Записки бостонского таксиста - Евгений Бухин

Тут следует отметить два важных момента. Первый — Грегори к тому времени переехал в новый дом, который купили его родители; и дом этот стоял на берегу большого озера. И второй момент, может быть, ещё более важный, — в тот вечер родителей Грегори не было дома, потому что они уехали куда-то отдыхать и должны были вернуться только на следующий день.

Что делали подростки в тот вечер — неважно. Наверно, то, что и все: ну, слушали музыку, может быть, пили пиво, разговаривали, а в часов одиннадцать им стало скучно. И тут Грегори предложил совершить путешествие, только не по морю, а по озеру, которое было видно за окном. Опять следует отметить два важных момента. Первый — байдарка, которую они планировали использовать для поездки, была абсолютно новой и куплена родителями Грегори перед отъездом на отдых. И второй момент, может быть, ещё более важный, — с наступлением темноты городские власти строжайше запрещали кататься на озере.

Когда они пришли на берег, то Леон неожиданно запротестовал. Он, мол, плохо плавает и потому останется на берегу. Компания не возражала: Леон был чересчур большой и занял бы слишком много места. Байдарка была рассчитана на двух человек; вчетвером ещё можно было как-то влезть в неё, но впятером — уж никак невозможно. Итак, они отплыли. Было довольно темно, потому что тучи закрыли звёзды, которые обычно указывают путь отважным мореплавателям. На середине озера первой забеспокоилась Неля и сказала, что надо бы возвращаться. Ей никто не стал возражать.

На следующий день утром маме Майкла на работу позвонили из газеты. Не той, в которой Майкл регулярно печатал свои статьи, а из другой, совсем неизвестной. Корреспондент газеты интересовался как правильно пишется её фамилия. Мама Майкла по буквам сообщила нужную ему информацию, и разговор на этом закончился. Зачем ему это было нужно — непонятно, но мама Майкла не была любопытной женщиной. Через два часа Фёдору Семёновичу, тоже на работу, позвонил отец Грегори. Голос его прерывался от волнения.

— Фред, они утопили новую лодку, — кричал он в телефонную трубку, — и чуть сами не утонули.

— Пора возвращаться, — сказала Неля, когда они были на середине озера, и вообще, что-то стало холодать.

Грегори послушался и хотел было повернуть лодку, но из-за резкого манёвра она перевернулась, и вся компания очутилась в воде. Но может это произошло также потому, что Виталик попытался поцеловать Нелю. Майкл сначала пошёл на дно, но потом вынырнул и оглянулся. Байдарки нигде не было, Грегори и Нели тоже не было видно, а вокруг расстилались бесконечные массы тёмной воды.

— Плыви ко мне поближе, — крикнул Майкл Виталику, потому что знал, что тот не очень хорошо плавает.

Виталик сидел на камне и тяжело дышал, а Майкл побежал к ближайшему телефону-автомату и поднял тревогу. Первым делом он позвонил в пожарную команду. Что тут началось! С грохотом и звоном прикатили бравые пожарники, с воем примчалось множество полицейских машин, приехало даже четыре машины скорой помощи, но все они никак не могли найти Грегори и Нелю.

— Поплыли к другому берегу, — сказала Неля, когда они очутились в воде, — так ближе.

— О кэй, — отвечал Грегори.

Так они и сделали, но если Грегори добрался до берега легко, то Неле пришлось трудновато. Дело в том, что в тот день она одела новые модные туфли, за которые её папа уплатил много денег, и их жалко было бросить. Туфли тянули на дно, было очень трудно, но она всё-таки доплыла до берега. Когда они шли домой, их сразу же обнаружила полиция. Отец Грегори сгоряча хотел взыскать со всех мореплавателей стоимость новой байдарки, но потом передумал.

XXIX. Как Фёдор Семёнович стал писателем

Однажды в выходной день утром стояла чудесная погода, и Фёдор Семёнович решил прогуляться. Идёт он, значит, по улице, дышит с наслаждением свежим воздухом и видит — идут навстречу два его бывших приятеля Соломон и Селифан. Ну, конечно, Фёдор Семёнович хотел было пройти мимо, и даже, на всякий случай, во избежание конфликтной ситуации перешёл на другую сторону улицы. А они, весёлые такие, машут ему руками и кричат:

— Фред, ты почему не признаёшь старых друзей? Может ты за прошедшее время богатым стал, а потому зазнался.

— Что-то они больно весёлые, — подумал Фёдор Семёнович. — Выпили, что ли, с утра?

А Соломон и Селифан уже рядом и спрашивают:

— Ты почему с утра бездельничаешь?

Тут Фёдор Семёнович стал оправдываться: мол, раньше он помогал детям готовить уроки по математике и также много времени отнимали баскетбольные тренировки, а теперь дети выросли, и нечем заполнить досуг.

В ответ на его объяснение Соломон и говорит:

— Фред, я за бутылку продам тебе идею.

Тогда Фёдор Семёнович ему в ответ:

— Если хорошая идея, то и две бутылки не жалко.

— Вот ты, Фред, — инженер, я — фрезеровщик, — начал объяснять Соломон, — а Селифан развозит пиццу. Так вот, если пересчитать всех людей в Америке этих трёх специальностей, то их будет меньше, чем эмигрантов из Советского Союза, которые думают, что они писатели. Сейчас все пишут, а ты чем хуже других?!

Фёдор Семёнович посчитал, что это интересная идея, а потому немедленно вернулся домой и засел писать очерк. Навидался он в жизни всякого, память была хорошая, а значит, сочинить что-нибудь было проще пареной репы.

Первым делом послал он свой очерк в газету «Абсолютно свежее русское слово», которую очень уважал. Однако шли неделя за неделей, а ответа не было; и Фёдор Семёнович решил позвонить.

— Я прочитала ваш очерк, — сказала ему редактор. — Вы слишком много пишете о себе.

— Но это традиция русской литературы от Пушкина до Чехова, — возразил Фёдор Семёнович, — есть рассказчик и есть герой.

— Вы не Чехов, — резонно заметила редактор.

— Но я тоже хорошо написал.

— Кто вам это сказал? — удивилась редактор.

— Многие говорили, например, моя жена.

— Вот пусть ваша жена и печатает этот очерк, — предложила редактор, давая понять, что разговор окончен.

Тогда Фёдор Семёнович решил проявить настойчивость и послал очерк в другую русскую газету «Голос общественности Нью-Йорка», которую тоже очень уважал. Однако шли неделя за неделей, а ответа не было; и Фёдор Семёнович решил позвонить.

— Очерк ваш замечательный, — сказала редактор, — мы его обязательно напечатаем. Вы не обижайтесь за задержку — слишком много материалов. Я понимаю — авторы, когда их долго не печатают, начинают звереть.

— Я человек мягкий, — возразил Фёдор Семёнович. — Я хотел бы озвереть, но не умею.

Опять прошёл месяц, потом другой, а результата всё не было.

— Кому ты предложил свой очерк, — сказала Фёдору Семёновичу знакомая писательница. — Есть только одна достойная русская газета в Америке — «Нью-Йорк вечером». Туда и пошли.

Фёдор Семёнович так и сделал, а через какое-то время позвонил.

— Я ничего не знаю, — ответила ему дама на другом конце провода. — Звоните главному редактору по вторникам, и вообще, мы не газета, а так…

Что она имела ввиду, дама не пояснила. Три долгих месяца по вторникам Фёдор Семёнович аккуратно звонил, потому что никак не мог застать главного редактора. Но вот наступил счастливый миг, когда ему сообщили в каком номере газеты будет напечатан его очерк.

В тот день у газетных киосков Нью-Йорка возникла толчея. Писательница, знакомая Фёдора Семёновича, купила четыре номера; меньше двух не брал никто, а один его приятель приобрел даже четырнадцать номеров. В общем, скупили весь тираж подчистую. Но когда дома эти люди развернули газету, то очерка Фёдора Семёновича в нём не оказалось.

— Фред, ты чем занимаешься? — спросил Соломон, как всегда без звонка или стука входя в квартиру.

— Хочу распалить камин, чтобы сжечь рукопись моего очерка, — отвечал Фёдор Семёнович. Сказав так, он стал с помощью спичек поджигать подобранные на улице сухие веточки переложенные газетами, где так и не напечатали его очерк.

— У тебя нет подхода к женщинам, — сказал Соломон, который знал, что все три главных редактора были женщинами. — Даме нужно сувенир подарить, вовремя комплимент ввернуть — это тебе, дорогой, не очерк написать. Тут, брат, особый талант нужен. Но раз у тебя его нет, то пошли-ка ты своё произведение в Лос-Анджелес, в журнал «Литературный ренессанс». Там мужик заправляет делами.

Фёдор Семёнович так и сделал, очерк был опубликован и очень даже понравился читателям. Так Фёдор Семёнович стал писателем.

Справедливости следует заметить, что когда через год Фёдор Семёнович получил Пулитцеровскую премию, его всё же напечатали в газете «Абсолютно свежее русское слово» и также в «Голосе общественности Нью-Йорка», а вот в «Нью-Йорке вечером» не напечатали, потому что там обычно сообщалось о событиях, которые происходили после четырёх часов дня, а у Фёдора Семёновича действие разворачивалось в основном утром.