Очертание тьмы - Сергей Малицкий

«Не будет хорошо, – подумала Гаота. – Ладно бы, если будет хоть как-то».

– Ты дошла, – наконец вымолвил Брайдем важное. – И не просто перешла через мост, а добралась до ворот, хотя мне и показалось, что ноги несли тебя, не особенно прислушиваясь к твоей голове. А уж там ты упала. Но я тебя подхватил, как же. Хотя уж думал, что хоронить придется. На последнем пределе словно жизнь тебя покинула. Едва ли не вся стража выбежала смотреть, как ты шагаешь по воздуху.

– По воздуху? – словно произнес кто-то вместо Гаоты.

– Ну, уж не знаю, но руку просунуть было можно, – пожал плечами Брайдем. – Домхан и просунул. Положил ладонь на камень, на который ты ступала. Он мастер стражи Стеблей. Сказал, что магии не было. Не было магии, которую можно распознать или отринуть.

– Что это значит? – спросила Гаота.

– Только то, что это магия Стеблей и теперь ты дочь обители, – пожал плечами Брайдем. – Четыре предела покорились тебе. Так что ты теперь у нас знаменитость.

– Знаменитость? – не поняла Гаота.

– Деора сначала решила, что ты имни, но потом сказала, что будь ты из тайного народа – или перекинулась бы на первом же пределе, потому как звериное всякому имни послабление дает, или сплела бы какую-нибудь магию с магией Стеблей, чтобы облегчение получить. А тебя волокло, словно щепку по ручью. Так что она не знает, кто ты.

– Словно щепку, – повторила Гаота. – Деора?

– Наставница, – пробормотал Брайдем. – Узнаешь. У нас не так много народа. Семь наставников, восемь слуг, хотя я бы их назвал хозяевами: вот возьми, разве Хила – слуга? Хозяйка! Что на кухне, что в лекарской. Попечителями мы их зовем. Восемь стражников. Четырнадцать воспитанников. С тобой – пятнадцать.

– Где я? – спросила Гаота.

– Ты в обители, – развел руками Брайдем. – В приюте. В крепости. В Стеблях. Как тебе нравится, так и говори…

– Приют Окаянных, – вспомнила она. – Это… значит проклятых?

– Ну что ты, – махнул рукой Брайдем и отчего-то полез за отворот манжета котто за платком. – Если и проклятых, то уж не больше, чем вся земля вокруг нас. Нет. Я бы сказал – отверженных.

– Кем? – не поняла Гаота.

– Судьбой… – прошептал Брайдем.

«Точно, – подумала она. – Судьбой». И то, что она оказалась в этой каменной келье – есть продолжение того, что случилось тогда в начале глиняных увалов.

– Что я должна буду делать? – спросила она.

– Сначала – выздороветь, – хмыкнул Брайдем. – Потом познакомиться с крепостью, с ее жителями. И учиться.

– Чтобы?.. – Она произнесла только одно слово, но Брайдем понял. Задумался, словно сейчас, в эту самую минуту, должен был сказать что-то самое важное. Даже закряхтел, прокашливаясь, поворочал головой, поднялся на ноги, поковылял, прихрамывая, по келье, постоял у окна. Наконец вернулся к табурету.

– Каждый задает этот вопрос, – вымолвил он. – И для каждого я пытаюсь подобрать особенные слова. Но сказать хочу всегда об одном и том же. И понимаю, что не скажу всего, потому что полный ответ таится там, в будущем, когда каждый из вас станет взрослым и получит этот ответ как глоток воздуха. Легко и не задумываясь. Но что-то сказать я должен… Хотя тебе будет понять легче, чем другим. Не задумывалась, для чего ты была нужна похитителям?

– Я пока не могу задумываться… – прошептала Гаота.

– А я тебе подскажу, – сказал Брайдем. – Я уже кое-что знаю о тебе; ты, правда, перестала говорить во сне, но кое-что мне уже известно. Тот колдун, что навел на тебя имни, когда-то был вроде тебя. Маленьким мальчиком, который мог чуть больше, чем его сверстники. Вседержатель отметил его даром. Не знаю каким. Но, думаю, великим, если он смог навести на тебя преследователей за сотни лиг. И вот этот мальчик попал в беду. А беда, как ты уже должна догадываться, обычно состоит из плохих людей или имни, не важно. Тех, кто готов убивать и мучить. И они сделали его плохим, потому что им нужны воины. Воины сражаются и погибают или получают тяжкие раны. Ты исцелила его, спасла от смерти. Совершила чудо. Уже этого достаточно, чтобы возжелать тебя в ряды их воинства. Но, может быть, он разглядел в тебе еще что-то? А теперь представь, что подобных тебе немало. И уже много лет вас разыскивают и похищают люди, подобные тому колдуну. Так вот, чтобы этого не произошло – вас собирают здесь. И учат, чтобы, став взрослыми, вы могли противостоять тем, кого удалось похитить. Хотя, – Брайдем тихо засмеялся, – некоторые уверены, что порой дети рождаются уже с зернами зла в себе.

– Ты уверен, что вы лучше тех?.. – прошептала Гаота.

– Ты сможешь убедиться, – пожал плечами Брайдем. – Смотри. Слушай. Примечай. Но одно могу сказать тебе точно. Здесь у нас только сироты или почти только сироты не потому, что мы убиваем их семьи. Мы спасаем уже сирот. И если находим ребенка, который отмечен даром, но его семья жива, помогаем этой семье. Подсказываем, как сохранить способности ребенка в тайне.

– Кто вы? – спросила Гаота.

– Узнаешь, – обронил Брайдем.

– Я хотела узнать… – Гаота тяжело вздохнула. – Хотела узнать, почему те… имни, которые убили моих родных, меня назвали маола и что за незнакомца я видела в возке, когда мы пытались уйти от них. Он был будто видение, тень, призрак. Но он видел меня и улыбался. Не тот колдун, которого я исцелила. Кто-то другой.

– Ты можешь описать его? – сдвинул брови Брайдем, который побледнел еще на слове «маола».

– Он менялся… – прошептала Гаота. – Сначала показался мне просто старым, уставшим человеком, но потом стал похож на высохшего мертвеца. Кожа пожелтела и обтянула череп, но глаза оставались живыми. Холодными, но живыми. И он улыбался и облизывал губы все время, пока смотрел на меня. Серым языком.

Брайдем окаменел. С минуту он сидел недвижимо, потом поднял трясущуюся руку, смахнул со лба проступивший пот и глухо вымолвил:

– Думаю, что нам потребуется защитник. Настоящий защитник. Ты не рассказывай об этом видении никому, но если вдруг оно появится еще раз, беги со всех ног или ко мне, или к Гантанасу, или… Впрочем, посмотрим.

– Кто это был? – спросила Гаота.

– Я не могу тебе сказать, – улыбнулся Брайдем. – Пока не могу. Но, чтобы ты поняла, этот… человек сделал меня хромым. И мог убить так же легко, как прихлопнуть опившегося крови комара.

– Получается, что они, – Гаота выговаривала слово за словом, словно роняла их на каменный пол, – сильнее вас?

– Получается, что так, – кивнул Брайдем. – Но это ничего не меняет.

Больше с ней никто не разговаривал. Нет, с ней пытались заговорить, но разговора не получалось. Она отвечала односложно или не отвечала вовсе, даже тогда, когда уже начала присутствовать на поучениях наставников. А первый месяц, шаркая валенцами, она просто бродила коридорами и лестницами Стеблей, иногда нося на руках напрасно мурлыкающего котенка. Спускалась в подвалы, поднималась в башни, бродила со свечой в длинных коридорах и пустынных залах, укрытых в толще скал, воздух в которые проникал через скрытые отверстия, оставляя солнечный свет снаружи. Но там было холодно. Так же холодно, как и на открытой площадке, укрытой за оголовком средней башни. Там Гаота оставалась надолго, вдыхала, кутаясь в войлочный плед, морозный воздух, ловила падающие на лицо снежинки. Уходила к расположенной тут же конюшне и гладила морды лошадей, помогала их хозяйке Капалле – невысокой и щуплой черноволосой женщине – рассыпать овес по кормушкам и расчесывать лошадям гривы. Заглядывала на кузню, где звенел молотом коротко остриженный мастер Габ. Кивала то и дело попадающимся ей в коридорах похожим друг на друга лысинами – и не похожим больше ничем – толстяку ключнику Тайсу и долговязому мастеру Уинеру. Заходила в книгохранилище к седому Скрибу, на кухню к Хиле, в царство тканей, иголок и почему-то всевозможных семян и саженцев Орианта. Не замечала своих ровесников, которые казались ей беззвучными тенями даже тогда, когда однажды Хила собрала ее вещи и отвела в другую келью, где стояли три лежака и жили две девочки. Она не запомнила их имен и лишь прошипела что-то, когда услышала их голоса. Ее оставили в покое, разве только ласкали ее котенка, а больше ей ничего и не было нужно. Она даже не могла запомнить имена наставников и как будто не слышала того, о чем они говорили, хотя шла вместе с соседками и в столовую, и на поучения, и сидела в углу, думая о чем-то своем или не думая ни о чем. Единственной радостью или скорее признаком жизни для нее было спуститься в караулку и застать там кого-то из стражников. Лучше всего мастера стражи Домхана или Крайсу. И тот и другая обычно вытягивали из корзины деревянную палку, давали ее в руки Гаоте и учили ее ставить ноги, держать плечи, двигать руками. Не говоря ни слова. А она послушно копировала их движения и все представляла ту схватку в начале глиняных увалов, в которой ее близкие отдали свои жизни. Ожила она в самом начале зимы, когда повалил уже настоящий снег, и, выйдя во двор Стеблей, Гаота увидела, что там царит веселье, снег скатывается в снежные комья, из которых ее сверстники строят снежные бастионы. Но оживила ее не радость. Хромой Брайдем высунулся из галереи средней башни и крикнул, чтобы все озорники и озорницы срочно бежали в верхний зал, потому как им предстоит познакомиться с новым наставником. И она пошла вслед за другими, поднялась в верхний зал, села, как всегда, в углу и приготовилась, как обычно, смотреть в одну точку.