Сибирская жуть-7 - Андрей Буровский

Занимался он и еще какими-то довольно загадочными делами, а чувство юмора у «нашего опера» порой приближалось к чувству юмора того легендарного охотника. Хорошо помню, как подъехал он на грузовичке к раскопам в самом конце работы.

— Данилыч [], подбросишь, до лагеря?

Шофер грузовичка замахал руками, что-то забормотал с искаженной физиономией, но «наш опер» тут же закивал:

— Какие вопросы! Поехали…

Хорошо, что первыми в кузов прыгнули Коля К., начальник экспедиции, и ваш покорный слуга. Страшно подумать, что было бы, запрыгни первыми впечатлительные девочки, потому что в кузове лежал тронутый разложением труп с размозженным черепом, с горлом, перерезанным от уха до уха, и распоротым животом (внутренности «наш опер» аккуратно собрал в ведро, а само ведро так же аккуратно закрепил в кузове между старых покрышек).

С трясущимися губами брали мы «нашего опера» за грудки:

— Ты… Ты, гад, что же ты делаешь, а?!

— А что?! Вы же еще и не таких копаете, мужики…— невинно округлял глазки «наш опер».

И надо сказать, что мотания его по горам, возня с подозрительными трупами дали результаты: уже осенью, по первому снегу, «наш опер» провел даже целую операцию: было много машин и много людей, были даже вертолеты, а в горах довольно долго стреляли.

«Наш опер» вернулся очень довольный, долго рассказывал, какое это хорошее оружие, карабин, и какие опустошения сеет он в рядах неприятеля, и посоветовал проводить археологическую разведку: «Теперь можете идти хоть завтра».

Вести разведку в этом году было поздно, но на следующий год ее провели, и как я уже говорил — разведка дала великолепные профессиональные результаты. Ехали мы в разведку с некоторым смятением духа, но никто и не подумал тревожить нас в краю великолепных лилово-сиреневых панорам, густых багровых закатов и ароматов разнотравья. Только однажды наткнулись на труп, скорее даже скелет, пролежавший в траве бог знает сколько времени. «Наш опер» скелет этот видел, осмотрел зубы, обрывки одежды и процедил с полным пониманием, но без особенных эмоций: «А, вот ты куда девался…» Но кто девался и откуда, объяснений мы не получили.

Так вот, «нашему оперу» явно понравилось в экспедиции, бывал он у нас часто, а что до его постоянных и непредсказуемых исчезновений и появлений, так мы к этому быстро привыкли. Ну что поделать, человек такой и работа у него такая. А раскопки, работу в поле и особенно полуночные разговоры жизни и о науке с кружкой чая в руке он действительно очень любил, и говорить с ним было интересно.

Людьми в странной форме «наш опер» живо интересовался и неукоснительно беседовал со всеми, кто с ними встречался. Похоже, он часто пропадал в лесу, надеясь на такую же встречу, но вот ему решительно не везло, не попадались ему самому люди в странной форме и со странным оружием. О том, кто могут быть эти люди, ходило много разных домыслов, но если кто-то и считал их пришельцами из другого мира, то такие поповские мысли, чуждые историческому материализму и марксизму-ленинизму, он уж точно держал при себе и только при себе. И когда «наш опер» связал этих людей с бандой Соловьева, трудно описать всю меру нашего изумления — что моего, что Коли К., что еще одного мужика, завхоза экспедиции.

Обстановка была крайне романтической: примерно час ночи, тихие равнины в свете луны, аромат скошенных трав, реки и леса, светлая лента дороги, уходящая вдаль, силуэты палаток на фоне мерцающего от луны неба. Мы четверо не спали, пили чай и разговаривали вполголоса, потому что лагерь давно уснул, а завтра надо было на работу. Обсуждали «этих, странных», и завхоз, очень увлекавшийся НЛО, все пытался убедить нас — мол, это все инопланетяне. Изучают нас, «работают под людей», а поскольку их планета, видимо, находится далеко, то и получают они сведения о землянах с опозданием на несколько десятилетий. Потому и появляются в такой странной форме…

Тут-то, как я понимаю, и не вынесла душа поэта… то есть «нашего опера». И проворчал он, что интересуются ими вовсе не в его конторе, а в другой фирме, посерьезнее, что неужели мы сами не видим — это же люди из банды Соловьева, и что ему ведено с ними поговорить, а хорошо бы и договориться.

Некоторое время мы молчали, как пришибленные. Ощущение и впрямь было такое, словно «наш опер» вдруг вынул из-под скамейки суковатое полено и шарахнул нас им по голове. Не говоря ни о чем другом, нам как-то и в голову не приходило, что он может иметь отношение к «фирме посерьезнее», — очень уж был дяденька приличен и никогда не вел никаких стукаческих разговоров о верности Родине и партии, праведности социалистического пути или о личностях «вождей первого государства рабочих и крестьян». Хотя, кстати говоря, именно с ним многие бы и пошли на такие разговоры!

А еще удивительнее было упоминание о Соловьеве и его банде, тем более о попытках о чем-то с ними «договориться». Потому что кое-что об этой банде мы слышали, но знали о ней немного. И было для нас крайне дико и само упоминание банды, и готовность кого бы то ни было вспомнить про банду в связи со странными людьми в лесу, и уж тем более о том, что кто-то хочет вступать с «этими» в переговоры.

Тем более, что попытки перевести все в материалистический план «наш опер» тут же беспощадно порушил:

— Данилыч, так это что, они до сих пор в горах сидят? Так, что ли?

— Ну что вы несете, мужики?! Какое там «сидят»?! Последний помер лет сорок назад…

Несомненно, необходимо рассказать о явлении, с которым волей-неволей приходится иметь дело.

…Все началось с того, что казак села Соленоозерного Иван Николаевич Соловьев воевал в армии адмирала Колчака. После поражения наших он ушел в свои родные места, в долину Белого Июса, думая заняться хлебопашеством или купить пару-тройку лошадей и заняться извозом. Неожиданно для него самого Ивана Николаевича арестовывают как бывшего колчаковца и увозят в Ачинск. Из Ачинской тюрьмы он бежит и тогда-то создает свой отряд.

Отряд И.Н. Соловьева, разумеется, отродясь не был ни в каком смысле бандой. В этом отряде в разное время было от 50 до 1000 человек, причем зимой отряд уменьшался — люди расходились по домам. Весной его ряды росли.

В сущности, не так уж много делал этот отряд последний сполох Гражданской войны. Вести правильные военные действия у Соловьева не было никаких сил, да он и не пытался очистить губернию от коммунистов. Число одних чоновцев в уездах, где действовал его отряд, превышало число его солдат в несколько раз. В масштабах двух-трех уездов, не более, его отряд мог одно: мешать продотрядам грабить крестьян, отнимать у них зерно и скот.