Малая Бронная - Ольга Карпович

Инка отвернулась от окна и бросила:

– В школу я больше не вернусь, достанешь мне справку по состоянию здоровья. Экзамены сдам экстерном. А сейчас сразу начну готовиться к поступлению в МГУ на экономический.

– Это кто так решил? – по привычке взвилась мать.

– Это я так решила, – веско выговорила Инна и, взглянув на опешившую Елену, посоветовала: – Привыкай, мама!

Инна до боли сжала голову руками, пытаясь прогнать непрошеные воспоминания. Господи, восемнадцать лет хранить все это глубоко внутри, перемешивать, пережевывать… Восемнадцать лет ждать, что когда-нибудь судьба сведет вас снова вместе и ты бросишь ему в лицо все, что вынашивала все эти годы. Про то, как ждала его, верила, а он тебя предал, про то, как из-за него надломилась вся твоя жизнь. Ты и сама не отдаешь себе отчета, чего хочешь добиться этими словами, но где-то в глубине души живет ожидание, что он рухнет на колени, крепко сожмет твою ладонь, будет покаянно шептать куда-то в твой изрезанный скальпелем живот: «Прости, прости…» И тогда ты прижмешь к себе его светлую вихрастую голову крепко-крепко.

Но ничего подобного не происходит. У судьбы собственные планы на вас двоих. И тогда ты становишься заложницей собственной боли и мстительности. Ты кричишь ему, да: «Подонок! Ты сломал мне жизнь! Ненавижу тебя! Будь ты проклят!» А потом оказывается, что это последние слова, которые ты ему сказала. И теперь тебе жить с этим до самой смерти.

Нельзя, нельзя жить прошлым, надеждой на то, что когда-нибудь оно вернется, откладывать жизнь на потом. Потом не бывает, и прошлое не возвращается. А заново отмотать впустую пролетевшие годы уже нельзя. И в конце концов ты остаешься в темноте и безмолвии. Один на один со своей страшной больной совестью. Господи, если бы только можно было что-то исправить! Хоть что-нибудь…

Кто-то осторожно постучал в дверь. Инна, стараясь взять себя в руки, провела ладонями по лицу, плотнее закуталась в шаль, слезла с дивана и открыла. На пороге, опухшая от слез, осунувшаяся, стояла Вероника. И Инна с изумлением отметила, что больше не чувствует жгучей ненависти, тошнотворного омерзения при виде этой женщины. Смерть Володи все затмила собой, все обесценила. И стало ясно вдруг, что соседка – по сути такая же несчастная, неприкаянная баба.

– Чего тебе? – сухо откашлявшись, выдавила Инна.

– Вот, – Ника протянула ей что-то пухлое, большое, завернутое в наволочку. – Моя шуба. Нужно продать, срочно деньги нужны. Устроишь через свой магазин? – Она чуть помолчала и выговорила через силу: – Пожалуйста! Мне очень нужно.

– Зачем? – обожгла ее пристальным темным взглядом Инна.

– Какое тебе дело? – дернула плечами Ника. – Нужно, и все.

– А ну-ка зайди. Зайди-зайди!

Инна почти силой втянула ее в комнату, захлопнула дверь и зашипела в лицо:

– Ты что это удумала, а? От ребенка избавиться хочешь? От Володиного ребенка?

– А что мне делать? – истерически всхлипнула Вероника. – На что его растить? У меня ни копейки нет, ты сама об этом позаботилась, дрянь! Ты этого хотела! Ты мечтала нас с Володей разлучить! Ты и ребенка нашего уже заранее ненавидела. Вот, довольна теперь? Празднуй победу!

И она, вскинув руки к лицу, отчаянно зарыдала.

– Дура! – бросила Инна. – Что ж ты за дура такая, а?

– Я дура, да, сволочь последняя, – рыдала Вероника. – Я так хотела этого ребенка, так мечтала о нем, а теперь… Теперь мне придется идти на аборт, своими руками его убить… Убить последнее, что осталось от Володи!

– Пафоса-то сколько, – хмыкнула Инна. – Ладно, кончай реветь, давай посмотрим на вещи реально. Может, чего-нибудь и придумаем.

Несмотря на сопротивление, она привлекла Нику к себе, почти силой всучила той носовой платок, заставила высморкаться, вытереть слезы. Даже коротко обняла бывшую подругу, погладила ладонью по спутанным, кое-как сколотым волосам с отросшими темными корнями. Ника, обескураженная этими скупыми проявлениями нежности и заботы, затихла.

– Слушай меня внимательно, – объявила Инна. – Тебе нет нужды убивать ребенка. Ты здоровая молодая девка, на тебе пахать можно, прекрати паниковать, со всем ты справишься. А где сама не справишься, там я помогу. Ты слышишь меня? – она потрясла подругу за плечи, заглянула в глаза, внушая свою мысль. – Ты не больна, не являешься носительницей страшного генетического заболевания, у тебя родится здоровый полноценный малыш. И если ты от него избавишься, никакого оправдания у тебя не будет. Поняла?

Вероника, не отвечая, снова принялась всхлипывать, и Инна заговорила еще убедительней:

– Ты родишь этого ребенка, поняла меня, а иначе я собственными руками тебя прибью. Это твой долг, наш общий долг перед Володей, ясно? Мы и так такого наворотили, что до конца жизни теперь расхлебывать. Хватит! Жизнь ребенка я на свою совесть уже не возьму!

– Но как же… – всхлипнула Вероника.

– Подожди! – оборвала ее Инна. – Ты говоришь, денег нет, работы? С этим я легко помогу, пока что будешь числиться у меня в комиссионке продавщицей, все-таки кое-какие деньги, и декретное пособие опять же. С бумажками я все устрою. А ты смотри мне, чтоб все делала, что врач велит, – ела за двоих, спала по десять часов в сутки, гуляла, что там еще? Если не будет хватать зарплаты, тоже не проблема, у меня есть там кое-что на книжке, хватит, чтоб десяток детей вырастить.

– Я не могу взять… – попробовала возразить Вероника, но Инна отмахнулась от ее слов, как от назойливой мошкары.

– Еще как возьмешь! Куда мне их девать? Солить? Или гроб потом изнутри оклеивать? – Ника попыталась что-то сказать, но Инна перебила: – Ладно, ладно, не благодари. Я не ради тебя стараюсь, а ради этого ребенка. У меня перед ним должок…

Ника помотала головой и через силу выговорила:

– Я не благодарить… То есть, спасибо тебе огромное, конечно, но я все равно не могу принять…

– Да что за глупости! Это еще почему? – вскинула брови Инна. – Щепетильность вдруг пробудилась к тридцати двум годам?

– Нет, – Ника покачала головой, – не в этом дело… – она воровато оглянулась, шагнула к Инне и зашептала едва слышно: – Меня в КГБ вызывали. Из-за тебя, понимаешь? Я бумагу подписала… ну, что обязуюсь стучать… Я…

– Хорошие дела, – присвистнула Инна. – Так ты теперь тайный агент у нас, что ли? – она нервически хмыкнула.

Вероника обессиленно опустилась на диван, безнадежно покачала головой.

– Спасибо тебе, правда! Я бы никогда… Просто как-то так все сложилось, я отомстить хотела. Теперь сама не знаю, что с этим делать, я же сроду никогда стукачкой не была. Но бумагу-то подписала уже…

Инна, сцепив пальцы перед собой, мерила шагами комнату, затем обернулась к Инне, потрясла ее за плечо:

– Ладно, не кисни, мое предложение все равно в силе!

– А как же?.. – недоверчиво протянула Ника.

Инна опустилась рядом с ней на диван и невесело усмехнулась:

– Ну а что, у нас с тобой вместе разве таланта не хватит строчить такие доносы, чтоб там вся Лубянка зачитывалась? Мы с тобой такого насочиняем, братья Гримм от зависти в гробу перевернутся. Не дрейфь, подруга, прорвемся! Ну как, согласна?

– Господи, согласна, конечно, согласна, – закивала Ника. Глаза ее снова, в который уже раз за день, наполнились слезами. Она, кажется, все еще не могла поверить, что все разрешилось самым благоприятным образом, сидела, глядя куда-то в пустоту, и повторяла про себя:

– Я ничего теперь не боюсь, ничего на свете! Только бы ребенок был здоров, только бы он был здоров.

– Будет, куда он денется? – отозвалась Инна. – У него с наследственностью все в порядке!* * *

Вероника Константиновна смяла в пепельнице тонкую сигарету и перелистнула страницу альбома.

– А вот, видите, это Костя. Здесь ему года полтора. Смотрите, какой щекастый! Инночка оказалась права, он родился здоровеньким, точно в срок. Я немножко переживала, как же он будет расти без отца, но зато у него было, можно сказать, две матери. Инна столько нам помогала, столько всего для нас сделала…

Я вгляделась в фотографию, на которой темноволосая хмурая женщина раскачивала малыша Костю на качелях.

– Значит, она полюбила вашего сына? – спросила я.

История Вероники, вопреки скептическому настрою, взволновала меня. Старуху, кажется, удивил интерес к ничем не примечательной странице ее жизни. Она рассчитывала, что меня увлекут ее наполовину выдуманные романы со знаменитостями. Я же клюнула именно на эту, казалось бы, обыкновенную историю. Впрочем, Веронике невдомек, конечно, что меня больше всего интересуют не ошеломляющие факты из жизни великих, а обычные люди, их характеры, глубоко спрятанные комплексы, подсознательные страхи, непосредственные реакции и прочие загадки человеческой натуры. Всего этого в ее рассказе оказалось довольно.

– Как родного! – заверила Вероника. – Своих-то у нее не было. Ну и потом, чувство вины, наверно… Она очень много возилась с Костей, помогала с уроками, беседовала с ним о будущем, приносила дорогие модные шмотки. И мне помогла, устроила администратором в один там, как теперь бы сказали, салон красоты. В общем, как-то все наладилось со временем. А старые счеты… Понимаете, когда теряешь самого дорогого, самого близкого человека, все обесценивается. Да и потом, мы же женщины, мы сколько угодно можем травить и ненавидеть друг друга, а в трудную минуту все равно включается милосердие. Не то что эти мужики, раз сказал – и как отрезал.