Легенда Лукоморья. - Юлия Набокова

Взгляд Клепы сделался мечтательным — судя по всему, то время было сытным. Все дары домовенок утаскивал к себе и жил припеваючи, не зная горя и голода.

— И самоцвет исцелял хворых. Пусть и не так успешно, как это делала сама Агафья, но легкие больные выздоравливали. А те, кто тяжело недужил, чувствовали облегчение, побывав здесь, и постепенно шли на поправку. Так было до первой зимы. А потом выпал снег, укрыл землю-матушку, и самоцвет перестал чудеса творить. Замело метелью дорожку,— Клепа загрустил,— закончились припасы в погребке. Думал, помру с голоду, вместе с домом, который без обогрева совсем отсырел, обваливаться стал. Да соседушка домовой спас от смерти лютой: когда горбушку хлеба принесет, когда миску сметанки добудет. Таки перезимовал. А по весне народ опять потянулся, самоцвет снова исцелять хворых стал. Так и жил я один-одинешенек. Летом меня народ подкармливал, зимой — соседушка. Дом с каждым годом гнил, обваливался. А я диву давался: я ведь вместе с домом хворать должен, а не было того! Как будто самоцвет мне силу жизненную давал. Посижу рядышком, полюбуюсь, как в нем огонь сияет, и сил прибавляется. Я даже решил, что самоцвет меня своим хранителем выбрал и оберегает от гибели.

А потом изба окончательно развалилась, и вот тут уж мне худо сделалось. Какой домовой без дома? А от моей избы только погребок и остался. Спустился я туда, где самоцвет спрятан, и уж было помирать собрался. Долго ли, коротко ли я там просидел, не знаю. Как вдруг засвистела пила, застучали молотки. Глядь — на месте Агафьиной избушки новую строят. Да какую! Не изба, целый терем! Ну думаю, заживу теперь пуще прежнего, пузо наем! ... А оно вишь как обернулось-то...

Клепа тоскливо вздохнул и через дырку на рубахе почесал впалый живот.

— Так, значит, Забава использует волшебство самоцвета — уточнила я.

— Так и есть,— кивнул домовой.— Ее-то силушки на все эти диковины ненадолго бы хватило. А самоцвет всю ворожбу, которая в тереме творится, своей силой питает и тускнеет с каждым днем. — Он горестно покачал головой.— Знала бы Агафья, на что свет ее добрых дел тратится! На баловство, на игрушки, на забавы пустые...

— А Забава о самоцвете знает? — спросила я.

— Да откуда ей знать? Баба думает, что сама ворожбой сильна. Однако ж подметила, что вблизи развалюхи Агафьи ее силушка растет. Потому и терем свой решила на этом самом месте поставить, да только недолго ей баловаться осталось,— мрачно заметил домовой,— жар светоча с каждым днем угасает. Не ровен час, совсем потухнет, и тогда Забаве только на себя рассчитывать придется. Эх, этот бы самоцвет да в хорошие руки! Еще осталась в нем силушка, чтобы добро творить. Вот уж Агафья бы порадовалась!

Клепа окинул меня долгим, проницательным взглядом, как будто заглянул в самую душу, и качнул головой.

— Вижу, есть в тебе способность к ворожбе. Да только ты ее тоже себе в угоду используешь. Хотел сперва тебе самоцвет отдать. Но не могу. Растратишь его, как Забава.

— Я не Забава,— обиделась я.— И вообще я и не прошу твой самоцвет. Сдался он мне больно!

Клепа в задумчивости сунул сухарик за щеку и захрустел.

Я зевнула во весь рот.

— Ой,— спохватился он.— Заговорил я тебя! Ночь-полночь на дворе давно. Спи, хозяюшка. Спасибо за доброту твою.

Я погасила лучину и вытянулась на лавке, проследив взглядом, как Клепа тащит в угол мешочек с сухарями.

— Спокойной ночи, хозяйка,— прошептал домовой, и на глаза словно накинули черную шаль.

— Даже молочка бедному котику не оставила! — ворчал наутро Варфоломей, прохаживаясь перед пустой миской.

Кринка с молоком исчезла вместе с мешочком сухарей, что вызывало вопрос: а был ли домовенок? Или все это мне приснилось — и вихрастый Клепа, и поход впотьмах на кухню, и мужик, поджидавший то ли Грушу, то ли Дусю на ночное свидание, и рассказ домовенка про самоцвет, питающий магию Забавы? А может, все это сон, выдумка моего подсознания, которое сочинило красивую сказку, чтобы объяснить происходящее в тереме?

— А нечего было шастать неизвестно где,— оборвала его причитания я. — Что, всех деревенских мурок осчастливил?

— Между прочим,— с обидой возразил кот,— я не для себя старался, я за дело радел.

— И много нарадел? — Я заинтересованно свесилась с лавки.

— Немного,— угрюмо признался Варфоломей.— Кошки в тереме не задерживаются — бегут. То тряпка за ними в по- гоню помчится и гоняет по всему двору, то метла бока намнет, то ведро самоходное обольет с ушей до хвоста. Одно спасение от них — за ворота выскочить. Туда ни одна из диковин не суется.

— А твоя подружка что же, самоубийца? Та, рыжая, которая на крыльце сидела, когда мы сюда пришли?

Варфоломей с укоризной глянул на меня, покачал головой.

— Все-то тебе хиханьки да хаханьки. Белочка сюда лечиться приходила!

— Да знаю я,— перебила я,— тоже мне новости!

— Откуда? — поразился кот.

Я поведала ему о приходе домовенка и об источнике магии, который сокрыт в подполе терема.

— Я так и знал! — мяукнул Варфоломей, выслушав меня до конца, и неодобрительно покачал головой: — Эх, Забава, Забава, некому тебя уму-разуму поучить, а своим не обзавелась. Бывает и простота хуже воровства. А тут вон оно как все обернулось: то волшебство, которое Агафья своей добротой накопила да мечтала людям вернуть сторицей, Забава для себя одной захапала и растратила почти подчистую.

— И что делать будем? — спросила я, заплетая косу.

— А что мы можем поделать? — Кот стукнул хвостом по лавке и спрыгнул вниз.— Была бы у тебя голова на плечах, домовой тебе бы самоцвет передал. Глядишь, и ворожба бы к тебе вернулась, и ты бы продолжила дело Агафьи, помогла людям.

— А у меня что же, горшок на плечах? — с вызовом спросила я.

— Горшок не горшок,— прищурился он,— а толку от твоей ворожбы другим мало. Отобрать у Забавы источник и отдать тебе — все равно что шило на мыло поменять.

Первая попавшаяся под руку тряпка полетела в кота, но тот успел отпрыгнуть в сторону.

— Ага, правда глаза колет! — мяукнул он.— Давай, бей бедного беззащитного котика! К тому же голодного и полностью обессилевшего.

— Когда ж ты успел обессилеть-то? — усмехнулась я, сдувая со лба упавшую светлую прядку.— Пока всех сельских кошек навещал?

— Я, между прочим, производил опрос кошачьего населения,— с достоинством парировал Варфоломей.

— Лучше бы ты домового для начала опросил!

— Так он мне и показался,— фыркнул кот.— Не всякому такая честь выпадает.

— Значит, все-таки честь? — уточнила я.

— А то сама не знаешь! Уважила его, блюдечко с молоком поставила — вот он и явился.

— Вообще-то это я для тебя поставила,— смущенно призналась я.

Варфоломей красноречиво посмотрел на меня и встопорщил усы.

— Беру свои слова обратно. Думал, в кои-то веки ты разумность проявила. А оказывается, то дело везения.

— Ты мне про домовых ничего не рассказывал! — возмущенно возразила я.— Откуда мне было знать? И вообще что-то я в избушке Яги домового не заметила!

— Быка-то я и не заметил,— проворчал Варфоломей.

— Так он что, есть? — поразилась я.

— Бык? — насмешливо прищурился он.

— Домовой!

— И есть и нет,— уклончиво ответил несносный кот. Варфик! — взмолилась я.

— Ну ладно, ладно,— смилостивился он,— рассказываю. Давным-давно, когда Яга жила еще в обычной избе, был у нее домовой. Да такой, что еще многих предков Яги но мнил, которые издавна в той избе жили. Случилось так, что прежняя изба сгорела, Яга наняла работников новую строить. А как построила, пришла на место пожарища и давай домового в новый дом звать. А тот возьми и заартачься, мол, стар я стал, никуда не хочу, останусь здесь помирать. Яге очень не хотелось с домовым расставаться — как-никак, много поколений семьи с ним бок о бок прожили. Думала она всю ночь и весь день, а на следующее утро пришла да в предложила ему такое, от чего тот мигом умирать раздумал и с ней пошел.

— И где же он есть? — удивилась я.— В подполе где сидит?

Кот пригладил лапкой манишку, распушил усы, сверкнул глазами.

— Только не говори, что ты — это он! — Я ахнула от внезапной догадки.

Варфоломей прошелся из угла в угол, нагнетая интригу, и наконец молвил:

— Я — это не он, я — только его часть.

— В смысле? — потрясенно спросила я.

— Домовой пожаловался Яге, что тело его вконец одряхлело, а душа устала быть привязанной к дому, рассказал о своей мечте повидать мир, и Яга нашла решение, которое его устроило. Она взяла душу домового и разделила ее на две части. Одну часть вселила в саму избушку, чтобы всегда в доме была.

— Ничего себе! — выпалила я.— А вторую?

— Тебе сказать или сама догадаешься? — Глаза кота насмешливо вспыхнули.

— Неужели вторая вселилась в тебя? — Я подпрыгнула на месте.