Король крыс - Джеймс Клавелл

— Это бизнес, приятель. Ларкин — бухгалтер. Он не настоящий бизнесмен. Ну, я-то знаю, как надо действовать.

— Вы просто несчастный владелец каучуковой плантации. Откуда, черт побери, вам знать что-то о бизнесе? Вы годами торчали на своей плантации.

— Пора бы вам знать, — с досадой возразил Мак, — что на плантации работа в основном в том, чтобы быть бизнесменом. Представьте, каждый день вам приходится иметь дело с тамилами или китайцами — сейчас появилась особая порода бизнесмена. Да ведь они все фокусы выучили.

Вот так они беседовали, и Питер Марлоу радовался, что Мак снова отзывается на его подначки. Почти незаметно для себя они перешли на малайский.

И тогда Питер Марлоу небрежно сказал:

— Тебе известен предмет, который состоит из трех частей? — Ради безопасности он говорил о приемнике иносказательно.

Мак быстро оглянулся по сторонам. Он хотел убедиться в том, что их не подслушивают.

— Верно. Что с ним?

— Знаешь ли ты точно, что за болезнь у этой вещи?

— Не только знаю, почти наверняка уверен. Почему ты спрашиваешь об этом?

— Ветер принес слушок, что есть лекарство, которое может лечить разные болезни.

Лицо Мака просияло.

— Вах-лах, — сказал он. — Ты сделал старика счастливым. Через два дня я выйду отсюда. Потом ты отведешь меня к тому, кто принес этот слушок.

— Нет. Это невозможно. Я должен сделать это тайно. И быстро.

— Я не могу позволить тебе подвергаться опасности, — задумчиво сказал Мак.

— Ветер принес надежды. Как сказано в Коране — человек без надежды просто животное.

— Может быть, лучше подождать, чем подставлять свою голову под топор?

— Я подожду, но мне надо знать сегодня.

— Почему? — Мак внезапно перешел на английский. — Почему сегодня, Питер?

Питер Марлоу выругал себя за то, что попался в ловушку, которой он так старался избежать. Он знал, что, если он расскажет Маку о походе в деревню. Мак потеряет голову от беспокойства. Он не боялся, Мак не мог остановить его. Но, если Мак и Ларкин попросят его не ходить, он не пойдет. Что, черт возьми, я вытворяю!

Потом вспомнил совет Кинга.

— Сегодня или завтра, это не важно. Просто поинтересовался, — сказал он, прибегая к последнему спасительному средству. Он встал. Попробуем проверенную хитрость. — Ну, до завтра, Мак. Может быть, я и Ларкин заглянем сегодня вечером.

— Присядьте, приятель. Если у вас есть время.

— Я ничем не занят.

Мак раздраженно заговорил по-малайски:

— Ты сказал правду? Насчет того, что «сегодня» ничего не значит. Дух моего отца подсказывает, что молодые идут на риск, от которого отказался сам дьявол.

— Сказано же, молодость не обязательно означает недостаток мудрости.

Мак с подозрением рассматривал Питера Марлоу. Что он задумал? Что-нибудь, связанное с Кингом? «Питер уже замешан по уши в это опасное дело с приемником», — устало подумал он. Все время, с самой Явы, он носит свою третью часть приемника.

— Я чувствую, это опасно для тебя, — сказал он наконец.

— Медведь, не опасаясь, крадет мед у пчел. Паук пробирается под камнями, зная, где и как прятаться. — Питер Марлоу сохранял вежливое выражение лица. — Не бойся за меня, мудрейший. Я буду пробираться только под камнями.

Мак кивнул удовлетворенный.

— Знаешь, где моя фляга?

— Конечно.

— Мне кажется, она заболела, когда дожди просочились через дыру в небе, соприкоснулись с этой вещью и сгноили ее, как упавшее дерево в джунглях. Эта вещь мала, она — как крошечная змейка, тонкая, как земляной червь, короткая, как таракан.

Он застонал и вытянулся.

— Спина замучила меня, — продолжил он по-английски. — Поправьте мне подушку, приятель.

Когда Питер Марлоу наклонился. Мак приподнялся и прошептал ему на ухо:

— Конденсатор для связанных контуров, триста микрофарад.

— Так лучше? — спросил Питер Марлоу, когда Мак снова откинулся назад.

— Отлично, парень, гораздо лучше. Теперь проваливайте отсюда. От всех этих глупых разговоров я совсем выдохся.

— Я уверен, эти глупые разговоры развлекают вас, старый вы хрыч.

— Полегче со стариками, puki 'mahlu.

— Senderis, — попрощался Питер Марлоу и вышел на солнце. «Конденсатор для связанных контуров, триста микрофарад. Что, черт возьми, значит микрофарада?»

Ветер дул от гаража, и до него донесся сладкий запах бензина, масла и смазки. Он присел на корточки у тропинки, на клочке травы, и наслаждался этим запахом. «Бог мой, — думал он, — запах бензина будит воспоминания. О самолетах, и о Госпорте, и о Фарнборо и еще о восьми других аэродромах, и о „спитфайерах“, и о „харрикейнах“.

Но сейчас я не буду думать о них, я буду думать о приемнике».

Он сменил положение, сев в позу лотоса: правая нога на левом бедре, левая нога на правом бедре, руки на коленях, пальцы рук сведены вместе и повернуты внутрь. Он сидел так часто. Эта поза помогала думать. Когда проходила первоначальная боль, тело обретало покой, и мысли текли свободно.

Он сидел тихо, едва замечаемый проходящими мимо людьми. Не было ничего необычного в том, что человек сидел в такой позе под полуденным солнцем, загоревший дочерна и одетый в саронг. Ничего странного в этом нет.

Я знаю, что должен достать. Любым способом. В деревне непременно должно быть радио. Деревенские жители как сороки — они собирают все подряд; и он рассмеялся, вспомнив свою деревню на Яве.

Он нашел ее, бродя по джунглям, измученный, скорее мертвый, чем живой, вдалеке от дорог, которые пересекали Яву. К 11 марта он прошел много миль. Войска на острове капитулировали 8 марта. Это было в 1942 году. Три дня он бродил по джунглям, искусанный насекомыми и истерзанный колючками и пиявками, сосущими его кровь, измокший под дождями. Он не встретил ни единого человека с тех пор, как ушел с аэродрома в северной части острова, где около Бандунга базировались истребители. Он ушел от своей эскадрильи, вернее от того, что от нее осталось, и от своего «Харрикейна». Но перед тем как скрыться, он устроил своему самолету, искореженному, изуродованному взрывом бомбы, погребальный костер. Человек по крайней мере имеет право кремировать своего друга.

К деревне он вышел на закате. Яванцы, окружившие его, были настроены враждебно. Они не тронули его, но лица их были явно недружелюбны. Они молча смотрели на него, и никто не пошевелился, чтобы помочь ему.

— Не дадите ли мне какой-нибудь еды и воды? — спросил он.

Молчание.

Потом он увидел колодец, подошел к нему, сопровождаемый сердитыми взглядами, и напился. После этого сели стал ждать.

Деревня была маленькой, хорошо укрытой джунглями. Она казалась довольно богатой. Дома, окружавшие небольшую площадь, стояли на сваях и были сделаны из бамбука и травы. Под домами держали свиней и кур. Около большого дома был загон для скота, а в нем пять буйволов. Все это говорило о том, что деревня зажиточная.

Наконец его привели в дом вождя. Молчаливые туземцы проводили его по ступенькам, но в дом не вошли. Они сидели на веранде, слушали и ждали.

Вождем был хмурый, тощий старик с орехово-коричневой кожей. В доме, как во всех домах, была одна большая комната, перегороженная плетеными циновками на несколько маленьких закутков.

В центре комнаты, отведенной для еды, разговоров и размышлений, стоял фаянсовый унитаз с сиденьем и крышкой. Он стоял на почетном месте на плетеной циновке. Перед унитазом на еще одной циновке сидел на корточках вождь. Взгляд его был пронизывающим.

— Что тебе надо? Туан! — И слово «туан» прозвучало как обвинение.

— Я хотел бы попросить еды и воды, сэр, и если можно, ненадолго задержаться, чтобы отдохнуть.

— Ты называешь меня «сэр», когда три дня назад ты и другие белые называли нас «вогами» и плевали в нас?

— Я никогда не называл вас «вогами». Меня послали сюда, чтобы попытаться спасти вашу страну от японцев.

— Они освободили нас от отвратительных голландцев! Так же, как они освободят весь Дальний Восток от белых империалистов!

— Возможно. Но я думаю, вы пожалеете о том дне, когда они пришли!

— Убирайся из моей деревни. Убирайся вместе с остальными империалистами. Убирайтесь, пока я сам не позвал японцев.

— Сказано: «Если придет к тебе странник и попросит приюта, дай ему это и получишь ты благословение Аллаха».

Вождь смотрел на него изумленно. Орехово-коричневая кожа, короткий жилет — баджу, пестрый саронг и головная повязка — все, освещенное приближающимися сумерками.

— Откуда ты знаешь Коран и слова Пророка?

— Да славится имя его, — сказал Питер Марлоу. — Коран переводился на английский в течение многих лет многими людьми.

Он боролся за свою жизнь. Он знал, что, если сумеет остаться в деревне, он может найти лодку, на которой уплывет в Австралию. Он не умел управлять парусной лодкой, но стоило рискнуть. Плен был равносилен смерти.