчас.

— Почему же? — надменно удивилась Мария. Дерзость этого мальчишки перешла уже все известные ей границы.

— Что за дверью? — спросил дерзкий.

— Малая столовая, — высокомерно ответила Мария, поднимая брови.

— А за нею?

— Выход в общий коридор.

— А вон та узкая дверь?

— Нужник, — зло сказала княжна.

— Прекрасно, — одобрил Хелье, двигая лавицу к стене, ближе к окну. — Я тут посплю немного, княжна. Не обращай на меня никакого внимания. Сплю я очень крепко и во сне ничего не соображаю и не разбираю. Только не пускай сюда никого. А ежели тебе с кем переговорить надо будет утром по неотложному тайновластительному делу, так ты их прямо в малой столовой принимай.

— Позволь, позволь… — растерянно сказала Мария, и затем, придя в себя, возмутилась. — То есть как!

Хелье не ответил. Он был занят пряжкой. Пряжка ни за что не хотела отцепляться. То сама спадает, то теперь не отцепляется. Беда с пряжкой. Хелье решил, что будет спать прямо в сленгкаппе, как в походе. Левый сапог удалось стянуть. На правый не хватило сил. Хелье вытащил из ножен сверд и вонзил его рядом с лавицей в хитроумно отделанный резной пол. Привалившись на бок, правую руку он положил себе под щеку, а левую запястьем на кильон сверда, и тут же уснул.

Некоторое время Мария ошарашено на него смотрела. Вскоре любопытство взяло верх над вельможным негодованием. Княжна встала, натянула через голову давешнюю рубаху и, не подпоясываясь гашником, но взяв со столика свечу, чтобы лучше видеть, подошла к лавице.