Счастье по наследству (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Двадцать четвёртого декабря я просыпаюсь затемно от того, что в туалете спущена вода. Лекс иногда встаёт ночью пописать, а потом снова укладывается спать. Иногда он идёт прямо ко мне, вот и сейчас я прислушиваюсь, не раздастся ли шарканье его мягких тапочек по полу.

Нет. Ушёл к себе.

Я устраиваюсь поудобней и почти сразу засыпаю, чтобы через десять минут проснуться от того же звука.

Лекс в туалете, и я слышу как его рвёт.

Матерь божья!

В десять утра он лежит под капельницей в детском отделении госпиталя Киндред, а я сижу на пластиковом стуле в ожидании, когда ко мне выйдет доктор.

Он появляется через полчаса и выглядит при этом довольно спокойным.

— Мы остановили рвоту медикаментозным способом и, чтобы снять интоксикацию, вводим глюкозу и витамины группы В. До конца дня я бы понаблюдал за вашим сыном, но если не будет расти температура, Рождество вы вполне сможете встретить дома. В любом случае, следующую неделю вам необходимо последить за его питанием. Какие препараты и как принимать я вам распишу, но главное — диета и обильное питьё.

— Спасибо большое. У нас никогда не было особых проблем с желудком. Так, небольшие расстройства.

— Всё бывает в первый раз, миссис Бейтс. Гастроэнтерит может носить и вирусную форму. Тем более, сейчас в районе среди младших школьников наблюдается его вспышка.

— Когда я смогу увидеть сына?

— Сейчас он спит, но вы можете зайти в палату.

— Спасибо.

Я сижу на таком же пластиковом стуле перед кроватью, на которой лежит Лекс, и едва сдерживаю слёзы. Он выглядит таким маленьким на этой огромной кровати, накрытый стандартной больничной простынёй. Одна маленькая ручка лежит поверх её, в тыльную сторону ладони вставлен катетер с капельницей. Я слышала, как Лекс плакал, когда его ставили, и этот тоненький вой до сих пор стоит в моих ушах.

Врачей Лекс не боится. Мы регулярно проходим осмотры у педиатра и дантиста, но это первая наша госпитализация. Я обязательно свяжусь с нашим домашним доктором, а сейчас просто сижу над спящим сыном и тихо плачу, потому что капец как испугалась. Это посттравматические слёзы. Как посттравматический синдром. Главное, чтобы они высохли до того, как Лекс проснётся.

Приходит медсестра, меняет капельницу.

— Вы можете подождать в комнате отдыха. Как мальчик проснётся, я вас позову.

— Спасибо. Я лучше здесь.

— Тогда я попрошу принести сюда кресло поудобнее.

— Спасибо.

Мне приносят не только кресло, но и плед. Кресло действительно удобное — с широкой спинкой и подлокотниками. Плед больничный, хлопковый, и не сильно уж греет, но я кутаюсь в него, потому что он даёт ощущение уюта. Мне это сейчас нужно, потому что шок отходит и меня немного начинает колотить. А что, если бы я не проснулась? Ведь, первое, что сказал мне Лекс, когда я вбежала в туалет: «Кажется, испортил тебе Рождество». Не «нам» — «мне». Мне! Если бы я сейчас не умирала от тревоги, то обязательно гордилась бы мальчиком, которого вырастила.

Около часа дня Лекс просыпается. Глазёнки под полузакрытыми веками смотрят в одну точку. Он все ещё бледный, со страшными синяками под глазами и обескровленными губами. Которые начинаются кривиться, когда я сжимаю холодную ручку и тихо зову:

— Лекс. Лекси. Привет, маленький. Ну, как ты?

Он начинает тихо ныть, поскуливая и глубоко вздыхая.

— Ну, чего ты? Не плачь. Всё хорошо.

Мои слова не успокаивают. Лексу необходимо пожаловаться на свою беду, заново её пережить и переосмыслить, и, как и любой семилетний мальчик, сделать это он может только слезами.

— Ну, подумаешь, выполоскало тебя. Велика беда! Живот не болит, температуры нет — всё же в порядке.

— Боли-ит, — скулит он, и я моментально подскакиваю с кресла и жму кнопку вызова медсестры.

Приходит доктор, ощупывает живот. Не находит ничего подозрительного, добавляет в капельницу спазматическое, и мы снова остаёмся одни.

— Я хочу домой, — просится Лекс.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Доктор обещал нас отпустить к вечеру, если ты будешь умницей и выполнять все его указания.

— Я выполняю.

— Выполняешь, — соглашаюсь я. — А сейчас закрывай глаз и постарайся ещё поспать.

— Ты не уйдёшь?

— Куда же мне идти? Ведь ты же здесь.

— На тебе пижама.

— На тебе тоже.

— Как же мы пойдём домой в пижамах?

— Скажем, что мы с маскарада. Спи, Тим Ганн. Что-нибудь придумаем. (Тим Ганн — бессменный наставник участников шоу «Проект Подиум» — прим. автора)

Я и правда выбежала из дома в одной пижаме, поверх которой накинула худи и первое попавшееся пальто. Представления не имею, где его скинула. Надо будет поинтересоваться у медсестёр на посту. Телефон, слава богу, в кармане кофты, поставлен на беззвучный режим, и раз за разом в животе отдаётся вибрация на каждое входящее сообщение. Поздравления с Рождеством — что ещё это может быть, поэтому я их не проверяю. Моё же Рождество спит на больничной койке, и я молюсь, чтобы, когда оно в следующий раз проснётся, у него ничего не болело.

В четыре Лекс просится в туалет. Медсестра говорит, что это хороший знак и вручает нам мензурку для анализов. Его отсоединяют от капельницы, и я на руках несу сына в уборную. Ручку с катетером он несёт пред собой в страхе его повредить, и я в шутку называю его Адольфом. Лекс давно запрещает мне заходить с ним в ванную, особенно, когда моется, но сегодня я делаю все манипуляции сама. Чтобы не касаться холодного пола, я ставлю его на мои кроссовки, и мы сначала собираем анализ. А потом долго писаем.

Через два часа он впервые просит есть. Нам приносят немного куриного бульона, паровую тефтельку и немного морковного пюре. Лекс съедает всё с удовольствием, запивая тёплым сладким чаем. Доктор наблюдает нас ещё два часа, в течение которых мы снова лежим под капельницей, и в начале девятого он говорит, что готов нас отпустить. Я подписываю все необходимые бумаги, получаю от него оранжевые баночки с препаратами, а так же целый лист предписаний. Пока медсестра готовит Лекса к выписке, я иду на пост в надежде найти своё пальто, но его нигде нет. Из дома Лекса вынесли закутанным в одеяло из «скорой», и перед нами маячит чудесная перспектива оказаться на улице в одних пижамах.

— Я посмотрю для вас что-нибудь в отделе забытых вещей, — говорит одна из медсестёр. Я благодарю её и лезу в карман за телефоном, чтобы вызвать такси.

Семь эсэмэсок. С десяток сообщений в Фейс Тайм и соцсетях. Пять пропущенных от Сеймура. Десять — от Фло.

Я понимаю, что у меня жуть какие проблемы, когда телефон в моих руках начинает звонить, в одиннадцатый раз выводя на экран фотографию любимой подруги.

— Ты забыла, что я беременна? Что мне нельзя волноваться? — кричит в трубку Флоренс.

На заднем плане я слышу гул голосов и музыку. Чтобы мне позвонить, Фло пришлось выйти в коридор. Сколько же раз за вечер она это сделала?

— В какой заднице был твой телефон, что ты шла до него целый день? Целый день, Бейтс! С десяти утра я тебе названиваю.

— Прости, пожалуйста, — это всё, на что у меня хватает сил и эмоций.

— Прости? Так, да? — Фло переходит на ультразвук. — Знаешь, как сложно за два дня организовать развлекательную программу для мальчика, который любит железную дорогу? Это нереально! Просто нереально! Но я сделала это, а ты! Ты…

— Фло, не кричи.

— Поздно! Шон сказал, что надерёт тебе задницу. Я с удовольствием в этом поучаствую.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я же говорила тебе, что не собираюсь на приём. Зачем же программа?..

— Затем, что клоуны два часа просидели перед твоим домом, потому что у меня сердце щемило от тоски, когда я слушала про твоё постельное Рождество. Хочешь запереть себя в четырёх стенах? Окей, твой выбор. Но парню зачем страдать?

— Ты… ты пригласила для Лекса клоунов?