Переплет - Бриджет Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джонсон вышел вперед, схватил ее за локоть и развернул в ту сторону, откуда она явилась. Он дернул ее так резко, что она подвернула ногу и чуть не упала.
– Довольно. Убирайся отсюда или я вызову полицию.
– Мне бы всего пару шиллингов… хорошо, один. Один шиллинг! Шесть пенсов!
Он оттащил ее подальше от двора переплетной и толкнул. Женщина зашаталась, бросила на него злобный взгляд, и на миг мне показалось, что она плюнет ему в лицо. Но она этого не сделала и заковыляла прочь в океане мерзлой грязи. Скрывшись за углом, она закашлялась – звук был низким, хриплым, и я словно услышал ее настоящий голос.
Вернулся Джонсон.
– Холодно сегодня. Пойду-ка я в дом.
Хикс кивнул и сунул трубку в карман. Меня дожидаться они не стали; я бросил в ведро еще пару горстей угля и поспешил за ними. В дверях я услышал, как Хикс спросил:
– Так у нее есть дети?
– В живых остались трое. Они в работном доме. Зато какой-то везучий ублюдок сейчас читает трактат о материнской любви.
Дверь за ними затворилась.
Я развел огонь в печи и взял свой мешок с вещами, брошенный в углу. Кто-то из рабочих бросил:
– Твоя комната наверху. В конце коридора.
Никто не пожелал мне спокойной ночи. Я поднялся по лестнице; ноги от усталости дрожали. На лестничной площадке было маленькое окошко; на грязном стекле застыл ледяной узор в виде листьев папоротника. Я приблизился к нему и дунул, но лед не растаял.
Комната оказалась тесной и грязной, от холода сводило зубы. В одном углу стояла провисшая кровать, на пол свешивалось несколько одеял. Постараюсь не думать о том, сколько людей спали на ней до меня. Разглядев под кроватью ночной горшок, я стал дышать осторожнее, опасаясь учуять зловоние. Но через минуту холод стал невыносимым, и я улегся на кровать, завернувшись во все одеяла. Те пахли сыростью и плесенью, но могло быть и хуже. Матрас свалялся комками, а сквозь истертую наволочку в голову впивались перья. Мне казалось, что я не согреюсь никогда.
На улице закричали. Завернувшись в одеяло, я встал посмотреть в окно, но стекло было покрыто черным налетом угольной сажи, единственный фонарь светил тускло, и я ничего не увидел. Впрочем, вскоре крики затихли. Теперь лишь изредка выла собака и где-то плакал ребенок. На зубах хрустела маслянистая угольная пыль, также я чувствовал ее на кончиках пальцев. Чем дольше я буду здесь оставаться, тем будет хуже, и в конце концов уже ничто не смоет с меня этот налет, даже кости мои почернеют.
Я зажмурился. Перед глазами возник ясный образ: Альта в дверях маслобойни роняет ведро, ее глаза ширятся от радости, и она бежит по двору мне навстречу. Как наяву я почувствовал землистый, аммиачный запах свинарника, увидел шелковистую сливочную струйку свеженадоенного молока, вытекающую из опрокинутого ведра. Мне казалось, что с тех пор, как я уехал, время на нашей ферме остановилось: если я вернусь сейчас, по-прежнему будет лето, Альта и мои родители ни капли не изменятся, а меня будут дожидаться незаконченные дела. Или нет… если бы я мог вспомнить, что было до того, как я заболел; вспомнить прошлую зиму, когда я все еще знал, кто я… Кажется, тогда моей единственной заботой была посадка живой изгороди на верхнем поле и я боялся лишь того, что мама заметит исчезновение ее лучшего ножа, который я взял, чтобы освежевать кролика. Я открыл глаза и вытер слезы рукавом.
Я не мог вернуться домой. Но если я продержусь здесь несколько дней, де Хэвиленд отправит меня к Дарне, и я сделаю свой первый переплет.
Теперь, когда я знал, что меня ждет, мне было чуть-чуть полегче, но в то же время я понял, что не смогу убежать от судьбы, и испытывал страх. Побывав у Дарне и сделав переплет, я смогу выбирать. Может быть, отправлюсь в новое место или найду способ вернуться в мастерскую Середит, ставшую мне вторым домом. Но пока я должен оставаться здесь. Иначе мне придется бояться всю жизнь, а я ведь даже не знаю, в чем причина моего страха. Знаю лишь, что страх как-то связан с Люцианом Дарне и моими кошмарами.
Я растянулся на кровати. Подушка покрылась восковым налетом старого масла для волос. Стараясь не обращать внимания на бугристый матрас, я свернулся в клубок и замер. Наконец я немного согрелся, но все равно сон мой был неглубоким. Сквозь дрему я слышал хлопанье дверей и крики дерущихся пьяных. По всему городу били часы. Потом, должно быть, усталость взяла свое, потому что, когда наутро Хикс постучал в дверь, разбудив меня, я не понимал, где нахожусь, и с трудом вспомнил свое имя.
Через три дня де Хэвиленд отправил меня к Дарне. Накануне вечером он вызвал меня к себе, послав за мной секретаршу, мисс Бреттингэм. Когда я явился в гостиную, загроможденную мебелью и безделушками, со стенами, сплошь увешанными картинами, так что на них почти не осталось свободного места, он рассеянно изучал толстый гроссбух в переплете из мраморированной бумаги и пролистывал стопку квитанций.
– А, это ты, – поднял он голову. – Дарне-старший ждет тебя завтра с утра. Я отправлю с тобой посылку: не забудь забрать ее у мисс Бреттингэм. В ее кабинете, напротив приемной. – Он смерил меня взглядом с головы до пят и поморщился. – Вечером я пришлю в твою комнату приличную одежду. И, будь добр, помойся.
Мистер де Хэвиленд указал пером на дверь, повелевая мне идти. Чернила брызнули на раскрытую бухгалтерскую книгу, и он раздосадованно прищелкнул языком.
– Но я…
– Мне некогда. С утра я сразу уезжаю в особняк Лэтворти, и дел у меня невпроворот. Если у тебя есть вопросы, спроси кого-нибудь еще.
– Кого?
– Да хоть самого лукавого. Ступай.
Вечером я поднялся в комнату и обнаружил на своей кровати новый костюм: светло-серый, с голубым жилетом и чистой рубашкой с накрахмаленным воротником. В грязной тесной комнатушке он смотрелся настолько чужеродным, что с порога казалось, будто какой-то аристократ случайно забрел в комнату и лег на кровать умирать. Приблизившись и поднеся свечу я также увидел блестящие туфли, шляпу из чесаного фетра и коробочку слоновой кости с запонками и застежкой для галстука. Примерять все это не было нужды; я знал заранее, что наряд окажется неудобным и не по
