Дурак умер, да здравствует дурак - Дональд Уэстлейк

— Не могу, — ответил я. — Мне надо встретиться с женой. Если я опять опоздаю, она меня убьет. Давайте я зайду попозже.

— Слушайте, друг мой, — сказал легавый номер два, — если вы хотите, чтобы этого человека задержали, то должны заявить на него в письменной форме.

— Я вернусь, — пообещал я. — Меня зовут Майнетта. Фф… Фрэнк Майнетта, Западная десятая улица, двадцать семь. Я вернусь через час, — я начал пятиться от маленькой компании. — Через час.

— Дольше нам его не продержать, — предупредил меня один из легавых.

— Я вернусь, — соврал я и затрусил прочь, но не успел протрусить и полквартала, как за спиной раздался лай:

— Фред!

Я оглянулся. Райли стоял на крыльце участка и размахивал руками, подавая мне знаки. Добрьяк дергал его за лацканы пиджака, а трое легавых пытались оторвать стряпчего от Райли и затащить в здание.

Вскоре они выяснят, что к чему, и всем кагалом погонятся за мной.

Я бросился бежать.

Глава 33

Когда Карен открыла дверь, я сказал:

— Во-первых, хочу еще раз попросить прощения.

— Не говори глупостей, — ответила она. — Мы обсудили это по телефону. Заходи.

И я зашел.

Убежав от Добрьяка, Райли и всей доблестной полиции, я поначалу не знал, куда мне податься. Может, братья Коппо и мафия не поверили бы, что у меня достанет тупости спрятаться в собственной квартире, но знавший меня как облупленного Райли поверит в это без труда. Будь иначе, он не поймал бы меня нынче утром.

Куда еще я мог пойти? Я не был уверен, что сумею пробраться обратно в квартиру Герти, и не знал, стоит ли мне сидеть там. Мафии было известно об этой квартире, и вполне возможно, что за ней ведется наблюдение. В жилище дяди Мэтта тоже слишком опасно, особенно после того, как там погостил Гас Рикович.

Тогда я подумал о Карен. Она сердилась на меня, и я хотел помириться, попросить прощения, наладить отношения. Однако теперь Карен явно злилась и на Райли (судя по тому, что он сказал мне в камере) и, возможно, согласится помочь мне в борьбе с ним.

Во всяком случае, позвонить стоило, и я связался с Карен по телефону из душной кабинки в набитой битком аптеке на Восьмой авеню. Когда Карен сняла трубку, я назвался и тотчас рассыпался в извинениях, но она оборвала меня на середине первой же фразы, сказав:

— Нет, ты был прав, Фред. Я рада, что ты раскрыл мне глаза. Рада.

Тем не менее, я продолжал извиняться, но Карен продолжала не желать слушать меня. Тогда я перешел к обсуждению второй причины своего звонка, и Карен сказала, что с радостью укроет меня еще раз. И вот я у нее.

— Почти уверен, что за мной не следили, — объявил я, входя в гостиную. — Вот почему я так долго добирался. Заметал следы, и все такое.

— Постигаешь науку мастерства, — с улыбкой похвалила меня Карен. — Расскажи, чем ты занимался с тех пор, как ушел отсюда.

— Ой, да ты не поверишь.

Но она поверила. Поверила всему. Ее очень позабавил рассказ о добровольной отключке доктора Осбертсона. Она с округлившимися глазами слушала изложение истории профессора Килроя. Слегка содрогнулась, когда я поведал ей, как отыскал Гаса Риковича. И возмутилась не меньше моего, узнав, как со мной обращались в кутузке.

В конце моего рассказа раздался дверной звонок, и Карен пошла узнавать, кто пожаловал. Мы оба услышали грубый сердитый голос:

— Это Джек. Впусти меня.

— Нет, — ответила Карен и зашагала прочь от домофона.

Звонок принялся заливаться снова.

Я сказал:

— Слушай, Карен, я, право слово, не хочу вставать между…

— Не волнуйтесь, Джон Элден, — ответила она, садясь рядом со мной на диван. Когда раздался третий звонок, Карен спросила:

— Итак, чем займемся сегодня вечером?

Глава 34

Занимались мы в основном болтовней. Точнее, болтал я, а Карен внимательно слушала, поскольку была наделена этим редчайшим в наши дни умением. Думаю, моя словоохотливость отчасти объяснялась страхом: я боялся, что, стоит мне прекратить вещать о моих бедах, и Карен тотчас начнет глаголеть о своих, а у меня не было особого желания внимать печальной повести о любовном треугольнике с вероисповедальной гипотенузой.

Говорил же я главным образом о деньгах.

— Они не принесли мне ничего, кроме горя, — несколько раз повторил я.

— Ничего, кроме бед и треволнений. И не думаю, что когда-нибудь плоды этого богатства будут разнообразнее.

— Да, но отдавать их было бы неправильно, — ответила Карен. — Ты верно говоришь: по большому счету они тебе без надобности. Но… ну… не знаю… Кажется, что, отказавшись от них, ты позволишь этому миру победить себя.

— Это пустяки, — сказал я. — Во мне нет мученической жилки. Я не одержимый. Окажусь на лопатках — позову на помощь дядю.

— Ну, а куда ты денешь эти деньги, если не оставишь их себе?

— Не знаю. Отдам на благотворительность. Может, обществу заботы о заключенных, если они пообещают рассылать бандероли со снедью по всем городским тюрьмам. Или Красному кресту. Жаль, дядя Мэтт сам этого не сделал.

Пусть бы тогда Коппо срывали зло на Армии спасения.

— Это несправедливо, — сказала Карен.

Собственно, вот и весь разговор. С вариациями и перепевами. Мы поддерживали его целый вечер. В каком-то смысле я был согласен с Карен: отдать деньги — значит, признать поражение. Но что проку в гордыне? Мне эти деньги не нужны. По сути дела, я даже не хочу их. Так не глупо ли идти на поводу у собственного упрямства и оставлять себе богатство, обладание которым сулит верную гибель?

Вот чем мы занимались весь вечер. А еще — тем, что не отвечали на телефонные звонки. Однажды Карен сняла трубку, но тотчас бросила, потому что звонил Джек Райли.

— Ты раскрыл мне глаза на этого человека, — сказала она.

На что я рассеянно ответил:

— Может, отдать деньги Объединенному Обществу Офтальмологов?

Часть вечера я провел в раздумьях о том, что буду делать завтра.

Во-первых, схожу к Уилксу (сегодня меня освободили слишком поздно, и я уже не успел к нему), во-вторых, в библиотеку. Поищу сведения о братьях Коппо.

А может, разумнее всего самому выйти на связь с ними? С братьями Коппо.

Может, позвонить им, сказать, что я в жизни не видел дядю Мэтта, что мне не нужны эти деньги, и я отдаю их на благотворительные нужды? Глядишь, они от меня и отстанут.

Если, конечно, не пролезут ко мне по телефонному кабелю и не схватят за глотку.

М-да. При этой мысли я тотчас отказался от своей затеи.

А еще я посвятил довольно много времени попыткам не отвечать на замечание Карен о Джоне Элдене. Я едва знал эту девушку, она крутила любовь с моим другом (или, по крайней мере, с моим бывшим другом), а со мной никогда не встречалась, и тем не менее, упоминание о Джоне Элдене означало, что я должен сделать шаг в ее сторону. Не буду врать, я действительно один раз поцеловал ее, но это произошло при несколько необычных обстоятельствах, и я не рассматривал тот поцелуй как начало ухаживаний.

Скажу больше: в моем отношении к Карен царили такие же двойственность и сумятица, как и в моем отношении к деньгам. В каком-то смысле мне очень хотелось пойти по стопам Джона Элдена, но в то же время меня весьма страшили красота Карен и ее… как бы это назвать? — ее сексуальная эмансипация, да простится мне вся эта латынь. Как бы там ни было, я не предпринимал никаких новых шагов, а Карен больше не роняла намеков, но наш разговор прекрасно клеился и без этого.

Незадолго до полуночи мне пришло в голову снова позвонить Герти.

— Надежды мало, — объяснил я Карен. — Но все равно я звоню ей раз или два на дню.

— Пойду налью нам выпить, — ответила Карен и понесла наши стаканы на кухню.

Я набрал номер, выслушал два гудка, затем раздался щелчок, и голос, который, несомненно, принадлежал Герти, произнес:

— Алло?

Глава 35

— Герти?

— Фред?

— Герти, это вы?

— Это ты, Фред?

— Вы убежали! — заорал я, и Карен прибежала с кухни узнать, в чем дело.

— Я звонила тебе домой, Фред, — сказала Герти. — Ты у себя или где?

— Когда вы от них удрали? Как вам это удалось?

— Вылезла в окно. Ты бы меня видел. Чертовка Герти, Человек-Муха. Только что вошла.

— Герти, вам лучше покинуть дом. Наверняка они опять придут за вами.

— Я подумываю с утра пораньше отправиться в ГПП.

Карен лихорадочно махала одной рукой, а другой указывала на пол. Я кивнул и сказал в трубку:

— Герти, приходите сюда. Тут безопасно, и можно поговорить.

— Сюда? Куда — сюда?

— Я у Карен Смит.

— О, правда? У вас с ней делишки, да?

— Записывайте адрес, — сказал я. — Карандаш и бумага есть?

— Погоди.

Герти бродила чертовски долго, я уже начал думать, что ее опять умыкнули, но в конце концов она вернулась к телефону, и я продиктовал адрес.