У смерти твои глаза - Дмитрий Самохин

Мое явление произвело должное впечатление. Мужчины выразили беспокойство, зашуршали бумагами и закидали меня гневными взглядами. Если бы эти взгляды могли взрываться, от меня мокрого места бы не осталось. Рубахин при виде меня скривился, точно сломал зуб, откинулся в кресло и застонал, как маленький ребенок, мучимый по ночам привидениями.

– Что еще? – спросил он, не обращая внимания на присутствующих.

– У меня доклад у губернатора, – напомнил я.

– А я при чем? – развел руками Рубахин.

– Мой доклад. Он у вас.

Рубахин прожег меня взглядом и толкнул мне через стол папку с бумагами.

– Здесь все. Тебе даже не придется раскрывать рот.

Подхватив папку, я хмыкнул и вышел. Миновав приемную, я измерил шагами длинный коридор и остановился перед закрытыми дверями лифта.

Я волновался. Я чувствовал жуткое волнение, точно иду на первое свидание с девушкой и мне вновь шестнадцать лет. Поразительно. Вроде и мне давно уже не шестнадцать, да и Пятиримов на девушку мало походит.

Губернатор заставил меня ждать. Секретарша доложила ему, а он распорядился приготовить мне кофе и подождать.

Сорок минут. Сорок долгих минут я просидел в приемной. Выпил пять кружек кофе, выкурил три сигареты, даже успел закрутить легкий флирт с Инессой – секретаршей Пятиримова. Флирт. Ничего больше. Все‑таки не стоит разрушать образ начальника.

Ситуация мне успела порядком надоесть, и я заскучал. Мы обсудили с Инессой погоду, предстоящие выборы и грядущий юбилей города, прошлись по новинкам парижской моды. Сошлись на том, что мода поднимается и развивается тогда, когда цивилизация близится к упадку. Я вспомнил Римскую империю, которая изощрялась в одежде, и к чему это привело. Орды варваров разрушили ее, стерли с лица земли. Мода взлетела при Людовике XIV, Короле‑Солнце, а привело это к Великой французской революции. Хотя какая, к черту, она Великая! Чернь смяла аристократию, но как была чернью, так чернью и осталась. Мода возвысилась на русской почве в начале двадцатого века, и это чуть было не закончилось катастрофой. Крушением монархии и империи. К власти рвались фанатичные большевики, готовые ради построения рая в одной отдельно взятой стране уничтожить половину собственного народа. Я выдвинул мысль, что мода развивается тогда, когда общество вступает в пору бездуховности. Инесса соглашалась со мной во всем, только отчего‑то мне казалось, что она вовсе не согласна, а поддакивает ради приличия. Начальник все‑таки. Иногда я видел в ее глазах легкое удивление и адресовал его к своему разглагольствованию, наверное, не свойственному прежнему Сапожникову.

Наконец Пятиримов соизволил выделить минуту для встречи со мной. Эта новость принесла и мне, и Инессе облегчение. Я отвесил ей легкий изящный поклон и решительно вошел в кабинет губернатора.

Кабинет был пуст. Огромный стол с россыпями бумаг и книг. Компьютер мерцал экраном. Кресло тихо раскачивалось, указывая на то, что только что в нем кто‑то сидел и поспешно покинул удобные объятия. Но ни губернатора, ни хотя бы намека на него не было.

– Проходите. Присаживайтесь, – послышался бесплотный голос.

Я послушался. Скромно присел в кресло для посетителей. Странное ощущение, я вроде и не трудился в реальности на администрацию города, да и Пятиримов не являлся моим настоящим начальником, я больше походил на разведчика, засланного в ставку врага, но все равно испытывал дискомфорт и некую странную робость перед начальством. То ли это сказывался эффект удачного вхождения в роль, то ли в нашей сущности на генетическом уровне лежит преклонение перед чиновниками. Удивительно, что ни в одной стране мира не развито так чинопочитание, как у нас. Конечно, здесь стоило вспомнить, что такое положение дел сложилось исторически. Да и взятки на Руси – явление вполне исконное, так сказать. До Петра Великого чиновники стояли на кормлении. Государство не платило им жалованье, а существовали и исполняли свои обязанности они за счет тех подношений, которые им делали посетители. Ни одно дело не рассматривалось без вручения взятки в денежном или натуральном виде. Петр отменил такое положение, но психология настолько сильно укоренилась, что переделать ее и трех столетий не хватило. Чиновников же почитали всегда и испытывали перед ними робость, поскольку без их росчерка ни одно дело решить было невозможно, а системы контроля никогда не существовало, вплоть до сегодняшних дней. Чиновник распоряжался вопросом на полное свое усмотрение. Так и получилось, что на Руси самым уважаемым и самым ненавидимым классом оказались чиновники.

Пока я размышлял об исторических парадоксах и копался в собственных чувствах, неизвестно откуда за рабочим столом объявился Пятиримов. Вживую он выглядел совсем не так. как с экрана телевизора. Высокий, худощавый, лицо лошадиное, с большим чувственным ртом и аристократическими бакенбардами.

– Что вы хотели, Иван Николаевич?

– Я подготовил отчет о перспективах развития капитального строительства, – отчеканил я. Пятиримов уныло зевнул:

– Давайте посмотрю.

Я протянул ему папку.

Пятиримов положил ее перед собой, раскрыл и углубился в изучение документов. Не знаю уж, что он там понимал. Я пролистал подготовленный материал и не понял в нем ничего. Вот такой уж я тупица.

К сожалению, специального образования не хватает, хотя и губернатор вроде не строитель по профессии. Пятиримов листал материалы минут пять. Что‑то просто просматривал, что‑то читал внимательнее. Хмурился, где‑то хмыкал недоуменно, где‑то даже недоверчиво улыбнулся. Наконец отодвинул папку, посмотрел с сомнением на меня и спросил:

– Как вы оцениваете коммерческое финансирование восьмиэтажек на Черном острове?

Я шумно проглотил скопившуюся слюну, которую успел распустить на завязывание дружеских отношений с губернатором. Я почувствовал страшное волнение и вспотел.

– Думаю, положительно, – выдавил я.

– Что, положительно? – спросил губернатор.

– Вольются, – поправил я.

– Кто?

– Вливания коммерческие, – чувствуя себя полным идиотом, промолвил я.

– Иван Николаевич, вам, наверное, плохо. Болеете, наверное? – заботливо поинтересовался Пятиримов. – Вы бы взяли отпуск недельки на три. Впереди юбилей, думаю, как‑нибудь обойдемся без капитального строительства в ближайшее время.

– Да нет, Владислав Никодимович, здоров. – Я напустил самое загадочное и страдающее выражение на лицо, помялся минуту‑другую для проформы и поделился: – Друг у меня умер. Погиб при странных обстоятельствах.

– Сочувствую, – равнодушно бросил Пятиримов.

– Его убили. А официально следствие постановило самоубийство. Он утонул. Вот они и решили, что самоубийство, только сначала его удавили. А следствие сказало, что это след неудачной попытки расправиться с собой.

Я знал, что это опасно, но все равно закинул удочку. По тому, как отреагирует губернатор, можно определить, насколько все серьезно и далеко зашло.

– Загадочно. Следствие говорит, значит, что самоубийство, а смерть наступила в результате удушения. Тело же нашли в воде. Я правильно вас понял? – переспросил Пятиримов.

– Точно так. Истинно так. – Совершенно случайно я скопировал интонации Иеронима Балаганова.

– А как, простите, зовут… звали вашего друга? – спросил Пятиримов.

– Роман Романов.

– Один из директоров «Седуктиве Бед»?

– Точно.

– Я слышал об этом, но не придал значения. Мало ли почему человек решил покончить с собой. Да и котировки вроде у компании поползли резко вниз, – с сомнением произнес Пятиримов.

Я вбросил последний резервный козырь, внимательно следя за реакцией.

– Вы, кажется, дружны были раньше?

– Дела давно минувших дней. Преданье старины глубокой, – печально изрек губернатор.

И тут меня осенило. Я вдруг понял, что Владислав Никодимович никакого отношения не имеет к заговору. Он абсолютно постороннее лицо. За его спиной пауки сплели паутину, а он ни разу не обернулся, чтобы ее увидеть, хотя, возможно, и слышал шум, да уж очень ловко отвели ему глаза. Но, если губернатор лицо постороннее, кто возглавляет заговор? Кто главный паук, нарисовавший всю схему и удачно спрятавшийся за спиной видной фигуры? Я почувствовал, что оказался в тупике. Был расчет. Удачный план, но он накрылся медным тазом. И я не видел выхода. От волнения я покрылся мурашками, плюс к этому у меня поднялась температура и мысли путались. Стоило посидеть за кружечкой пива, уравновесить настроение и проанализировать ситуацию.

– Иван Николаевич, вы что‑то еще хотели? – поинтересовался Пятиримов.

Я вздрогнул от неожиданности. Мысль оказалась настолько неожиданной, что вытеснила из головы ощущение места. Я даже забыл, где нахожусь, поэтому вздрогнул и непонимающе уставился на Пятиримова, который с удивлением взирал на меня.

– А? Что? – растерялся я.