Белые раджи - Габриэль Витткоп

— Сядь. Тебе, конечно, известно содержание этого письма?.. Если даже ты согласилась выйти за Чарльза, я не могу допустить этого союза. Он нежелателен.

— Но почему, мама?

— Ты слишком молода для рискованной совместной жизни с мужчиной старше тебя на двадцать лет, да еще и в джунглях, кишащих охотниками за головами. К тому же Чарльз - полная противоположность того, что зовется выгодной партией.

— Уверяю тебя, мама, как бы ты не противилась, он будет упорно добиваться своего. Он всегда так делает. Ты же читала его книгу и знакома с его жизнью.

— Тем хуже для него... Я сказала: нет. Ты хорошо поняла?

Маргарет расплакалась и, приводя весьма сбивчивые отговорки, осыпала мать упреками.

Люси, Мерси и Нэнси тоже подняли крик. Им поддакивали остальные члены семейства, разумеется, за вычетом Гарри: во время страшных домашних ссор он лишь загадывал желания, скрестив указательные пальцы, и уже представлял себя на саравакской службе. Осуждение семьи де Виндт подтверждало, каким слабым доверием пользовался радж в Великобритании. Ну а самого Белого раджу высшее британское общество считало человеком, пусть родовитым, однако начисто лишенным светского лоска. Такая красивая, молодая и богатая девушка, как Маргарет, заслуживала большего.

Но волшебное вещество под названием кровь меняет всё. Кровотечение заставило миссис де Виндт обратиться к врачу, а тот не скрыл, что она уже давно страдает смертельным недугом и ей уже ничем нельзя помочь. Слабо привязанная к детям Лили все же сознавала свою ответственность, и лучшее средство избежать опеки Люси, Мерси и Нэнси над сиротами заключалось, несомненно, в том, чтобы сделать своим зятем Чарльза, который сумеет позаботиться о двух несовершеннолетних. Не говоря уж о злорадстве Лили и ее желании досадить тетушкам. Брак был заключен в церкви Хайворт-Черч 20 октября 1869 года, через три недели после двадцатилетия Маргарет. Присутствовали несколько друзей, и не было никакого семейного муравейника: тетушек де Виндт, равно как и родню раджи, никто не пригласил. Маргарет не была ни сентиментальной, ни плаксивой, но все же разрыдалась, что весьма польстило радже, а затем, одетая в обшитый бархатным табачным сутажом костюм цвета шампанского, в ботинках с перламутровыми пуговицами и в приподнятой крошечной фетровой шляпке с капуцинским бантом, шагнула навстречу своей необычайной судьбе.

В тактично забронированном миссис де Виндт купе, - такое никогда бы не пришло в голову самому радже, - Чарльз усадил Маргарет в углу с номером «Панча», а сам, разместившись напротив, погрузился в чтение «Тайме» до самого Эксетера. Он зарезервировал номера в хорошем отеле, но отказался от разорительного ужина и велел принести две ножки жареного фазана, хлеба, масла, чай и немного хереса. Грустный свадебный пир. Чтобы не тратиться впредь на еду, на следующий день Чарльз предусмотрительно накупил по пути в Барретор армейских сухарей на пять шиллингов. Первый месяц не выдался медовым, иначе это противоречило бы бережливости раджи, и запомнился молодой рани длинным списком супружеской экономии.

Приключение начиналось неважнецки. Барретор показался Маргарет зловещим местом, особенно после того, как она приняла там свою свекровь и невестку, уязвленных тем, что Чарльз сделал выбор, не посоветовавшись с ними, и даже отказавших его молодой жене в какой-либо личной собственности, помимо обручального кольца. Учитывая приданое Маргарет, это было уже чересчур. Она ответила сомнительным каламбуром и порадовалась, что Саравак находится так далеко.

Через пару недель Лили де Виндт действительно умерла. Гарри должен был остаться на один-два года в интернате, а долю Маргарет перечислили прямиком в казну раджа. Рани знала, что ей всегда придется довольствоваться малым, но, ненавидя ссоры, умела любезно уступать и соглашаться с тем что раджа печется исключительно о процветании Саравака. Самому же Чарльзу не хватало не столько сердечности, сколько обаяния, теплоты и общительности. Правда, он порой компенсировал их великодушными поступками, если только это не затрагивало бюджет.

В начале 1870 года супружеская чета села в Марселе на судно компании «П.&О.» Рани ждала ребенка, и, несмотря на заботу мужа, плавание стало для нее сущим кошмаром. К счастью, мучения сократил торжественно открытый четыре месяца тому Суэцкий канал, и путешественники прибыли в Сингапур уже в апреле.

За излучиной реки взгляду Маргарет открылся правый берег Кучинга с саговыми мануфактурами, складами, выкрашенными в яркие цвета длинными деревянными верандами и пришвартованными у груд копры сампангами; а также постоянно окутанный дымом петард берег левый, китайские вымпелы с поздравлениями вновь прибывшим и зеленый дракон на треугольном золотом фоне, флот праху под праздничными пологами, Юнион-Джек, черный с белой четвертью натунский флаг и саравакский флаг с сине-красным крестом.

У дебаркадера их ждали малайские хаджи в золотой парче и худосочные знатные дамы под вышитыми покрывалами; индусы в тюрбанах нежных расцветок; офицеры в парадных мундирах;

китайские сановники в просторных, как постовые будки, и отделенных от тела бамбуковым каркасом шелковых мантиях; старый палач с Желтым зонтом; рейнджеры с блестящими духовыми инструментами; и почетный караул, который в знак царского приветствия выстрелил из пушки.

Перед отъездом в Европу раджа приказал снести башню Резиденции губернатора, приносившую, по слухам, несчастье, и начал строительство Астаны[69]. Поскольку здание еще не было достроено, Чарльз и Маргарет временно поселились в большом бунгало, которое до своего отъезда два года назад занимали Коллинзы. После пережитых во время восстания гунсы ужасов миссис Берта Коллинз сильно изменилась: привыкнув считать себя первой леди Саравака, она весьма неодобрительно отнеслась к прибытию роскошной великанши и вела себя, как сварливая баба. Резиденция смогла, наконец, принять своих обитателей лишь к лету.

Астана - причудливое сооружение с двумя флигелями, кирпичными колоннадами и толстыми кровлями из сверхпрочной древесины, - включала также неоготическую башню, где помещался вход и главная лестница. Восточная часть предназначалась для гостей, в центральной и западной находились жилые комнаты, а в полуподвале устраивались знаменитые новогодние ужины и помещался ряд контор. Первый этаж занимали кухни с мраморными раковинами и ванные с эмалированными тазами.

Темную, мрачную, перегруженную поддельным саксонским фарфором и омерзительными жирандолями мебель, казалось, произвели на лондонских мануфактурах, обезобразивших Тотнем-Корт-роуд, или, возможно, она была творением китайских краснодеревцев, мастеривших гробы на кучингской Карпентер-стрит. Посреди всего этого хлама прекрасным оставалось лишь принадлежавшее покойному радже столовое серебро. В огромной столовой таращили фарфоровые глаза траченные насекомыми оленьи головы. Большая гостиная с колоннами из искусственного мрамора, паласом в нескончаемых цветочных узорах, креслами-качалками и зеленью в китайских вазах обрамляла своей посредственностью собиравшие европейскую общину вторничные чаепития и ужины: по обе стороны стола, противоположные концы которого занимали возглавлявшие скудную трапезу раджа и рани, печально восседали два десятка человек. Там забыли установить по индийскому обычаю панкху, но на приемах в углах столовой стояли четыре машущих пальмовыми листьями рейнджера.

Маргарет изумляло все, особенно смена часовых поясов и необычное освещение, когда в семь вечера воцарялась кромешная тьма и становилось жарче, нежели самым знойным летом. Еще поразительнее были британские дамы Кучинга: каждая кого-то или что-то напоминала. Одна была историческим памятником в честь пожара на балу, другая - вылитой козой-кровопийцей, следующая - ногтоедой. Наконец, еще одну можно было бы назвать красивой, если бы не мечтательно-грустная улыбка Полишинеля. Были среди них пираньи с розами на голове и про́клятые тыквы во взбитых сливках. Все эти дамы неизменно отпускали в адрес Маргарет старательно завуалированные язвительные насмешки, но их нападки не портили ей аппетит и не нарушали сон.

«...Прежде чем поступить на саравакскую службу, ты должен остаться еще на год в школе. (Надеюсь, ты уже отучился от нелепой привычки говорить «мой зять-раджа». Это вульгарно, дружок!) Ну вот, свои критические обязанности я выполнила, а теперь позволь троекратным «ура» поздравить тебя с победой в крикет! Очень мило, что ты спросил, как я поживаю. Поживаю я чудесно, ведь самое неприятное в Сараваке - это британская община. Я начинаю понимать Чарльза, который предупреждал, чтобы я не вступала с английскими дамами Кучинга ни в какие личные отношения. «Пусть они говорят, что хотят, а ты помалкивай», - не раз говорил он мне, и его совет будет полезен всякому. Я все больше восхищаюсь своим мужем, который, управляя страной, всегда ставит ее интересы превыше собственных и энергично развивает население, поистине являясь его раджей, защитником и другом. Хоть меня и огорчает его холодность, я каждый день встречаю доказательства его милосердия и справедливости. К нашему обоюдному сожалению, мой супруг напрочь лишен чувства юмора. Ну что ж, на сегодня довольно, пора прощаться. Усердно трудись, особенно над французским, - ты же знаешь, какое значение придает этому языку раджа, - и постепенно готовься к предстоящей трудной жизни. Крепко целую,