Сокровища Сьерра-Мадре. «Шкода» ZM 00-28 - Б Травен

Прикрикнул на ослов, и те пошли. Но вести караван оказалось делом куда более трудным, чем Доббс себе представлял. Когда он шел в голове каравана, задние ослы начинали отставать, разбредались по боковым тропинкам, где под кустами пощипывали траву.

Несколько раз приходилось останавливать караван, чтобы подогнать отставших животных.

Пробовал идти в хвосте каравана. Тогда разбредались передние ослы и стопорилось все дело. Пришлось взять веревки и, пропустив через седла, привязать каждого осла к идущему впереди. Снова перешел в голову. Но как только один из привязанных ослов не поспевал и начинал натягивать веревку, идущий впереди останавливался — останавливался и весь караван.

Попытался подстегивать вожака, заставляя тянуть остальных за собой. Его усилий хватило метров на пятьдесят. А потом ослу его дурацкое положение надоедало.

Он останавливался, упирался передними ногами в землю, выбросив их как можно дальше вперед, откидывал назад свои длинные уши, и попробуй сдвинь его с места — стоит, как скала. И сколько Доббс ни стегал бы его или бил сапогами в пах, осел был непоколебим. Он не понимал, что происходит. Положено идти вперед, а его тянут назад! Доббс в который раз изменил тактику: сам вышел вперед и потянул за собой осла-вожака. Некоторое время все шло как нельзя лучше. Ослы послушно следовали за ним. Но когда передний сообразил, что для него куда легче и удобнее, когда его тянут, чем идти самому по себе, он заставлял Доббса все больше тянуть и волочить себя, и в конце концов Доббсу начало казаться, что на веревке, переброшенной через плечо, он тянет за собой целый поезд. Пришлось ему и от такого способа передвижения отказаться и опять подгонять сзади, то и дело перебегая из хвоста каравана в голову, чтобы собирать разбредавшихся ослов.

А потом вдруг наступил момент, начиная с которого ослы пошли послушно и без всяких понуканий. Набрав хорошую скорость, они аккуратно спускались по тропинке. Это было настолько приятной неожиданностью, что Доббс с довольной миной вышагивал сбоку и даже позволил себе закурить трубку. И поскольку заняться было решительно нечем — иди себе и ни о чем не тревожься! — мысли Доббса снова заработали в прежнем направлении.

«Наверняка я недостаточно тщательно все осмотрел ночью, — думал он. — А вдруг я его не убил, а всего лишь тяжело ранил? И теперь он ползет через кустарник и редколесье и в конце концов доползет до какой-то индейской деревушки. Тогда пиши пропало». Он резко оглянулся, заподозрив, что где-то за его спиной стоят и переговариваются индейцы, которые преследуют его, чтобы передать в руки полиции.

Нет, ни до какой деревни Куртин еще не мог доползти. Деревни далеко отсюда. Даже если он и не убит, раны настолько тяжелые, что он еле-еле в состоянии передвигаться. «Я должен найти его и добить», — подумал Доббс. Самое меньшее, в чем его теперь обвинят, если схватят, — покушение на убийство с целью грабежа. А это никак не меньше двадцати лет каторги.

Как он ни прикидывал, выход оставался один: снова повернуть обратно и опять искать труп или раненого Куртина. Ему вспомнилось, что в одном направлении он не ходил искать ни разу. В противоположном, если смотреть от костра туда, куда он повел Куртина, по правую руку от костра. Туда он не заглядывал. Конечно, если Куртин дотащился до лагеря, чтобы попить, он продолжал ползти в том же направлении — поближе к деревне, которую они вчера после полудня пересекли. Прошлую ночь он, Доббс, спал крепко, ничего не видел и не слышал. А Куртин, может быть, к самому костру и не приближался, чтобы не разбудить его и не погибнуть уже окончательно. Защититься ему было нечем. Да, сомнений быть не может — Куртин пополз в ту сторону, там и надо его искать.

Когда Доббс с караваном оказался на прежней стоянке, уже спустился вечер. Он не стал даже разгружать ослов, а сразу бросился на поиски. Искал с той же поспешностью и с тем же пылом, как перед этим искал в противоположном направлении.

Однако ночь спустилась быстро, и Доббс был вынужден поиски прекратить.

И теперь осталась одна возможность для спасения: немедленно прекратить всякие попытки найти Куртина, завтра рано утром отправиться в путь и попытаться с максимально возможной скоростью добраться до станции Дуранго. Немедленно продать ослов и весь инструмент, сесть в первый попавшийся поезд, сойти в большом городе и постараться там затеряться. В Ларедо, Игл-Пасе, Браунсвилле или другой пограничной станции ему пока появляться рано. Потому что если Куртин действительно доберется до деревушки или Говард уже в пути — его, Доббса, первым делом будут искать на границе.

Позавчера днем Доббс видел с горы паровозный дымок: это бежал по долине поезд. Значит, до станции не особенно-то далеко.

Доббс выступил из лагеря даже раньше намеченного. Кара-ран двигался довольно неплохо, особенно когда набрал ход.

Животные были сговорчивее, чем вчера: не приходилось так часто останавливаться, и вдобавок часть пути они уже знали. Тем не менее один из ослов вырвался и убежал, и вернуть его Доббс не сумел. Пришлось на эту потерю махнуть рукой, не то опять ушло бы бог весть сколько времени. Во время бегства осла тюки раз за разом бились о деревья, ремни порвались, и осел убежал без поклажи. Доббс заставил себя разложить содержимое тюков по другим мешочкам. Осел в конце концов последует за ними и к вечеру добровольно прибьется к каравану.

Теперь Доббс почти постоянно мог видеть железнодорожную линию. Дорога полого вела вниз, все время вниз, в долину. Он без труда добрался бы в тот же день до станции Чинакатес или Гвадемале. Но в этих крохотных деревушках он со своим караваном тем более обратил бы на себя внимание, что был совершенно один. Его просто не могли не заподозрить. Кроме того, в таких мелких селениях ему никогда не продать ослов, инструмент и другие предметы. А продать их нужно, чтобы купить билеты и оплатить провоз багажа.

У него все-таки не оставалось другого выбора, как окольным путем добираться до Дуранго — там он свои дела обделает незаметно. Итак, еще добрых два дня пути. Или даже три. Эх, знать бы, жив Куртин или мертв! В конце концов почему бы счастью хоть изредка не оказаться на его, Доббса, стороне…

Устраиваясь вечером на отдых, он чувствовал себя увереннее, чем два предыдущих дня. Нет, тогда его не совесть тревожила. Скорее это было то самое уныние, которое овладевает человеком, когда он не доведет свое дело до конца или выполнит работу недостаточно хорошо. А в данном случае «недостаточно» — даже слишком мягко сказано. Вот и приходится расплачиваться. Отсюда и неуверенность. Надо было размозжить Куртину череп, вонзить ему нож в сердце и без всяких промедлений закопать. Это была бы доведенная до конца работа, которая принесла бы истинное спокойствие и удовлетворение. Еще в детские годы его учили: «Делай свое дело безукоризненно и никогда его не откладывай!» А когда дошло до крайнего случая, он ничего безукоризненно не сделал, последней точки не поставил, отложил…

Тут ленивой рысцой прибежал отставший днем осел, вернувшийся теперь к своим приятелям, и стал пастись рядом с таким равнодушным видом, будто он исчезал куда-то всего минут на пять, а не плелся целый день вслед за ушедшим караваном на расстоянии нескольких миль.

— Мне повезло! — воскликнул Доббс, рассмеявшись, когда увидел пробежавшего мимо осла. — Целые пятнадцать песо вернулись. Еще два дня, и я смогу спокойно написать письмо старику, а к тому парню послать врача. И тогда меня никто и мизинцем не тронет.

Он пришел в настолько хорошее настроение, что начал насвистывать и даже запел. И спал он этой ночью куда спокойнее, чем в предыдущую, когда несколько раз вскакивал, испуганный ночными шорохами и звуками.

Когда около полудня следующего дня тропинка проходила через холм, он смог уже издали увидеть Дуранго. Дуранго, драгоценнейшее украшение Сьерра-Мадре, всегда купающееся в золотом свете, овеваемое и тихонько поглаживаемое легкими добрыми ветрами, уютно прикорнувшее между двумя горами, которые служат ему защитой. «Городом солнечного луча» называют его те, кто видел его и тоскует по его уюту и теплоте красок. А рядом с ним матушка-Земля поставила чудо из чудес, равного которому пока нет и вряд ли сыщется, — Керро дель Меркадо, гору из чистого железа, 600 миллионов тонн чистого железа. Матушка-Земля не мелочится, если уж ей вздумается сделать подарок.

В тот вечер он в последний раз разбил походный лагерь. Завтра вечером он будет в Дуранго, а утром следующего дня — в поезде, идущем в Канитас. Продать ослов и весь инструмент — дело скорое, он запросит не многим больше, чем потребуется на отъезд.

Доббс торжествовал. Он уже чувствовал себя победителем. Когда дул ветер с юга, он слышал в ночной тиши гудки товарных поездов. И тот странный лай с подвыванием, который издавали паровозы, звучавший столь пугающе, навевал на него такое чувство, будто он лежит в постели в гостинице, где-то рядом с железной дорогой. Это был гул цивилизации. Слыша его, он чувствовал себя в безопасности. Он истосковался по закону, по правосудию, по крепким стенам городских зданий, по всему тому, что позволит ему сохранить свое добро. Внутри того пространства, где законы стоят на стороне имущего, где уважение к закону обеспечено силой власти, ему ничто угрожать не будет. Там каждое обвинение, каждая его деталь должны быть доказаны. А если ничего доказать нельзя, то владеющий состоянием признается его законным обладателем, имущество которого охраняется оружием и тюремными стенами. Но он постарается вообще ни в какие сутяжные отношения не вступать.