Колдовской квест - Кирилл Кащеев

Пузан шмыгнул Ирке за спину, она услышала, как торопливо застучали по каменному полу его башмаки. Конвоиры подхватили ее под связанные руки и спиной почти зашвырнули в приоткрытую дверь. Ирка с трудом удержалась на ногах. Железная дверь с лязгом захлопнулась.

– А ты, пан ксендз, тоже, гляжу, колдовских обрядов не чуждаешься? Ведьму задом наперед водишь… – протянул у нее за спиной новый, насмешливый мужской голос.

– Ну вы и скажете тоже, пан хорунжий[21], – недовольно откликнулся гнусавый ксендз. – Сравнили мерзкое колдование дщерей нечистого с приемами отцов-дознавателей! В сочинении «Молот ведьм» достопочтенных отцов-доминиканцев Шпренгера и Инститориса судьям настоятельно рекомендуется, свершая дознание над ведьмой, носить на шее соль, веточку вербы, а также воск и вводить обвиняемую в камеру лицом назад, спиной к судьям. Поскольку известны случаи, когда ведьма взглядом своим околдовывала судей так, что сердца их теряли суровость по отношению к обвиняемым, и последние вследствие того бывали выпускаемы на свободу.

– Так, может, просто невиновны были? – предположил насмешливый голос.

– Да что ж вы снова такое говорите, пан хорунжий?! – слышно было, как ксендз всплеснул руками. – В колдовстве обвинены, да вдруг невиновны? Доносы на них писаны, арестование произведено, судьи, люди влиятельные да благочестивые, собрались – а они вдруг и невиновны?

– Пан хорунжий человек военный, от многотрудного дела изобличения ведовства пока далекий, – вмешался третий, мягкий, будто струящийся шелк, голос.

Ирка вздрогнула. До этого момента она была совершенно убеждена, что в камере кроме нее всего два человека – гнусавый ксендз и насмешливый хорунжий. А сейчас она слышала третьего – слышала, но… не чувствовала. Ни движения, ни мельчайшего шевеления воздуха. Будто и нет его там, за спиной. Один лишь голос.

– Зато ваша судейская слава, отец Герман, летит впереди вас! – льстиво перебил говорящего ксендз. – Знаем, знаем – от вас еще ни одна подлая ворожея живой не уходила.

Ирка вдруг почувствовала, какой ледяной и промозглый в камере воздух.

– Поистине великое счастье, что в трудный для нас час столь выдающийся изобличитель ведьм остановился в нашем Каменец-Подольском на своем пути из германских княжеств.

– Благодарю вас, мой красноречивый собрат, – в шелковом голосе проскользнула едва заметная насмешка. – Но, быть может, приступим к разбирательству? Обвиняемая ждет…

– Не думаю я, чтоб обвиняемая сильно торопилась, – проворчал хорунжий. – Ну уж коль собрались… Эй, слышь, ты, обвиняемая, иди ближе, не через всю камеру же орать!

Ирка неуверенно оглянулась и наконец увидела тех, кто называл себя судьями. Справа за грубым деревянным столом восседал пузатый ксендз. Вид у него был довольный и одновременно встревоженный. Расположившийся слева вояка с изрезанным шрамами суровым лицом и выбритой головой – оставался лишь падающий на лоб короткий чуб, – видно, и был паном хорунжим. Между ними, почти пропадая в пляшущих факельных тенях, возвышалась темная фигура в грубой рясе. Просторный капюшон низко надвинут, и казалось, под ним нет лица, а лишь пятно сплошной тьмы.

Перед судьями на грубом столе было разложено Иркино имущество – еще мамины флакончики из-под духов, наполненные зельями, пакетики с травами, баночка с полетной мазью. Все, что она привезла из дома на магический квест и что заполняло карманы любимой зеленой курточки. Сама курточка с начисто выдранной подкладкой и раскуроченной молнией тоже валялась здесь, на столе.

Ирка разозлилась:

– Почему вы мои вещи трогали? Вам кто разрешал?

– Тебе не велели оборачиваться! – рявкнул ксендз и тут же расплылся в довольной улыбке. – Отлично! Обвиняемая призналась, что находящиеся здесь преступные орудия волхования, а также сотворенная колдовством куртка из человеческой кожи принадлежат ей! – он обмакнул перо в чернильницу и радостно заскрипел по разложенной перед ним грубой желтой бумаге.

На физиономии хорунжего мелькнуло любопытство, он протянул руку и осторожно пощупал рукав Иркиной куртки.

– С чего вы взяли, отче, что куртка из человеческой кожи?

– Потому как ни один мастер-кожевник не в силах выработать кожу зверя так тонко и мягко, а также придать ей столь яркий, сочный и не поддающийся смыванию зеленый окрас, – явно снисходя к невежеству военного, пояснил ксендз.

– Надо же! – хорунжий ошеломленно покрутил бритой головой. – Желтых людей видал, про черных слыхал, даже про красных мне один испанец рассказывал… Но чтоб зеленые… Велики чудеса твои, Господи!

Ксендз перестал скрипеть пером и озадаченно уставился на Иркину куртку.

Темная фигура отца Германа чуть дрогнула, и мягкий шелковистый голос из-под капюшона прошелестел:

– Возможно, сие есть кожа василиска.

– Как проницательно, отец Герман! – немедленно возрадовался ксендз. – Конечно! Подлая ведьма убила гнусного ящера.

Хорунжий недоуменно хмыкнул:

– Выходит, доброе дело сделала?

– Нет! Нет! – ксендз разозлился. – Ящер был убиен с преступной целью использовать его кожу для колдовских снадобий. А может, это он сам! Добровольно отдал ведьме шкуру, дабы усилить ее способность к злоделанию!

– Сильная ведьма! – глядя на Ирку с опасливым уважением, пробормотал хорунжий. – Ежели заради нее василиски из шкуры выпрыгивают.

– Это самая обыкновенная куртка! – запротестовала Ирка.

– Так и запишем: обвиняемая полагает куртку из кожи василиска самой обыкновенной, что доказывает ее тесное знакомство с различными богопротивными гадами. – Ксендз снова заскрипел пером.

– Слушайте, что вы ко мне привязались? – завопила Ирка. – В корзинке таскаете, руки связали, пристаете с какими-то глупостями? Вы кто вообще такие? – Ирке смутно помнились Танькины истории про суды над ведьмами, и она неуверенно добавила: – Вы эта… инквизиция, что ли?

– В свободном королевстве Польском, к коему принадлежит и земля Подольская, Святейшему трибуналу воли нет, – с прорывающимся в голосе неодобрением сказал ксендз.

Ирка растерялась. Если Подолье еще принадлежит Польше… это в какой же ее закинуло год? Она напряглась, вспоминая учебник истории. Мамочки, это ж не позже чем XVII век! А может, даже XVI!

– Но не следует думать, что мы здесь дозволяем подлым чародейкам невозбранно творить свои омерзительные дела! – отвлекая Ирку от хронологических подсчетов, заявил ксендз. – По повелению милостью Божьей епископа подольского и решением городского магистрата, а также руководствуясь правилами ведения следствия и суда над обвиненными в колдовстве, назначены мы положить конец чинимым тобой беззакониям, чародейская тварь!

– Признаешь ли ты, что своими зельями, либо заговорами, либо иными колдовскими деяниями вызвала сильнейшую грозу с градобитием, что нанесла серьезный ущерб городским садам, стряхнув и безжалостно побив о землю изрядное количество яблок, а также поломав несколько особо плодоносных дерев? – заглянув в записи, скучающим голосом протянул из-под своего непроницаемого капюшона отец Герман.

– Нет, конечно, я тут при чем? – пожала плечами Ирка.

– Еще и запирается! – гневно шарахнув кулаком об стол, возопил ксендз. – А с чего бы это гроза вообще началась, если не с твоих чар, а?

– Ну-у… По естественным причинам, – протянула Ирка, лихорадочно вспоминая школьный курс физики. – Столкновение теплых и холодных воздушных фронтов и этих… тучевых масс.

Ксендз улыбнулся, как кот, завидевший жирную беспомощную мышку, и схватился за перо:

– Великолепно! Наше расследование движется стремительно! Обвиняемая демонстрирует познания, невозможные в особе столь юного возраста и самого простого звания, что явно указывает на дьявольское научение!

– При чем тут дьявольское научение – нас этому в школе учили, только я не все запомнила, – возмутилась Ирка.

В камере загрохотало. Смеялись все. Пузан-ксендз, повизгивая и тряся бульдожьими щеками, пан хорунжий, охая и отирая бегущие из глаз слезы крепким кулаком. Даже капюшон отца Германа ходил ходуном, и из-под него слышалось глухое, больше похожее на отрывистый кашель хихиканье.

– В шко-оле… – отсмеявшись первым, протянул пан хорунжий. – Ну насмешила! Ох хотел бы я взглянуть на лицо того пана учителя, к которому в класс девчонка заявится! Ты еще скажи, в Краковский университет поступить вознамерилась! – И хорунжий снова захохотал, явно довольный своей шуткой.

Ирка подавила вспыхнувший в ней гнев. Конечно, она собиралась поступать в университет – или ей без образования оставаться? Но, похоже, говорить это сейчас, вслух, не следовало.

Продолжая хихикать, ксендз снова заскрипел пером по бумаге:

– Извольте, отец Герман! Дьявольская гордыня, выразившаяся в желании заниматься недоступными женскому уму учеными штудиями. В школе она учится! – ксендз фыркнул. – Нахалка!