Апокалипсис: катастрофы прошлого, сценарии будущего - Александр Соловьев

Вскоре после войны США взяли курс на захват рынков зашатавшейся Британской империи. Для этой цели было, например, использовано эмбарго в отношении коммунистического Китая, которое США навязали своим союзникам. В Лондоне не могли не заметить, что это эмбарго больно бьет по британским интересам. В частности, депутат от лейбористской партии Том Драйбери утверждал в 1953 году: «Разумеется, Британия и другие страны, входящие в Содружество наций, хотят торговать с Китаем. А почему бы и нет? Препятствуя этой торговле и поддерживая захват японцами других бывших британских рынков в Азии, американцы разрушают благополучие Британии и Содружества наций». Но никакие парламентские речи уже не могли остановить американскую экспансию. Когда же европейцы пытались защитить свои рынки от американцев, те жаловались в ГАТТ.

Так случилось, например, в 1962 году, когда страны Европейского экономического сообщества решили положить конец нашествию американской курятины. США в то время год от года наращивали куриный экспорт в Европу: в 1959 году они перевезли через океан курятины на $19 млн в тогдашних ценах, в 1960 году – на $30 млн, а в 1961-м – на $50 млн. В 1962 году страны Общего рынка единовременно подняли таможенные тарифы, и американский импорт курятины за год упал на 67 %. США пожаловались в ГАТТ, и она признала правоту американцев. Отменить куриный тариф европейцы отказались, но зато им пришлось смириться с тем, что США обложили дополнительной пошлиной французское спиртное, продукцию голландской химической промышленности и т. д. В 1963 году «цыплячья война», как ее прозвали наблюдатели, завершилась, но это было только начало серии торговых войн, со стороны Европы имевших целью ограничить ввоз американских товаров.

Если в давние времена торговцы, сражавшиеся за зарубежные рынки, использовали в основном военную силу, а в начале ХХ века все больше полагались на хитрость и знание рынка, то во второй половине столетия на первый план вышли всевозможные юридические ухищрения, которые помогали обходить правила ГАТТ и международные договоры. Особого успеха в этом деле добились японцы, которые не только потеснили американцев на своем рынке, но и закрепились в США. Формально японцы соглашались со всеми принципами свободной торговли, но на деле получалось иначе. Как однажды заметил вице-президент США в администрации Картера Уолтер Мондейл, «если вы захотите продать американский автомобиль в Японии, вам, чтобы высадиться на японском побережье, понадобится поддержка американской армии».

Японцы обставляли американский импорт таким количеством бюрократических придирок, что у бизнесменов быстро пропадало желание что-либо в Японию ввозить. В 1984 году американский писатель и публицист Стивен Шлосстейн иронизировал по этому поводу, называя японские таможенные правила «невидимыми тарифами»: «Итак, вы хотите ввезти в нашу маленькую изолированную островную страну несколько роялей? Нет проблем! Мы верим в свободу торговли и никаких квот или тарифов на рояли не имеем, но (следите за руками!) от вас потребуется соблюсти несколько таможенных формальностей. Во-первых, все документы должны быть заверены главным инспектором таможен, а он очень занятой человек… Во-вторых, все рояли нужно осмотреть. Никогда не знаешь, а вдруг их изнутри точит червь, который, чего доброго, набросится на наши местные рояли… К сожалению, мы маленькая страна, и у нас есть только два квалифицированных инспектора по роялям, и оба очень старые и больные люди…

Ну, думаю, вы все поняли. В общем, привозите к нам столько роялей, сколько захотите».

В ход пускались всевозможные уловки – в основном заявления, что американские товары не соответствуют каким-нибудь стандартам. Когда же американцы начинали давить на японцев, требуя увеличения импорта, японцы шли на уступки. В частности, в начале 1980-х годов было достигнуто соглашение, что США увеличат ввоз говядины и соков. Однако проблема была в том, что японцы традиционно едят больше рыбы и морепродуктов, так что американская говядина залеживалась в магазинах.

Зато японцы очень хорошо изучили американский рынок – пожалуй, даже лучше, чем некоторые американские производители. В начале 1970-х годов, например, в руководстве Ford и General Motors преобладало мнение, что уменьшать длину автомобилей не имеет смысла, поскольку потребитель этого не хочет. В 1973 году разразился нефтяной кризис, цены на бензин взлетели, автомобили, потреблявшие слишком много топлива, стали непозволительной роскошью, однако американские автогиганты, вместо того чтобы перестроиться, выкатывали на рынок все новые дрим-кары. Тем временем японцы предлагали в США малогабаритные экономичные машины, которые все заметнее теснили продукцию грандов американского автопрома. Результаты японского товарного наступления описывал упомянутый публицист Шлосстейн: «Вас будит будильник Sony, вы идете на кухню, где включаете кофемолку Sanyo… Вы смотрите на кварцевые часы Seiko… проверяете автоответчик Toshiba. Надеваете свою рубаху, сделанную из тончайшего хлопка, смотрите на этикетку – «Сделано в Японии».

И в последующие годы США в борьбе за рынки из атакующей стороны то и дело превращались в обороняющуюся. К примеру, если в 2002 году дефицит США в торговле с Китаем составлял $103 млрд, то в 2003-м он достиг $124 млрд и продолжает расти до сих пор. Китайцы захватывают американский рынок примерно так же, как в свое время немцы покоряли персидский и турецкий: заваливая США дешевым товаром сомнительного качества, часть которого ввозится контрабандой, часть – с этикетками фирм, не имеющих к этим товарам никакого отношения.

Сегодня в борьбе за рынки используется весь собиравшийся веками арсенал средств. Всякий раз, когда в мире поднимается скандал вокруг чьей-то некачественной говядины, генно-модифицированных продуктов, шумных самолетных двигателей или ядовитых игрушек, можно уверенно говорить, что это кто-то пытается прихватить ту или иную долю соответствующего рынка, а кто-то сопротивляется. Действительно, чтобы завоевать рынок, недостаточно располагать товаром лучшего качества и по низкой цене.

Типично русское слово «дефолт» // Кризисы в России

В 1998 году мировой биржевой кризис привел к дефолту по российским внешним долговым обязательствам. Россияне встретились с вечным спутником капиталистической рыночной экономики лицом к лицу. Эта встреча оказалась не последней – но, как выясняется, и не первой. Экономика России была довольно тесно связана с экономикой Запада, пожалуй, с ее, экономики, возникновения.

Экономические кризисы, как известно, случаются периодически, и все же люди склонны до последнего надеяться, что ничего страшного в обозримом будущем не произойдет. В начале XIX века, когда на Западе ширилась индустриализация, а Россия продолжала наслаждаться феодальной идиллией, никому и в голову не могло прийти, что экономические трудности в далекой Англии и еще более далекой Америке могут как-то повлиять на прибыль отечественного производителя. Но в 1836 году в Соединенном Королевстве разразился финансовый кризис. Британские предприниматели, обнадеженные устойчивым ростом спроса на их товары в Латинской Америке, открыли слишком много новых предприятий, взяв для этого слишком много банковских кредитов. Предложение превысило спрос, предприятия остались без сбыта и прибыли, акции рухнули, вкладчики стали массово изымать деньги из банков, и банки начали лопаться. Через несколько месяцев все то же самое началось в Соединенных Штатах, которые имели тесные торговые связи с Великобританией.

Тем временем в России смотрели на начавшийся за морем кризис как на очередные иноземные чудачества. В мае 1837 года «Северная пчела» писала о событиях в США: «Панический страх объял все сословия. Со времени последней революционной волны не запомнят подобного страха. Дела остановились повсюду; фабриканты отпускают своих работников; постройка домов и кораблей прекратилась; производство работ на железных дорогах и каналах, предпринятых частными обществами, приостановилось».

Однако вскоре проблемы начались и в самой России: она экспортировала в Англию хлеб (в целом на эту страну приходилось до 40 % российского экспорта). Первыми пострадали русские купцы, сбывавшие зерно на Лейпцигской ярмарке. В начале 1838 года «Журнал мануфактур и торговли» сообщал, что Лейпцигская ярмарка 1837 года «была тем более невыгодной, что купечество понесло чувствительные потери. Лейпциг не мог не подвергнуться влиянию денежного кризиса, который привел к расстройству дела во многих торговых и фабричных местах». Потери были весьма ощутимыми, так как цены на русские товары в Лейпциге упали на 20–25 %.

Это было только начало. Зерновой экспорт был в те времена для России тем же, чем сейчас является экспорт энергоносителей. За зерно Россия получала валюту, без притока которой внутренняя хозяйственная жизнь быстро замирала. Последствия валютного голода сказались в том же 1837 году. Курская Коренная ярмарка, на которой велась торговля с иностранцами, оказалась убыточной: было привезено товаров на 18,4 млн рублей, а продали только на 9 млн. На внутреннем рынке дела шли не лучше: например, на Шуйскую ярмарку привезли товаров на 1,6 млн рублей, а продали только на 300 тыс. Больше всех пострадали, естественно, экспортеры хлеба. Кризис был непродолжительным, поскольку британская экономика быстро оправилась, а спрос на русский хлеб нисколько не уменьшился. Однако его последствия ощущались еще долго. Русские помещики, чей хлеб, собственно, и вывозился за рубеж, столкнувшись с падением своих доходов, побежали в банки за кредитами. В то же время вкладчики, опасаясь, что в России начнется та же паника, что и в США, бросились изымать свои вклады. Чтобы не допустить краха банковской системы, правительству пришлось пойти на дополнительную эмиссию в размере 50 млн рублей, так что без роста инфляции не обошлось.