Два мага - Михаил Волконский

Но там, в этом пергаменте, таился не миллион, а множество миллионов, потому что он давал возможность познания и обладания всем на свете. Не оставить ли поэтому реторту и не перейти ли снова к пергаменту? Может быть, не через три дня, а уже сегодня откроется все. И тогда не нужен будет банкирский миллион.

Феникс снова достал пергамент и вынул медальон.

«Да что же это я делаю? – остановил он себя. – Разве это так уже непреложно и верно, разве я знаю безошибочно, что этот ключ откроет мне сверхъестественные знания? А между тем деньги, обещанные банкиром, не мечта воображения, не сомнительное что-нибудь, а вполне реальное и точное».

Он вернулся к реторте, боясь, что упустил время и что поздно уже снимать ее с лампы, но жидкость, кипевшая в ней, не приняла еще того цвета, когда пора было прекратить кипение.

«И потом, на что мне эти знания, если и без них я могу делать то же самое, что при их помощи? – продолжал рассуждать Феникс, нагибаясь к реторте. – Разве меня не считают теперь всезнающим, разве недостаточно власти у меня и разве один миллион я могу получить еще?»

Но, думая таким образом, он чувствовал все-таки, что медальон влечет его к себе и заманивает. Если продолжится так, то нельзя ручаться за тщательность работы, тогда время будет упущено и пропадет верный миллион франков.

Феникс убедился, что, пока медальон будет соблазнять его, он не в силах сосредоточиться. Вот он чуть не пропустил момент, когда надо снять реторту: еще один миг и было бы поздно. Но он успел.

Нет, прочь этот соблазн, прочь этот медальон, сулящий что-то неопределенное в будущем и вредящий вполне определенному настоящему! Прочь его! Надо отделаться от него так, чтобы самому отрезать всякое поползновение к соблазну!

Феникс схватил медальон, распахнул окно и выбросил его в сад. Теперь ничто уже не могло помешать ему, и он принялся за реторту, всецело отдавшись приготовлению «средства».

Между тем, когда Бессменный нагнулся и поднял медальон, ему послышался откуда-то, словно из-под земли, слабый, замирающий стон.

– Что это? Вы слышали? – спросил он Жоржа.

Тот ничего не слышал. Он с открытым ртом смотрел на князя и на медальон в его руках.

– Как будто стонет кто-то внизу, – пояснил Бессменный.

Они оба наклонились и заметили, что у самой земли, под окном, на котором они сидели, было маленькое окно подвального этажа с густым слоем грязи на стеклах. Решетки здесь не было.

Стон повторился.

– Это отсюда, из погреба, – сказал Жорж.

– Несомненно.

Бессменный постучал в окно. Не крик, а усилие крика было ответом на этот стук.

Князь разбил окно. Звякнули стекла, и дрогнуло сердце у Бессменного; из открывшегося за разбитым окном темного пространства послышался обессиленный, милый, знакомый голос:

– Спасите меня!..

Князь схватился за голову, припав к окну. Он узнал этот голос.

– Надя! – мог произнести только он.

– Спаси меня! Я ждала тебя все время! – ответил голос из темноты.

Это был один миг: Жорж видел только, как Бессменный схватил камень, сбил им осколки стекла, торчавшие в раме, и проскользнул ногами вперед в окно.

Подвал был довольно глубок, потому что слышно было, как Бессменный тяжело спрыгнул или упал вниз.

– Вы не ушиблись? – крикнул ему Жорж, но тот не слышал ничего.

Спрыгнув с окна, он удержался на ногах, но был охвачен темнотой, ослепившей ему глаза после дневного солнца. Он огляделся, расставляя руки. Слабый свет из окна чуть брезжил сверху. Глаза пригляделись, и Бессменный различил каменный сводчатый подвал, покрытый плесенью. В углу на соломе, приподнявшись на колени, к нему тянулась Надя. Князь узнал ее, несмотря на бледность и худобу; не было сомнения, это она, настоящая, любящая и любимая.

Не успев и не пожелав даже сообразить, кто была та, другая, в Таврическом дворце, Бессменный кинулся, схватил и поднял девушку.

«Скорей, скорей! – вот все, что желал он в эту минуту. – Скорей освободить ее отсюда, не медля ни секунды и не давая ей лишний миг пробыть в этом ужасном подвале».

– Держите! Помогите! – дал знать он наверх Жоржу, поднося Надю к окну.

Жорж просунул в окно голову и руки. Бессменный передал ему свою ношу. С помощью его и Жоржа Надя выкарабкалась из окна.

Теперь приходилось лезть князю. Но окно оказалось высоко. Спрыгнуть, повиснув на руках, было еще возможно, но с пола, где стоял Бессменный, нельзя было достать окно руками. Молодой человек осмотрелся, ища в подвале чего-нибудь, чтобы встать.

«Ишь, даже стола не поставили!» – подумал он, не зная, как быть, но будучи все-таки уверен, что не останется здесь.

Жорж понял в это время его положение, сорвал с себя фартук, свил из него жгут и опустил в окно. С помощью этого жгута выбрался и Бессменный на волю.

Надя лежала на земле в обмороке.

– Что вы намерены предпринять теперь? – спросил Жорж.

– Отнести ее в мою карету.

– Но вас могут увидеть и остановить.

– О, никто меня не остановит! – воскликнул Бессменный, беря Надю на руки. – Если вы сомневаетесь, тогда не идите за мной...

– Нет, я не оставлю вас, – подхватил Жорж и пошел вперед, указывая дорогу.

Из сада можно было пройти, обогнув дом, прямо во двор, где стояла карета. Они благополучно миновали пространство вдоль всей стены и завернули за угол, но здесь увидели шедшую навстречу им мадам Лубе.

Француженка направлялась в сад для прогулки с неизменной своей заискивающей улыбкой, с опущенной головой и сложенными на животе руками.

Увидав Жоржа и Бессменного с Надею на руках, она вскрикнула, присела и завопила благим матом: «На помощь!» Жорж бросился к ней и схватил ее, стараясь зажать ей рот, но она отбивалась и кричала во все горло:

– На помощь, на помощь!..

Возня их загораживала дорогу Бессменному, но он все-таки улучил минуту, чтобы пронести Надю дальше. Однако было уже поздно. Слуги сбежались на крик француженки.

– Держит их, держит! – орала мадам Лубе, коверкая русские слова. – Это разбойник!

Надо отдать должное Бессменному: вид его после лазанья в подвал был не из блестящих. Он изорвал себе мундир и испачкал его. Шляпа осталась у окна на земле.

Слуги, среди которых были огромные гайдуки, ездившие с графом в белых ливреях, схватили Жоржа, освободили от него француженку и остановили Бессменного.

– Я князь Бессменный! – проговорил тот. – Кто тронет меня, ответит...

– Там видно будет, – сказал один из гайдуков, – а скандал в графском доме тоже делать не полагается.

И он протянул руку к Бессменному.

Но его рука вдруг опустилась, шум и говор сменились тишиной. Все, словно зачарованные, остановились, и все головы поднялись кверху.

Над ними, в растворенном окне второго этажа, как видение, стояла фигура в одеянии византийского царя. Все смотрели на него, видели его красивое лицо с черной завитой кольцами бородой, его большие черные глаза, как магнит, притягивавшие к себе, и никто не знал, что это за человек и откуда он взялся. Толпа затихла и замерла под влиянием взгляда черных глаз. Они владели ею и приказывали ей. Никто не посмел шевельнуться и остановить Бессменного, а он в наступившей торжественной тишине спокойно и беспрепятственно вынес Надю к карете. Жорж помогал ему.

Расплата

Три дня просидел Феникс в лаборатории, углубившись до того в свое занятие, что не видел и не слышал ничего, что происходило в его доме. Правда, и лаборатория была устроена так, что туда не доходили ни звуки, ни шум.

После трехдневной работы граф получил наконец кусок пасты, сделал из нее несколько шариков и положил один из них в круглую хрустальную коробочку с золотой крышкой. Дело его было окончено, но самое главное оставалось еще впереди.

Он вышел в свой кабинет несколько усталый и измученный. Сегодня был назначен отъезд Потемкина из Петербурга. Надо было торопиться. Граф подошел к стене и дернул шнурок звонка. На этот звонок явился Петручио.

– Вы были, как я приказал вам, в Таврическом дворце третьего дня и сказали Тубини, чтобы он пришел ко мне сегодня? – спросил у него граф.

– Я был в Таврическом дворце, – ответил Петручио, – но не мог ничего сказать Тубини.

– Почему же, если я приказал вам?

– Потому что Тубини отправлен по этапу до границы и будет выслан навсегда из России.

– За что?

– За свидание, устроенное им для Кулугина с девушкой, порученной его надзору.

Граф вздохнул облегченно. Он подумал было, не открылось ли как-нибудь похищение документов, но ответ Петручио успокоил его.

– А Кулугин? – спросил он.

– Прямо из-под ареста отправлен в действующую армию.

Феникс не мог сдержать при этом известии улыбку удовольствия. Уже то, то Тубини был выслан за границу, было чрезвычайно приятно, потому что благодаря этому исчезал один из участников похищения документов, способный как-нибудь выболтать лишнее; но отправка Кулугина прямо из-под ареста в действующую армию совершенно развязывала Фениксу руки. По чеку Кулугин мог получить только лично, потому что чек был без передоверия. По почте денег ему тоже не вышлют, так как почты не было в действующей армии. Для дела же, которое предстояло выполнить графу Фениксу по условию с банкиром, ему достаточно было сообщницы, находившейся в Таврическом дворце.