Хроники Амбера - Роджер Желязны

– Тогда, значит, надо мыслить объективно, – отпарировала Джулия.

– Это неправильно, – возразила Гейл. – У всякого есть обязанности, долг, и они стоят на первом месте.

Люк тут же перевел взгляд на нее и кивнул.

– Мораль можно в это дело не вмешивать, – заявила Джулия.

– Нет, нельзя, – отозвался Люк.

– Не согласна, – возразила она.

Люк пожал плечами.

– Она права, – вмешалась неожиданно Гейл. – На мой взгляд, долг и мораль – не одно и то же.

– Ну, если у тебя есть какой-то долг, – сказал Люк, – нечто такое, что ты обязательно должна сделать – скажем, дело чести – то это становится твоей моралью.

Джулия посмотрела на Люка, потом на Гейл.

– Это означает, что мы только на чем-то сошлись во взглядах? – спросила она.

– Нет, – ответил Люк, – по-моему, не сошлись.

Гейл отхлебнула пива.

– Ты говоришь о личном кодексе чести, который не обязательно должен иметь что-то общее с общепринятой моралью.

– Правильно, – согласился Люк.

– Тогда это на самом-то дел не мораль. Ты говоришь только о долге.

– Насчет долга ты права, – ответил Люк. – Но все равно это мораль.

– Мораль – это ценность цивилизации, – сказала она.

– Никакой такой цивилизации не существует, – отрубил Люк. – Это слово означает лишь искусство жить в городах.

– Ладно, допустим, тогда культуры, – поправила она.

– Культурные ценности относительны, – улыбнулся Люк, – и мои утверждают, что прав я.

– Откуда же ведут происхождение твои? – спросила Гейл, изучая его лицо.

– Давай поддерживать дискуссию в русле чистом и философском, а? – попросил он.

– Тогда, может быть, нам вообще лучше отбросить это понятие? – сказала Гейл, – и говорить только о долге?

– А что случилось с мощью? – спросила Джулия.

– Она где-то тут, – вступил в разговор и я.

Гейл вдруг показалась совершенно сбитой с толку, как будто наша дискуссия не повторялась тысячу раз, как будто она действительно вызвала какой-то новый поворот мысли.

– Если они – две большие разницы, – медленно проговорила она, – то что же важнее?

– Нет между ними разницы, – сказал Люк. – Они одно и то же.

– Не думаю, – возразила ему Джулия. – Но долг и обязанности бывают обычно четкими и ясными, а, похоже, что этику можно выбрать себе по вкусу, так что если уж я обязана что-то такое иметь, то я бы предпочла мораль.

– А мне нравится четкость и ясность, – сказала Гейл.

Люк влил в себя остатки пива, тихонько кивнул.

– Дерьмо! – бросил он. – Занятие по философии только по вторникам. А сегодня уик-энд. Кто оплатит следующий круг, Мерль?

Я поставил левый локоть на стол и разжал ладонь.

В самый критический момент, когда мы со все нарастающим напряжением давили друг на друга, он процедил сквозь стиснутые зубы:

– Я ведь был прав, не так ли?

– Прав, – заверил я его как раз перед тем, как прижал его руку к столешнице.

Мощь.

Я достал почту из небольшого ящика в парадном и отнес ее наверх к себе в квартиру. Там оказались два счета, несколько рекламных проспектов и что-то толстое, отправленное первым классом без обратного адреса.

Я закрыл за собой дверь, положил в карман ключ и бросил дипломат на ближайший стул. И направился было к дивану, когда зазвонил телефон на кухне.

Бросив почту на журнальный столик, я повернулся и пошел на кухню. Раздавшийся позади меня взрыв мог и быть, а мог и не быть достаточно сильным, чтобы опрокинуть меня. Этого я не знаю, потому что помимо воли нырнул вперед, как только он прогремел. И ударился головой о ножку кухонного стола. Это несколько оглушило меня, но в остальном я оказался невредимым. Все повреждения пришлись на другую комнату. К тому времени, как я поднялся на ноги, телефон перестал звенеть.

Я давно знал о том, что есть уйма более легких способов избавиться от почтовой макулатуры, но после еще долгое время гадал, кто же это висел на телефоне.

Иногда я также вспоминаю начало всех бед, тот летящий на меня грузовик. Я лишь мельком заметил лицо шофера, прежде чем метнуться прочь – инертное, лишенное всякого выражения, словно он был мертвым, загипнотизированным, одурманенным или одержимым чем-нибудь.

А затем последовала ночь налетчиков. Они напали на меня без единого слова. Когда все кончилось, и я направился своей дорогой, то оглянулся всего раз. Мне показалось, что я увидел темный силуэт, скрывшийся в подъезде раньше, чем я успел его рассмотреть – достаточно своевременная предосторожность в свете того, что только что произошло. Но, конечно, это мог быть и кто-нибудь сам испуганный нападением. Я разрывался на части в догадках. Тот тип находился слишком далеко, чтобы суметь толком описать меня. Если я вернусь, и он окажется невинным зевакой, то тогда будет свидетель, способный описать меня. Правда, я не сомневался, что этот типичный случай самообороны нагляден, и дело тут же закроют, едва его заведут, но хлопот будет масса. Поэтому я махнул рукой и пошел дальше. Еще одно интересное тридцатое апреля.

Потом был «день винтовки». Когда я торопливо шагал по улице, раздалось два выстрела. Обе пули прошли мимо прежде, чем я сообразил, что происходит, заметив только отлетевшие от стены здания слева от меня осколки кирпича. Ни намека на третий выстрел не последовало, но из здания по другую сторону улицы донесся глухой стук и треск. Окно третьего этажа было распахнуто.

Я поспешил туда. Это оказался старый многоквартирный дом, и парадная дверь оказалась запертой, но я не стал останавливаться из-за такого пустяка. Отыскав лестницу, я взлетел по ней. Когда я добрался до места, то решил проверить испытанным способом не заперта ли она, и он сработал. Она оказалась незапертой.

Я прижался к стене и распахнул ее резким толчком, открывая помещение совершенно пустое, без каких-либо признаков присутствия мебели. Совершенно нежилое. Не ошибся ли я? Но затем я увидел, что выходящее на улицу окно распахнуто и разглядел то, что лежало на полу. Я вошел и прикрыл за собой дверь.

В углу лежала сломанная винтовка. По отметинам на ложе я догадался, что, прежде, чем отбросить ее в сторону, ею с размаху ударили о ближайшую батарею. А затем я заметил на полу и еще кое-что, влажное и красное. Не много. Всего несколько капель.

Я быстро обыскал помещение. Оно оказалось невелико. Одно окно в единственной спальне тоже было было распахнуто, и я подошел к нему. За окном располагалась пожарная лестница, и я решил, что, возможно, она послужит неплохой дорогой и для меня тоже. На черном металле ступеней мне попалось еще несколько капель крови, но это было все. Внизу никого не оказалось.