Беглянка (сборник) - Элис Манро

– Не врешь?

На шоссе номер семь они не вернулись. А вместо этого поехали на север по грунтовой, но достаточно широкой и ровной дороге. Алкоголь возымел эффект, обратный ожидаемому. Теперь Нил, можно сказать, управлял автомобилем с осторожностью, не превышая установленной скорости.

– Ты не против? – поинтересовался он.

– Не против чего? – переспросила Грейс.

– Что я тебя таскаю по злачным местам?

– Не против.

– Мне необходимо твое общество. Как нога?

– Нормально.

– Наверняка побаливает.

– Не особо. Все хорошо.

Он взял ее руку, свободную от колы, поднес ладонь к губам, лизнул и отпустил.

– Ты думала, я тебя похитил с коварным умыслом?

– Нет, – соврала Грейс, думая о том, как эти слова подошли бы его матери. Коварный умысел.

– Бывали времена, когда ты бы оказалась права, – сказал он, как будто она ответила «да». – Но сегодня не такой день. Определенно, не такой. Ты сегодня в безопасности, как в церкви.

Его изменившийся тон – глубокий, честный, задушевный – и воспоминания о том, как он прижался губами к ее ладони, а потом пробежал по ней языком, так подействовали на Грейс, что она, слыша его слова, перестала улавливать смысл. Она всем телом чувствовала сотни и сотни шажков его языка, умоляющий танец на ее коже. Но потом сосредоточилась и ответила:

– В церкви не всегда безопасно.

– Согласен. Согласен.

– И я вам не невестка.

– Будущая. Разве я не уточнил: будущая?

– И даже не будущая.

– Ага. Ну что ж. Пожалуй, я не удивлен. Нет. Не удивлен.

И тут его тон опять изменился, стал деловитым.

– Я ищу правый поворот. Тут должна быть знакомая дорога. Ты бывала в этих местах?

– Нет, не бывала.

– Но хотя бы слышала название Флауэр-Стейшн? Ммм, Поуленд? Сноу-роуд?

Она никогда о них не слышала.

– Хочу повидаться с одним человечком.

Под его неуверенное бормотание они свернули направо. Никаких указателей здесь не было. Дорога, становившая все у́же и ухабистей, привела их к однополосному деревянному мостику. Лесные деревья смыкали над ними свои ветви. В этом году листва еще не успела пожелтеть, так что эти ветви оставались зелеными, за исключением немногочисленных ярких пятен, тут и там бросавшихся в глаза. Здесь царило ощущение какой-то чистоты. Несколько миль Нил и Грейс не произносили ни звука; деревья не редели; лес не кончался. Но потом Нил нарушил тишину.

– Водить умеешь? – спросил он, и, когда Грейс ответила, что не умеет, он продолжил: – Думаю, пора научиться.

Он имел в виду – прямо сейчас. Остановив машину, Нил вышел и открыл дверцу для Грейс; ей пришлось пересесть за руль.

– Идеальное место.

– А вдруг появится встречная машина?

– Не появится. А если что – разъедемся. Не зря же я выбрал длинную прямую. Кстати, не волнуйся, работать будешь только правой ногой.

Они стояли в начале длинного тоннеля из деревьев; солнечный свет мазками ложился на землю. Нил не потрудился объяснить, как работает машина: он просто показал, куда жать ногой, и заставил потренироваться в переключении передач, а потом сказал:

– Теперь давай, делай, что я скажу.

Первый рывок ее напугал. Она дернула рычаг переключения и подумала, что урок тут же будет закончен, однако Нил только рассмеялся:

– Эй, полегче. Полегче. Продолжай.

И она продолжила.

Он не комментировал ее действия, точнее, бездействие – она совсем забыла давить на газ, а Нил только повторял:

– Главное – двигаться вперед. Езжай, держи дорогу, чтобы движок не заглох.

– Когда можно будет остановиться? – взмолилась она.

– Когда я разрешу.

Он заставил ее проехать до конца тоннеля, а потом научил тормозить. Как только машина остановилась, Грейс открыла дверцу, чтобы вернуться на свое место, но Нил сказал:

– Нет. Это только перерывчик. Скоро тебе самой понравится.

И когда они вновь двинулись с места, она начала понимать, что он, может, и прав. Внезапный прилив ее уверенности чуть не привел их в канаву. Но Нил только расхохотался, выкрутил руль и продолжил урок.

Он не давал ей передышки, пока они не проехали, как ей показалось, много миль и не прошли – малой скоростью – несколько поворотов. Потом Нил сказал, что теперь лучше поменяться местами, потому что он только за рулем понимает направление.

Когда он спросил, как она себя чувствует, Грейс, которую трясло с головы до пят, ответила, что нормально.

Он скользнул рукой от ее плеча к локтю и сказал:

– Ну ты и врушка.

Но больше он к ней не прикасался, не давал снова ощутить свой язык.

Через несколько миль чувство направления, очевидно, вернулось, потому что на перекрестке он свернул налево, деревья начали редеть, и машина взобралась по разбитой дороге на длинный пригорок, а там и въехала в деревню, или, по крайней мере, в придорожное поселение из нескольких домишек. Там стояли даже церковь и магазин; они уже не выполняли своего изначального предназначения, но в них, как видно, кто-то жил, судя по стоящим вокруг машинам и убогим занавескам на окнах. Другие дома тоже были в плачевном состоянии, а за одним из них стоял развалившийся сарай, сквозь прогнившие балки которого виднелось темное сено, похожее на взбухшие внутренности.

При виде этого места Нил издал радостный клич, но не остановился.

– Какое облегчение. Ка-а-ако-о-о-е облегчение, – протянул он. – Теперь я сориентировался. Спасибо тебе.

– Мне?

– За то, что разрешила научить тебя водить. Это меня успокоило.

– Успокоило? Правда?

– Жизнью клянусь.

Нил улыбался, но не смотрел в ее сторону. Он внимательно изучал поля, окружавшие дорогу за деревней. И приговаривал, будто сам себе:

– Вот оно. Это точно. Теперь мы знаем.

И так далее, пока не свернул на дорожку, которая шла не напрямик, а змеилась по полю, огибая валуны и заросли можжевельника. В конце дорожки стоял дом, такого же вида, как те, что были в деревне.

– А сюда, – сказал он, – сюда я тебя не возьму. Дай мне пять минут.

Его не было дольше.

Она сидела в машине, в тени дома. Входная дверь была распахнута, и жилье от улицы отгораживала только противомоскитная рама. В некоторых местах на ней были заплатки, ржавая проволока укреплена новой. Никто не вышел посмотреть на Грейс, даже собака. Теперь, когда машина остановилась, день наполнился неестественной тишиной. Неестественной потому, что такой жаркий день, казалось бы, должен полниться жужжанием, и гулом, и стрекотом насекомых в траве, в зарослях можжевельника. Даже когда их не видно, шум вроде как поднимается из земли и плывет до самого горизонта. Но осень уже набирала власть, причем так круто, что заглушала даже гогот улетающих на юг гусей. Как бы там ни было, Грейс не слышала ничего.

У нее было ощущение, что их занесло на вершину мира или хотя бы на одну из его вершин. На холме раскинулся луг, а деревьев почти не было видно – они остались в низине.

К кому же он приехал, кто обитал в этом доме? Женщина? Грейс не могла поверить, чтобы женщина, с которой он водил знакомство, жила в таком месте, но в тот день ее на каждом шагу подстерегали странности. На каждом шагу.

Первоначально дом был кирпичным, но кому-то вздумалось разобрать кирпичные стены. Дощатая обшивка оголилась, а кирпичи, долго служившие ей защитой, были сложены небрежными штабелями во дворе – не иначе как на продажу. От кирпичной кладки на стене осталась только диагональ, лесенка, и Грейс от нечего делать откинулась назад, опустилась пониже и начала считать кирпичи. Она и дурачилась, и вела счет, как бывает, когда гадаешь на ромашке, но избегала таких затасканных слов, как «любит, не любит».

Повезет. Не повезет. Повезет. Не повезет. На большее она не решалась.

Оказалось, трудно не сбиться, когда считаешь выложенные зигзагом кирпичи, особенно если учесть, что над притолокой они выстраивались в прямую линию.

До нее дошло. Конечно, что же еще? Дом контрабандиста. Она представила себе бутлегера: краснолицый, тощий старик, угрюмый и мнительный. В Хеллоуин он сидит на крыльце с дробовиком. Пересчитывает и нумерует сложенные у двери поленья, чтоб соседям неповадно было воровать. Грейс воображала, как в жару он спит у себя в запущенной, но прибранной комнате (на такой образ ее навела залатанная сетка). Как поднимается со скрипучего кресла или дивана, накрытого засаленным покрывалом, которое давным-давно сострочила для него какая-нибудь родственница, уже покойная.

Грейс отродясь не бывала у бутлегера, но в ее родном городке проводилась тонкая грань между тем пределом, до которого можно опускаться в бедности, и тем, до которого нельзя. Для нее это не составляло тайны.

Она уже не понимала, как ей в голову пришла нелепая мысль о браке с Мори. Этот шаг мог бы стать предательством. По отношению к самой себе. А вот эта поездка предательством не была, поскольку Нил знал кое-что такое, что знала и она. И с каждой минутой Грейс узнавала его все ближе.