Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе - Акакий Гецадзе

Первыми рыть перестали соседи. Кечошка оглядел посеревшие склоны, и уши его печально сникли, а рот скривился в жалкой гримасе, — вот-вот заплачет.

Всё это место мы так перерыли, что кругом одна только земля и чернела.

И что мы искали? Потерянное?

Я от боли уже не чувствовал своих рук. Они сплошь были покрыты волдырями и ныли, не переставая.

Какой там к чёрту клад?

Мы с Кечошкой снова глянули на оголившиеся горы и оросили свежевскопанную землю нашими горькими слезами.

— Обманул он нас, этот проклятый Темир, чтоб ему перевернуться в гробу! — бурчал Кечо.

И пока мы, дети, плакали, отцы наши невозмутимо покуривали свои трубки и нисколько не горевали о ненайденном кладе. Мне даже показалось, что они тихонечко посмеивались. А Лукия однажды даже громко рассмеялся. Сердце моё испепелилось от горя. Теперь вся эта вскопанная земля казалась мне громадной зияющей могилой, где были похоронены все мои голубые мечты и надежды. Рухнул мой роскошный чертог, завял столетний дуб! Высох журчащий ручей, разлетелось в щепки резное золочёное кресло. Сгорела детская люлька, а вместе с нею и госпожа Гульчина… И даже пепла от них не осталось… Ну, а я, естественно, тоже заклубился дымом.

Мне хотелось выть, как обречённому на заклание, но что сказали бы люди?

А Амброла и Лукия, наши жестокосердые отцы, ехидно посмеивались в усы. Загадка их смеха была отгадана мною лишь весной, когда они разбили на этом месте виноградник.

Я никогда бы не мог подумать, что мой отец может так провести меня. Отныне я действительно лютой ненавистью возненавидел лопату и мотыгу. Пока не созрел виноград, я даже не посмотрел в сторону этого виноградника. И лишь потом только удалось матери затащить меня туда: она хотела, чтобы я первый попробовал его, так как это считалось добрым знаком.

— Ну что, сынок? — удовлетворённо спросил меня отец. — Неужто у тебя язык повернётся сказать, что я о тебе не забочусь? Разве этот виноградник не золото? Когда меня не будет в живых, он поможет тебе существовать. Понимаешь ты это, дурачок?

Отец-то прав! Ей-богу, мы, дети, поистине неблагодарные существа! Отцы заставляют нас трудиться для нашего же блага, а мы недовольно брюзжим… Уж очень своенравна мельница судьбы, и очень по-своему крутятся её колёса. Один мелет, другой ест. А ведь по-иному она и не заработает, иначе весь мир перевернётся вверх тормашками…

Я и оглянуться не успел, как пролетели годы, и мне стукнуло семнадцать. Отец стал на меня косо поглядывать, не скрывая раздражения.

В ясный летний день я, принарядившись, собрался со двора. Отец преградил мне путь у калитки.

— Видишь тот ясень? — спрашивает.

— Конечно, я ж не слепой!

— Постой, а гнездо на нём видишь?

— Ну и что?

— В том гнезде ещё недавно жили птенцы.

— Знаю.

— Сегодня их уже нет там.

— А ты решил, что это я их украл?

— Не забегай вперёд, малодушный! Уж ты в своё время птенцов наворовал больше, чем волос на голове у попа Кирилэ. Да только не о старых грехах речь. Не тяни меня за язык, довольно того, что ты последний кусок у меня вытягиваешь и укорачиваешь мне жизнь!

— Вот надоело! — вскипел я. — Вечно об одном и том же! В конце концов разозлюсь, возьму и уйду из дому. Вот и всё! — и решив напугать отца, я сделал движение по направлению к калитке.

— Постой, дружочек! Не скачи, как бобовое зерно. Послушай лучше, что я тебе скажу. Никто этих птенцов не трогал. Пока они были крошечные мать таскала им корм, но теперь, когда у них подросли крылышки, она выпустила их из гнезда и — фррр! Отныне, мол, вы сами себя должны прокормить. Словом, не буду тебе рассказывать басню дальше, а скажу одно: до сегодняшнего дня я тебя, как птенца, поил-кормил. Теперь возьмись за дело сам, хватит без дела толочься!

— Значит, прогоняешь меня из дому? — решил я разжалобить отца.

— Так что же остаётся делать? Ведь и я человек, пожалей меня! Раз для тебя в нашей деревне никаких дел не нашлось, то ступай в город, посмотри, может, судьба смилостивится и подкинет тебе какую-нибудь работёнку. Надо же взяться за какое-нибудь ремесло, иначе жизнь с тобой сурово расправится, смотри! Не всегда же я буду рядом!

Помнится, когда мы в детстве с ребятами пасли скотину, сын духанщика Темира предложил мне однажды:

— Караманчик, хочешь я тебе город покажу?

— Да! — выпалил я радостно.

Мне казалось, что я и вправду город увижу.

Он стал позади меня, сжал мне уши руками, поднял вверх и покружил. Жилы на шее у меня напряглись, уши стали гореть.

— Увидел?

— Что?

— Город.

— Нет!

Тогда он поднял меня ещё выше. У меня чуть шея не оторвалась и совсем потемнело в глазах.

— Увидел?

Мне показалось, что настал час моей смерти.

— Увидел? — снова крикнул мне в ухо сын Темира и закружил меня, словно я был игрушечный.

Я не вытерпел боли и крикнул:

— Вижу, вижу!

— Большой?

— Очень, очень большой.

— Красивый?

— Красивый, красивый! Ой, мамочка!

Он отпустил меня, и я с облегчением вздохнул.

На второй день сын Темира решил показать город и Кечошке. Бедный Кечо совсем осоловел, но всё же сдержался, не заплакал.

Да, милые мои, сколько раз после этого мне приходилось говорить — вижу там, где я ничего не видел, и — нравится, когда мне вовсе и не нравилось. А что оставалось делать?! Не лучше ли было поступить так, чем ждать, когда оторвут голову? Ведь человек не дважды приходит на землю! Я это к тому, что город я впервые увидел именно так. И когда отец объявил мне, что посылает меня туда, мне сразу вспомнился сын Темира; я представил себя высоко в воздухе, и мной овладело неприятное чувство.

Но потом я призадумался, и мысль о городе стала всё навязчивей преследовать меня. «Ладно, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать. Пойду-ка я в город, погляжу на его дива. Будет польза — хорошо, не будет — мне с моими пустыми карманами терять нечего».

— Когда отправляться? — спросил я отца.

— Да когда пожелаешь.

— Схожу, узнаю, может, кто из старых ходоков тоже собирается, пойдём вместе.

— Зачем? Ты уже не ребёнок! Язык, говорят, до Киева доведёт. Ну, а у тебя язык заведомо длиннее, чем нужно. Если б его можно было повесить на спину, то хватило бы и на хвост.

Вечером мы ещё раз обсудили всё хорошенько. В разговоре участвовала и мама, и мы занялись приготовлениями.

Известное дело, на том свет стоит, что один на другого поглядывает. Как только Кечо узнал, что я собираюсь в город, он сразу же решил идти вместе со мной. Упёрся, как бык рогами, и всё тут — не расстанусь, мол, с Караманом.

— В городе и без тебя полно таких бездельников, — сказал я ему.

— От бездельника слышу! Там я тебе покажу, на что я способен! Судьба улыбнётся мне, и тебе придёте прикусить язык, — ответил он, подмигнув.

Решительность друга пришлась мне по сердцу. Я готов был порхать от радости и в самом радужном настроении прибежал домой.

— Слушай, жена, — обратился отец к матери. — Разве не надо благословить парня в дорогу?

Мама накрыла на стол и принесла вина.

Всю жизнь, сколько я себя помнил, отец день и ночь не уставал меня поучать. Теперь же он так завёлся, что его и остановить нельзя было.

— Сынок, ни одна мудрая книга не даст тебе столько, сколько даст жизнь. Вот выйдешь на широкую дорогу, не раз споткнёшься, потом пойдёшь осторожнее, будешь внимательнее. Город — это тебе не Сакивара. Ты должен быть очень осторожен и сдержан. В городе много кривых и тёмных улиц, а на улицах тех разбойники, и они так могут разделаться с простым человеком, что мать родная его не узнает. Запомни: дьявол никогда не дремлет, поэтому обходи стороной глухие места. Не следует и в трактиры заходить, туда всякие люди шастают. Народ-то в городе разный. Одни одеты в лохмотья, а сердце у них золотое, а иные, разнаряженные в атлас и парчу, кроме грязи, ничего в сердце не имеют. Пока близко не узнаешь человека, не доверяйся ему. И если попадётся тебе на пути тот, кто посулит тебе золотые горы, а сам ничего не сделает — беги от него подальше: как от сквозняка бывает насморк, так и от двуликого беды не оберёшься. Понятно тебе?

— Знаю, отец, ты ведь всё это сотни раз повторял.

— Ничего, мельнице большая вода не помешает, а отроку — наставления. Знаешь — хорошо, а теперь ещё лучше запомнишь. Не надо глупости повторять, а вот мудрость от повторения не обветшает. Вот и послушай, отец тебе плохого не пожелает. Если увидишь — глупцы сладкие речи ведут, обходи их стороной и помни, что только спор и беседы мудрецов заканчиваются миром. Не берись за такое дело, которое будет не под силу тебе… Спишь?..

— Да что ты! Я тебя слушаю с закрытыми глазами, так мне больше запомнится.

— Будь счастлив, если ты правду говоришь! На, глотни винца, и сон как рукой снимет!