Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1 - Михаил Постников

Нам трудно комментировать это «доказательство». В конце концов Тацит написал не менее подробную «Историю», а тем не менее по поводу ее достоверности мы уже приводили выше некоторые сомнения.

Далее текст Мартынова читается как сугубо юмористическое произведение. У Цицерона в одном месте глухо сказано о следующем эпизоде: после победы при Гераклее Пирр прислал в Рим своего приближенного, грека Кинеаса, для заключения мира. Однако война возобновилась вследствие выступления на заседании сената Аппия Клавдия. По сообщению Цицерона, эта речь была записана. И вот у Ливия этот эпизод превращен в красочную драматическую сцену, захватывающую воображение читателя и, главное, историков. Вот это описание в изложении Мартынова: «Сенат уже готов был согласиться на его предложения (т.е. на предложения Пирра. — Авт.), когда поднялся с места престарелый слепой Аппий Клавдий, знаменитый цензор 442 года, и произнес громовую речь, в которой упрекал сенат в малодушии и предлагал отвергнуть условия мира. Красноречие его имело желанное действие, и война возобновилась…» ([35], стр. 46). Какой вывод можно сделать из такой ситуации? Мартынов, например, почему–то решил, что Ливий имел перед собой оригинал (стенограмму?) этой речи, и удовлетворенно заканчивает описание этого эпизода словами: «Таким образом, мы видим, что во второй половине пятого столетия уже, несомненно, существовали исторические записи, которые притом дошли в первоначальном своем виде до эпохи первых римских историков–анналистов» ([35], стр. 47). Нам же представляется, что талантливый писатель Ливий, а точнее — неизвестный нам весьма поздний автор, скорее всего, эпохи средних веков и Возрождения, вдохновленный кратким фрагментом, создал развернутое полотно и включил его в свой роман.

Далее Мартынов излагает гипотезу Моммзена о том, в каком виде возникла все–таки в Риме анналистика, и разбирает возможные источники, на которых она могла базироваться. Заканчивает это обсуждение Мартынов весьма уныло: «Такова теория Моммзена о возникновении в Риме историографии, теория весьма стройная, несмотря на многие свои слабые стороны, из которых главная та, что на liber annalis или, как его называет Моммзен, Stadtbuch, мы нигде не найдем положительных указаний и что существование его, таким образом, совершенно гипотетично» ([35], стр. 48).

Вопрос о возможном существовании анналов неоднократно поднимался историками ввиду его важности. Мартынов обсуждает разные варианты гипотез, но всякий раз заканчивает словами: «Повторим, однако, еще раз, что предположение о существовании liber annalis — чистая гипотеза, которая имеет за себя главным образом лишь то, что допускает меньше возражений, нежели все остальные» ([35], стр. 49).

В заключение Мартынов приводит еще один замечательный аргумент в пользу достоверности последних книг. И в первых, и в последних книгах, отмечает он, множество ошибок, противоречий и т.д.; но ошибки в последних книгах кажутся ему менее ошибочными, чем ошибки в первых книгах, хотя характер ошибок — такой же.

Заключение

Мы видим, что практически вся информация о начальном периоде истории Рима базируется на труде одного человека — «Почтенного Ливийца», которому к тому же можно доверять лишь с большой осторожностью, поскольку его труд — всего лишь исторический роман.

Отличие нашей точки зрения от точки зрения историков состоит только в одном: если они считают, что исторический роман Ливия написан в I веке до н.э., то мы вместе с Морозовым считаем, что это было сделано (в окончательной редакции) в эпоху Возрождения.

Вместе с тем мы не утверждаем, что все содержание романа Ливия — сплошная выдумка. Скорее всего, в нем отражены некие реальные события, но когда и где эти события происходили — это другой вопрос.

Это относится и к Тациту, для которого, в отличие от Ливия, можно почти с уверенностью назвать настоящего автора — Поджо. Нет сомнения, что в своем сочинении Поджо опирался на некую традицию, истоки которой мы не знаем, лишь украшая и расцвечивая ее скудную канву плодами своего воображения.

Обратим еще раз внимание на объяснение Морозовым параллелизмов римской истории. Это одно из важнейших его соображений, область действия которого шире, чем это на первый взгляд кажется. Например, оно применимо и к фастам.

Наличие в фастах пропусков превращает их в набор отдельных фрагментов, многие из которых могут оказаться просто разными вариантами одного и того же куска истории, записанными различными людьми и описывающими под иными именами одних и тех же людей. Тот факт, что на основании таких данных какие–то безвестные анналисты, труды которых до нас не дошли, «восстановили» историю Рима, вызывает тяжелые подозрения в том, что это восстановление было безраздельно субъективной процедурой, которая была воспринята позднее европейскими хронистами как достоверная и успела превратиться в «традицию», когда, наконец, историки осмелились подвергнуть робкому критическому анализу основы наших знаний в области хронологии. Слепая вера в то, что крупная фонологическая сетка установлена в основном верно, привела к тому, что все критические анализы были направлены на мелкие шевеления хронологии, на незначительные попытки пригладить многочисленные противоречия в истории. Ведь, если предполагать, что отдельные куски фаст должны идти последовательно, то тогда все эти многочисленные пропуски и путаница могут привести в худшем случае к колебаниям максимум в десяток лет, что является ничтожно малой величиной по сравнению с теми хронологическими сдвигами, которые возникнут, если мы примем соображение Морозова и предположим, что фасты надо располагать не последовательно, а параллельно.

Заметим, кстати, что гипотезе Морозова не противоречит и реальная история происхождения фаст. Вот что пишут специалисты–источниковеды: «…историография начинается трудами собирательными, где исключительно сопоставляются свидетельства предания и памятники. Работы эти — результат кропотливого труда и замечательного остроумия — сделались для потомства неоценимым фундаментом при дальнейшем изучении истории. Особенно надо отметить ценные летописи Сигония (fasti consulares)» ([29], стр. 1).

Таким образом, оказывается, что фасты сочинены в XVI веке Сигонием, тем самым Сигонием, который «в шутку» фальсифицировал римские рукописи (см. § 2). Указание на «кропотливый труд» и «замечательное остроумие» означает, что, подготовляя фасты к печати, Сигоний (и иже с ним) как–то их приводил в порядок, редактировал и дополнял по мере своего разумения и в весьма значительных масштабах. И, несмотря на все это, современные историки всерьез считают Сигониево сочинение надежным фундаментом римской истории!

§ 8. Римский календарь

Общие сведения о календаре

Самым общим образом календарь можно определить как способ удобного счисления сравнительно длинных промежутков времени. Вот что пишет историк календаря Идельсон: «Мы так привыкли пользоваться календарем, что даже и не вполне отдаем себе отчет, как велика в нашей жизни и во всем нашем мышлении роль упорядоченного счета времени; между тем нетрудно видеть, что никакая культура невозможна без него.

Каким образом психологически мыслима такая система счисления? Она допустима, как кажется, только при постоянной и живой связи календаря с внешнею природой. Есть огромное различие в счете времени, с одной стороны, и в счете или измерении каких–либо иных предметов или величин, например, в изменении расстояния между двумя пунктами. Ибо дорога, которую мы мерим, существовала и будет существовать до и после процесса ее измерения, но каждый день, который мы нумеруем или считаем, исчезает в прошлом и не возвратится никогда. Но если в нас говорит уверенность, что то или иное явление природы через некоторый промежуток времени повторится вновь, а затем возвратится снова через такое же число дней и так далее без конца, то естественно будет начинать и кончать счет дней именно на таком периодическом явлении… путем искания в природе достаточно ярких и хорошо обозначенных периодических явлений и шли все культурные народы в деле построения календаря…

…Но …неясно определенные климатические периоды …недостаточны для упорядочения счета времени… один из самых значительных этапов культурного развития был пройден тогда, когда было усвоено, что подобные (четко определенные. — Авт.) периоды можно и нужно искать среди явлений звездного неба… годовой круг Солнца, месячное обращение Луны, а у некоторых народов 12–летний круг Юпитера стали основными единицами календарного счета…

Но …надо было преодолеть два огромных затруднения. Первое: указанные повторения небесных явлений грубо подмечаются всяким, кто только вообще ими интересуется; но, чтобы определить их точно и, если можно сказать, «остро», нужен длинный ряд умелых наблюдений, математически понятых и обработанных. Считая от одного новолуния до другого, и ведя точный счет дням и часам соответственно промежутка, убеждаемся, что следующие друг за другом периоды между собой неравны; то же и в отношении других наблюдений небесных явлений: движения тел Солнечной системы неравномерны — в этом основная трудность их изучении; нужно умело комбинировать полученные результаты, чтобы вывести некоторую среднюю, важную в календарном деле, длину интервала. Все это составляет задачу астрономии… Второе: календарная единица, напр. год, месяц, принята и удобна только тогда, когда она заключает в себе целое число дней. Но периоды, найденные из астрономических наблюдений, никогда не выражаются в днях целым числом. Поэтому календарная единица неизбежно выходит ошибочной против своего астрономического прообраза, с течением времени эта ошибка накопляется, и календарные даты уже не соответствуют астрономическому положению вещей. Как выравнять эти расхождения? Это задача чисто арифметическая; она ведет к установлению календарных единиц с неодинаковым числом дней… и к определению правил их чередования…