Виртуозный грабеж - Николай Леонов

А делать это нужно было немедленно. Интуиция подсказывала Герману, что его неудачи еще далеко не закончились. Популярная в дни его молодости банальная шутка про жизнь, которая похожа на матрас, давно уже имела статус народной мудрости, и Герман не мог ее игнорировать. Он явно попал в черную полосу, и эта полоса все еще тянулась. Смерть Володьки, поножовщина, на которую его спровоцировали, ранение, изоляция в больнице, неизвестность – это были звенья одной цепи. Каким будет следующее звено? Герман шкурой чувствовал опасность, которая, как туман, сгущалась вокруг больничных корпусов. Как в фильмах ужасов, этот туман давил на стекла, пытался прорваться внутрь, хотел добраться до Германа.

Опасно было оставлять надолго друзей без опеки, тем более что накануне своего исчезновения он наобещал им кучу всего. Герман знал ребят – в такой ситуации они непременно впадут в уныние и наделают глупостей. Уже небось решили, что он дал деру с награбленными деньгами, и кроют его на все корки. Только бы не наломали сгоряча дров. У Алексея хватит ума отправиться его искать. Еще поедет на Волгу, устроит там скандал… Но это был все-таки запредельный вариант, маловероятный. Алексей не может оставить мать. Долг для него – самое главное в жизни, даже если этот долг неприятен, тягостен и абстрактен. Пашка сам ни на что не решится и никуда не поедет. Коленце они могут выкинуть только при самом невероятном стечении обстоятельств.

Хуже было с милицией. Два-три раза его уже навещали. Правда, визиты эти напоминали чистейшей воды формальность. Приходил какой-то невысокий чин из районного УВД, снимал показания – без всякого рвения, явно с намерением положить дело под сукно. Сказку про командированного и злых разбойников проглотил, как ребенок конфету. Забегал потом снова, на две минуты, проверить, не вернулась ли к гражданину Степанову память. Узнав, что не вернулась, тут же убежал, вполне этим удовлетворенный. Был и еще какой-то тип – в штатском. Задавал Герману стереотипные вопросы, терпеливо слушал все ту же пластинку про командировку, но сам ни на какие вопросы не отвечал, прикидывался глухим. Этот показался Герману гораздо опаснее. Что он искал, было непонятно, но внимание, которое теперь ему уделяли, казалось Герману чрезмерным.

Последней каплей стало странное поведение лечащего врача, который утром во время обхода неожиданно задал Герману вопрос:

– Вы так ничего и не вспомнили? Пора бы! Все-таки травма головы у вас весьма умеренного характера… Мне представляется, что ваша амнезия не органической природы. Надо вас психотерапевту показать. По-моему, это у вас чистейшей воды реактивный психоз, мой дорогой! Ну ничего, мы вас мигом поставим на ноги.

Врач говорил бодро, уверенно, с нажимом, не думая, казалось, ни о чем, кроме своих профессиональных штучек, но Герман успел заметить в его взгляде какое-то постороннее, мигом насторожившее его любопытство. До сих пор ничего подобного он не замечал. Откуда могло появиться это любопытство? Что такое новое открыл для себя этот грузный невозмутимый человек, с головой погруженный в свои лечебные дела? Или ему открыли что-то новое в отношении пациента по фамилии Степанов? Такую возможность Герман не исключал. Если их начали искать, то просто так не остановятся. И если сумели выйти на след Володьки Полесского, то почему бы им не суметь выйти и на его след?

Как бы то ни было, а в больнице он залежался лишнего, разглядывая себя в зеркале, решил Герман. За ним могут прийти в любую минуту. Просто зайдут и спросят:

– Гражданин, а вы случайно не ваньку валяете? Вы случайно не были знакомы с гражданином Полесским? А фамилия Вершинин вам ни о чем не говорит?

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что в туалете пусто, Герман сказал негромко:

– Нужно немедленно убираться!

Это прозвучало убедительно. Теперь нужно было наполнить фразу внутренним содержанием. Он должен выработать план. Нельзя выйти в больничной пижаме под осенний дождь и отправиться куда глаза глядят. Из больницы он должен выйти как благообразный гражданин – в приличной одежде и с бумажником в кармане. Бесплатно никто его не повезет, особенно с таким лицом. Кстати, побриться нужно обязательно. Придется опять беспокоить соседа по палате. Из сострадания он уже один раз снабжал Германа бритвенным станком. Ничего страшного, если сделает это еще раз, напоследок. Проблемы с одеждой, деньгами и прочим Герман решил обдумать после бритья – такие вещи лучше обдумывать с гладкими щеками.

Он вышел из туалета и пошел по коридору в сторону своей палаты, бережно прижимая к боку неповоротливую руку. Вокруг со страдальческими лицами слонялись такие же бедолаги, как он, – кому позволено было ходить. Медсестры со строгими лицами порхали из палаты в палату, вызывали кого-то на перевязку, кого-то везли в каталке в операционную. Обычная будничная жизнь хирургического отделения.

И вдруг Герман замер как вкопанный. Его будто током пронзило с головы до ног. Он тихо-тихо отступил в сторону и прижался плечом к стене, стараясь сделаться как можно незаметнее. При этом он, не отрываясь, смотрел на высокого человека в темном костюме и сморщенном белом халате для посетителей. Человек этот как раз заглядывал в палату, где лежал Герман, и о чем-то разговаривал с его соседями. Лица этого человека Герман еще не видел, и, разумеется, он не мог слышать, что тот говорит, но интуиция безошибочно определила – за ним пришли.

Значит, побриться он уже не успеет. Эта мысль огорчила Германа больше всего. С небритой мордой далеко не уйдешь. На ней даже улыбка смотрится как дополнительная шероховатость. Но теперь об этом придется забыть. Все планы к черту. Летчики в похожих случаях катапультируются. Придется катапультироваться и ему.

Герман повернулся и неспешной шаркающей походкой поплелся в обратную сторону. Прежде всего ему нужно убраться подальше из отделения. Но дальше больничных стен в пижаме не уйдешь, это очевидно.

Неожиданно Германа осенило. В конце коридора располагалась ординаторская. Врачи там отдыхали, писали свои бумажки и там же они переодевались. Время сейчас было самое горячее – операции, консультации и прочее в том же духе. В такие часы ординаторская обычно пустует. Но задерживаться там все равно не резон.

Для отвода глаз Герман прихватил один из тюков с грязным бельем, которое приготовили для отправки в прачечную. С тюком в руке он сразу стал похож на человека, занятого полезным трудом, и никто даже не подумал обратить на него внимание. Так с тюком Герман и сунулся в дверь ординаторской.

Внутри было пусто. Герман спокойно шагнул к платяному шкафу, положил свою ношу и открыл дверцу. Внутри было все, что ему требовалось, – костюмы, рубашки, ботинки. Их хозяева сейчас, переодевшись в зеленоватую хирургическую униформу, занимались своим делом, и им было невдомек, что кто-то будет рыться в их вещах.

Возможно, Герману удалось бы переодеться прямо на месте. Но он не стал рисковать – в любую минуту в кабинет мог кто-нибудь заглянуть. Он сделал проще. Вывалив почти все содержимое тюка на дно платяного шкафа, Герман побросал в мешок приглянувшуюся ему одежду. Кто-то из врачей имел практически идентичный размер и, кстати, отличался не самым плохим вкусом. Плащ у него был довольно модный. Не запасся Герман только носками, но эта деталь туалета не имела рокового значения. Завязав все в узел, Герман с самым простодушным выражением на лице вышел из ординаторской.

Тюк он забросил на плечо, чтобы в какой-то степени замаскировать лицо. Высокого человека в темном костюме нигде не было видно, но Герман не стал испытывать судьбу, вышел из отделения и вместе с тюком стал быстро спускаться по лестнице на первый этаж. Сейчас он действовал почти наугад, но не боялся ошибиться. В таком огромном заведении, как больница, всегда можно найти укромный уголок, где можно перевести дух, а на людей в больничных пижамах здесь мало кто обращает внимания.

Вскоре ему попался один такой уголок. В самом низу, в обложенном кафелем коридоре Герман обнаружил открытую дверь с табличкой, на которой стояла только цифра 8. Внутри оказалась разделенная ширмой комната. В первой половине стояли какие-то пузатые, покрытые никелем аппараты, а за ширмой на пластмассовом столе лежали плоские картонные коробки с нерусскими буквами. Людей здесь не было.

Герман не стал терять ни секунды. Он зашел за ширму, вывалил на пол содержимое своего мешка и начал срывать с себя больничную одежду. Это оказалось не таким простым делом. От левой руки было немного толку, и Герману пришлось основательно попотеть, прежде чем он остался в одних трусах и майке. Но впереди была еще одна трудная задача – нужно было влезть в чужую одежду и, по возможности, таким образом, чтобы она смотрелась на нем чуть получше, чем дырявый кафтан на огородном пугале.

Еще одна проблема обнаружилась очень скоро – перевязанная рука не хотела влезать в рукав белоснежной сорочки. Пришлось размотать бинт. Бледная заштопанная рука с вялыми пальцами выглядела удручающе, но все-таки она была на месте! И даже начинала понемногу действовать. Герман старался не щадить ее и включать во все манипуляции со своим новым облачением. Хирург говорил, что у него повреждены сухожилия, и это очень серьезно, но, кажется, он все-таки ошибся.