Люди и Нелюди - Виктор Костин

Он показывает на дверь ванной и говорит: «Ванна там, с прошлого раза место не поменяла». Юморист, и наглый, и не стеснительный ни капли, иду мыть руки, будем есть, а я ничего не готовила, но это и не важно сейчас, главное – не сильно смущаться, а то я уже начала опять потихоньку, в отличие.

Умываюсь холодной водой и несколько раз чтобы снять жар и захожу. Вроде, ничего по мне не заметно.

Вот стоит ждет меня, стул отодвинул, только бы не смутиться. Едим первое молча, потом второе, опять мясо, хорошо живут некоторые, не то что я. Витоли уже начинает расспрашивать то ли чтобы поддержать беседу, видимо, ему что-то надо от меня или просто не может кушать молча. Начинает про мою студенческую жизнь расспрашивать. Да, вот я тебе и рассказала все: и про голод, и издевательства, и обман молоденькой провинциалки, только приехавшей в с толиц у.

Нет, вот стал расспрашивать, почему веду к основному языку руси письменно и устно еще и географию.

Не знаю, как ему и сказать. История явно не для детей, хотя и поучительная где-то, только ему я точно ее рассказывать не буду.

Был учитель географии, как раз когда я рассталась со своим бывшим и «мнимым возлюбленным» и вот познакомилась с этим учителем.

Не то чтобы познакомилась, мы и раньше знались. Здоровались, как-никак коллеги, вместе работаем… работали тогда. Он меня домой пригласил однажды. Я сначала испугалась, о плохом подумала сразу, ведь только с первым столичным «конем» развязалась, и то с очень большим трудом и последствиями нехорошими.

Но все же пошла, и плохо мне было, и голодно, деньги мне как раз еще не вернули пока, что выманил у меня «любимый», да и думала поначалу, что совсем их потеряла. Поэтому ничего от голода не соображала и пошла, а он хороший человек оказался, только больной он сильно был. Что-то у него с желудком не в порядке было. Жена, как у него приступы начались, тогда и ушла от него совсем. Рвало его сильно, а ей неприятно это было все видеть и ухаживать за ним.

Мне же тогда не до того было. Да и при мне сначала он хорошо себя чувствовал и приступов не было, вот и стала я, значит, к нему ходить. Он и покормит меня, и в первую очередь тоже говорит мне: «Не стесняйся меня, – я тогда совсем застенчивая была, – мне все равно много нельзя есть, а мало я готовить никак не умею», – он мне говорил.

Вот я и стала с ним жить. Причем просто жить, ничего у нас с ним не было вначале. Хотя я и не была бы против, но он говорил, что нельзя ему. Сразу после этого дела приступ у него будет, а он не хочет, чтобы я видела все это, ему будет неприятно. Потом-то всякое было, но это все дальше, сильно потом было.

Вот я с ним и жила, а он мне про свою профессию много-много рассказывал, да так же интересно. Программы классные с ним вместе готовили – а что вечерами-то делать: он на улицу не выходил, и я как-то тоже. Он свой предмет, а я свой, а потом ему все хуже и хуже стало со здоровьем, и он попросил раз меня заменить на его уроке. Потом два, а потом я месяца три за него уроки вела и зарплату ему же на дом приносила.

Он уже лежал только тогда и улыбался мне несмело. «Моя, – говорит, – сиделка, да еще мне же за это и деньги еще платит». Я ему тоже улыбалась, а потом плакала в другой комнате, чтобы он не видел, а потом его не стало. В школе же об этом узнали только через год, мне не до того было вначале. Все-таки большие нагрузки в часах, и волновалась я, справлюсь – не справлюсь. Комиссия тогда же с первого круга была, и всем не до того было, как-то мимо всех и прошло. Тофол – так его звали, Тофол Белизер из приморской республики он был вот. Сначала он мне выбил разрешение на замену себя, что если что, то я, мол, вместо него замещаю, а потом уже и ученикам нравилось, а это здесь в школе главное, чтобы учитель дворянам нравился. В этом плане девушка лучше, чем мужчина, ими воспринимается, да и мягче я к его ученикам относилась и отношусь, чем Тофол, он требовательный был…

Я думаю, высокородные и настояли, потом как-то в женском коллективе кое-кто хотел потеснить меня, но ничего у них не вышло из их затеи, а потом, вроде, и привыкли все. Вот и вела, и даже когда уже через год директор узнал про смерть учителя Белизера, просто приказ составили на меня, причем даже не задним числом, и все вот это и продолжается по сей день.

Все, вроде, отстал от меня. Видит, не хочу я об этом говорить. Предлагает чай пить идти в комнату к нему. Идем, он несет пирожные и сам прямо летит обратно за остальным. Что-то мне неудобно стало, да и вспомнилось: что я как королева в конце-то концов. Парень вот бегать будет, а я между прочим не бесплатно все же здесь нахожусь и за немалую денежку. Пойду помогу, что ли, отнесу хотя бы чашки, не переломлюсь ведь, я давно уже не переломлюсь в жизни.

Принес чайник, я отобрала, сама налью, хоть хозяйкой себя в семье почувствую, хоть на мгновение.

Говорю: «Учебники разложи», а я поухаживаю за молодым человеком.

Он не отказывается и раскладывает. Но что-то больно много, и кучей как будто, и не для занятий, а стол лишь бы занять. Не понимаю, а может, задумал что, опять что-то тревожно как-то мне.

Сели, чай пьем, не до занятий ему что-то. По-моему, он ленится сегодня и заниматься не хочет. Точно. Стал расспрашивать меня, откуда я, как и где вся моя семья. Немного рассказала, чтобы только не молчать, немножко, и старалась общими фразами обойтись, но не вышло у меня.

Он как-то сразу догадался, что мать меня выперла из дома, а сама же замуж вышла за купца Тализало, нашего соседа по аулу, и что отцу часто поставлял там всякое всякие товары для пивоварни, а я еще год почти, дура, не верила, а он вон сразу все понял, в чем дело там и тогда и почему мать так со мной… поступила.

Что-то больно он умный мальчик. А мальчик ли он, а то назвала я его мужчиной. Может быть, оно так и есть, как бы чего не вышло тогда. Хоть и мужчина, но… но он же несовершеннолетний ведь еще. Достанется мне, если что, потом от дворянского собрания, да и в храме Всевышнего душу мне пролечат, как они это хорошо могут.

Похвастался, что хочет к энерджазинам попасть. Тоже мне, открытие сделал. Кто к ним не хотел попасть? – сама – мечтательно вспоминая.

Этот Витоли, вроде, даже мореходом согласен быть. Вот это его приперло, ради кого же он старается, молодой да ранний, а то мне уже даже очень интересно стало имя той…

Я проговорилась, что и сама хотела билет купить и даже деньги были, он только улыбнулся на это, вот же ж.

Однако же он стол завалил – а где мы заниматься будем с ним? Вот-вот, этого я и боялась, опять на диван и какие-то веселые картинки смотреть.

Чего? Я только одни знаю «картинки», что таким словом называются, «конь», скотина, показывал их и ржал при этом своим противным, дурацким смехом. Если это они, он у меня сейчас получит, как дам по моз… по голове, сразу все быстро выучит. Нет, стал корабли показывать, фух, а то я забоялась уже, там такое стыдное все про женщин.

Потом что-то про животных, даже интересно мне стало, красивые рисунки и книги дорогие, наверное. Я все порывалась, когда же мы заниматься-то будем с ним.

Он под конец и говорит: «А давай я тебе стихи прочитаю?», и это мне на полном серьезе. Это что же, получается, значит? Я здесь сижу, ничего не понимаю, а он мне свидание здесь устроил.

Сама решила, если глупость расскажет… Знаю я эти коротенькие пошлые стишочки, все мальчишки пятых и шестых классов особенно их наизусть знают, и не важно, дворяне или плебеи, чтоб хорошее знали и выучили, так, как эти стишки. Тогда получит пощечину и или уйду, или будет он у меня диктанты по два часа писать, не разгибаясь, чтоб глупости в голову не лезли больше никакие.

Прочитал, и тут я поняла. Да, лучше бы он пошлые стишки мне прочитал. Я бы поняла: маленький и глупый мальчишка потому что еще, а он стихи прочитал для большой и глупой девочки, оказывается.

Ну, что теперь делать, целуй же в благодарность-то. Он и поцеловал, и не раз. Я просто, вроде, поблагодарить и, честно-честно, и не думала вовсе даже, даже ни о чем таком. Вот нисколько не хотела…

Только давно уже никого у меня не было. Те, кто для души, им я совсем не нужна, а другие мне никак не нужны. Спасибо, обожглась, и не раз даже, а тут как-то все сошлось, и что, а что думать – хватать надо.

Уже все равно, что он малолетка, что нельзя, что, может, его родители придут, что со школы завтра выгонят за такое, а там и из столицы тем более. Уже это ничего и не важно.

Как-то и получалось, я, вроде, и против, и ничего такого не позволяла себе. Он вот кофточку просит снять – и правда же жарко – и остальное тоже потом. Нехорошо, но ведь и правда же мешает, ему, мне, нам, и да, да и еще вот, и да-а…

Он как-то быстро в меня вошел и остановился. Я еще и не почувствовала ничего. Может, передумал, испугался, хотя куда передумал-то сейчас уже, тоже мне, сказала. А нет, это он хорошо, это да…, это правильно… это очень… хорошо. Мысли плывут и, как на волнах, качаются и еще и еще, да, да…, все правильно делает, и как же хорошо, о-о-о-очень.