Русское видео - Владимир Безымянный

Приняв правила игры, Строкач прекрасно сознавал все это, тем более, что его задачей было прояснить обстановку, а вовсе не обострять ее.

— Сразу скажу: ничего противоречащего вашим правилам, я не попрошу.

— Не прошу у тебя ничего-о-о… — загнусавил фальцетом верзила Мерин, дирижируя шампуром с присохшим обрывком мяса.

Щека Короба слегка вздрогнула, и он досадливо прищурился. Мерин тотчас увял и отъехал вместе со стулом в тень.

Видя, что Короб внимательно слушает Строкача, прониклись и остальные. Майор между тем уже заканчивал, и итог вырисовывался печальный.

— …Итак, вам понятно, почему я искренно сожалею о кончине Шаха. Но примите мои соболезнования не только по этому поводу. Смерти посыпались одна за другой. Такое впечатление, что вам надоели серые будни и вы специально стараетесь поднять на дыбы наше ведомство. Желание отомстить за босса — да, но дело не только в этом…

Наружу горилла у входа выпустил Строкача уже ласково осклабившись, с настороженной почтительностью. Майор тронул «жигули», и вместе с тягостными раздумьями потянулись раскисшие хляби февральских улиц. Споря с собой, тасуя догадки, Строкач восстанавливал в памяти разговоры с людьми, которых только что оставил, и тех, с кем встречался раньше.

Жирует жулье, но радости нет. Напряженность висела в воздухе «Погребка» и до его прихода. Да и не смутишь их визитом какого-то майора угрозыска. Знают свои права. Для суда одного знания об их воровской сущности вовсе не достаточно. Даже за тунеядство уже не привлечешь. Закон признает только факты. А вот с воровским «законом» творится что-то странное. Ненормально они реагируют на смерть Шаха. Ведь не дешевки собрались, сказали бы, что надо, о мертвом. А вот нет, жмутся, как девицы, будто на допросе. Друг друга боятся? Пробовали и поодиночке… В конце концов, Шах — жертва, один из их круга. И чем они занимаются? Пытаются найти убийцу своими силами? Ничего подобного. В чем-то круто изменилось отношение к Шаху. Чем-то он их разозлил. Даже Мерин, мелочь, дубина безмозглая, и тот кривится. Но ведь молчит! Будто стыдятся чего-то. А чего? Неужели Шах, которому доверяли, действительно сдернул общак? И куда его? Проиграл? Не играл он по-крупному. Так, нервишки щекотал. Да и известны нам все крупные проигрыши. Скупил все драгоценности Фаберже? А хватило бы, пожалуй. Счет за границей? Это бы от нас не укрылось, но не тянул Шах еще на швейцарский банк, не по чину. Деньги здесь. В чьих-то руках. Ох, как не хватает сейчас в нашей колоде Буковой, чтобы пасьянс сошелся! А ведь в горячке будет бежать, пока не свалится, может и бед натворить…

Сеть незримо охватившего город поиска напрягалась впустую. Сидя в Управлении, в окружении то и дело трезвонящих телефонов, Строкач систематизировал записи. Начальство билось в истерике. К делу о разбоях с убийствами добавлялось и это, обраставшее трупами. Отчаявшись охватить все моменты розыска, Строкач решил остановиться, все обдумать и подержать руку «на пульсе» дела, сидя на связи. Санкцию на прослушивание телефона Буковых прокурор дал без промедления. Чуть поколебавшись и выразительно, пожав плечами, санкционировал и прослушивание телефона Пугеня. Тот сидел отшельником, принимая лишь своего приятеля, дубоголового Сеню Мерина, и то со многими предосторожностями. Прочим давал от ворот поворот, даже не отпирая мощную дверь тамбура. Причину такого поведения Пугень объяснил Строкачу во время их вчерашней беседы. Майору пришлось явиться к нему собственной персоной после того, как Родюкову с повесткой просто не отперли.

— На вас, товарищ майор, единственная надежда. Опасные времена. Лучше уж я тихо посижу, пока вы порядок наведете. Ничего не хочу. Уехал бы, да подписку дал, и потом — далеко ли убежишь, если хорошо ищут? Клянусь, не знаю — кто, за что, но очень подыхать не хочется. Нет уж, за моими дверьми поспокойнее. Я теперь прежде чем к глазку соваться, пару раз перед ним дощечкой машу. Могут и стрельнуть… Честно скажу — приятно мне ваше общество. Партию в шахматы? А то Сеня мне как-то поднадоел. Парень он неплохой, да думает больно долго. Его дело, реслинг, это ему в самый раз. Зато вероятность, что предаст, минимальная.

Пугень гостеприимно указал на журнальный столик в окружении кресел, где помещалась шахматная доска. Позиция на доске была несложная, банальный эндшпиль. Две чашки с кофейной гущей, пепельница со следами окурков, — все говорило о привычности шахматных баталий.

— С удовольствием! — Строкач никогда не отказывался от возможности разрядить обстановку.

Мысли его витали далеко от доски, играл майор рассеянно, да и не стремился к победе. Напротив, достойный проигрыш мог оказаться кстати. В этой ситуации, расслабившись, партнер раскрывается. Наконец, Пугень, отвоевав слона и пешку, устремился к победному завершению. На его лице блуждала вялая усмешка.

Однако и выигрывая у серьезного противника, Пугень не желал размягчаться.

— Сижу я здесь взаперти оттого, — заговорил он, смахивая фигуры с доски, — что не знаю, у кого руки чешутся. Юрий Семенович тоже не в игрушки играл. В «паханы» слабые не выходят. И Нонка — баба боевая. Не останавливалась ни перед чем. Если на кого я и грешил, ну… с Шахом, то именно на нее… Пожалел…

Строкач кивнул.

— Дело хорошее. И сколько ей пришлось заплатить за вашу жалость? Или бескорыстно? А знаете, Пугень, как-то мне до сих пор не очень верится, что вы могли вот так запросто уступить в поединке дилетанту Рухлядко. Конечно, над трупом Шаха убивать еще кого-то не следовало. Одно дело — втихую, когда непонятно, кто из троих прикончил шефа, другое — на глазах, да еще в таких критических обстоятельствах.

— Да будет вам, — понимая, что майор не собирается его обвинять, Пугень блаженно щурился. — Не до шантажа, когда вокруг расплачиваются пулями. Прибыльное становится убыточным…

Не столкнуться лицом к лицу на улице с Сеней Мерином было просто невозможно. Изобразив радушную гримасу, Сеня гостеприимно распростер лапищи, в каждой из которых болталось по объемистому пакету с кефиром, виноградом, острым сыром и прочими гостинцами. Севший в осаду Пугень, однако, не отказывался от свежей провизии.

Не глядя в сторону оперативных «жигулей», передок которых любознательно торчал из-за угла квартала, майор свернул направо. Наблюдение поставлено надежно. Родюков костьми ложится, чтобы реабилитировать себя за упущенную Букову…

Вспоминая этот вчерашний визит, Строкач ощущал беспокойство. Никто не мог поручиться за безопасность Пугеня. Мысли его были с теми, кто сейчас напрягал зрение в вечерней мгле на посту наблюдения…

— Смотрите-ка, не спится дружкам, — лейтенант указал напарнику на балкон третьего этажа, где во тьме малиново вспыхивали два сигаретных огонька, роняя на ветру косые искры.

Массивный силуэт Мерина медлительно ворочался за переплетом остекления, сутулился, будто выспрашивая что-то у присевшего яйцеголового Пугеня. Затем Мерин метко стрельнул окурком в капот «жигулей». Выбросив сигарету, Пугень пружинисто, не распрямляясь, нырнул в квартиру. Обычно Сеня засиживался у Пугеня заполночь, а то и оставался ночевать. Влекла его, очевидно, возможность пообщаться со стоящим ступенью выше старшим команды боевиков. Поэтому наблюдатели на ранний уход Мерина не рассчитывали.

Миновало «пиковое» время, когда двери подъезда хлопали ежеминутно, и можно было чуть передохнуть. Поток распался на отдельные капли. Поздние прогулки здесь популярностью не пользовались. Наступила тишина. В соседний подъезд где-то после половины двенадцатого со смехом ввалилась парочка, едва не сбив с ног ползущего наружу пожилого горбуна.

— Шестой, шестой, вызывает первый.

— Я — шестой. Слышу вас, первый. Объект в норме, «шахматист» из дома не выходил. Свет не гасили, часто курят.

— Ладно, Игорь. Блокируйте квартиру, никого не выпускать. Думаю, попыток уйти не будет. Только не расслабляйтесь… Группа захвата выехала.

Утомленный после бесплодного прочесывания деревень и поселков, располагавшихся на предполагаемом маршруте «Таврии», Строкач, оставив коллег с фотографиями обеих женщин опрашивать сельских кумушек, вернулся в Управление. Сидя за письменным столом, поматывал крупной, начинающей седеть головой, словно не мог сосредоточиться.

Акт экспертизы майор штудировал особенно углубленно. После укола в вену и непродолжительного периода разговорчивости, Золочевская надолго осталась бы в тяжелом депрессивном состоянии. Добавка фосфоресцирующего токсина свела на нет счеты с жизнью. Яд был введен за полтора часа до смерти. Плюс-минус десять минут. Делать это в машине неудобно, нужна более спокойная обстановка. Таким образом, «манипуляционная» должна находиться в круге диаметром километров девяносто. А если учесть момент начала эскортирования «Таврии» старшиной Насыбулиным — не более четырех десятков. Здесь находятся семнадцать населенных пунктов.