Затерянный мир Кинтана-Роо - Мишель Пессель

Каким загадочным кажется заброшенный город и сколько еще тайн хранит бесконечный океан джунглей! С волнением и страхом думал я о предстоящем пути через джунгли, у которых надеялся вырвать хоть малую часть их загадок. Когда я спустился с Кастильо, у меня было впечатление, что я нырнул на дно глубокого темного моря и медленно скольжу в подводном царстве. Там, среди зеленых просторов океана джунглей, лежит мир, погруженный в пучину забвения. Там живут последние остатки индейцев Чан-Санта-Круса, наследники традиций древних майя, потомки строителей, воздвигших величественный замок, на вершине которого я только что стоял.

Решив идти пешком, я вполне сознавал, что отдаюсь на милость судьбы. Теперь все будет зависеть от того, какой прием окажут мне индейцы, от их великодушия и доброты. Я почему-то слепо полагался на их помощь.

У меня еще совсем не было опыта, и я не представлял, какие трудности ждут меня впереди, поэтому-то и не понимал всей неразумности своего решения. Будь я чуточку поумнее, я бы, конечно, остался в Танкахе, дожидаясь там судна на Косумель. Только неведение заставило меня совершить путешествие, на которое еще никто не отваживался. Неведение мое оказалось во многих отношениях неоценимым качеством. Особенно оно помогало мне в общении с людьми. Ко всем, кто мне встречался на побережье, я относился с таким наивным и обезоруживающим доверием, что даже самые отъявленные злодеи не смели меня обидеть. Таким образом, у меня оказалась защита, о которой никто даже не подозревал.

После осмотра развалин, где еще сохранились изящные фрески, изображающие воинов и верховных жрецов, а также весьма любопытная статуя ныряющего бога, очень похожего на богов индейских дворцов, я покинул стены города и направился к маленькой полуразрушенной башне, бывшей когда-то маяком. Солнце уже клонилось к горизонту, и в его последних лучах сияли призрачные контуры древнего города майя.

«Больше Севильи…» — подумал я.

6. Последние защитники древних майя

Мне действительно удалось переночевать в заброшенном маяке в нескольких сотнях ярдов от южных ворот города. Там в полном одиночестве жил индеец по имени Шооль. Он не был ни чиклеро, ни индейцем Чан-Санта-Круса, а пришел сюда из штата Юкатан. Шооль говорил немного по-испански. За руинами он стал присматривать случайно, когда служивший здесь прежде индеец сошел с ума. Как узнал я позднее, у индейцев существует поверье, что каждый, кто проведет ночь в Тулуме, непременно потеряет рассудок. Бывший сторож (индеец Чан-Санта-Круса) жил в маленькой ветхой хижине у подножия Кастильо и следил, чтобы в городе никто ничего не воровал и не портил статуй. Когда этот сторож исчез, сеньор Гонсалес пришел к Шоолю, жившему уже в то время на старом фаро (маяке), и попросил его приглядывать за руинами.

Как я ни старался расспросить Шооля, мне так и не удалось узнать, почему он все-таки пришел сюда, на побережье. Скорее всего он искал работу на кокале Танках.

Я рассказал Шоолю о своих планах, однако он не мог мне ничем помочь. Побережья он не знал, а во внутренние районы и вовсе не пошел бы, так как боялся индейцев Чан-Санта-Круса, наверное, больше, чем я.

У меня не было достаточно сил, чтобы немедленно отправиться в путь, поэтому я остался еще на день в Тулуме и теперь уж как следует осмотрел каждое здание. Внутри городской стены большинство построек было очищено от растительности, а некоторые даже немного реставрированы.

Купаясь на узкой полосе пляжа между двумя высокими обрывами, я заметил в скале, на вершине которой возвышался Кастильо, небольшой грот, где стояла миниатюрная часовенка с деревянными крестами. Шооль полагал, что часовню соорудил здесь бывший сторож.

Вернувшись в конце дня на маяк, я сел с Шоолем ужинать и снова с удивлением подумал о том, как легко переносят майя одиночество. Так же как Мигель в Аке, Шооль жил совсем один и не страдал от этого. Редкое качество для нашей западной цивилизации. Если у нас человек живет в полном уединении, его считают святым, отшельником или же отчаянным мизантропом. Интересно, какие мысли занимают этих одиноких обитателей побережья? Этого я пока не знал.

На следующее утро я сказал Шоолю, что хочу пойти в ближайший индейский поселок, и попросил его проводить меня. Шооль вежливо отказался. Никакие деньги не могли изменить его решения. Он произнес только одну фразу:

— Я могу показать, где начинается тропинка.

Видя, что уговоры на индейца не действуют, и даже немного испугавшись такого категорического отказа, я решил идти один, рассчитывая добраться до деревни брата Бенансио еще засветло.

Шооль связал мои мешки, приделал к ним более крепкий ремешок, который можно было бы надеть на голову, и проводил меня до посадочной площадки. Здесь он показал на узкую тропинку, уходящую в джунгли.

— Вот эта тропа ведет к деревне. Всего четыре лиги.

Это означало примерно пятнадцать миль.

Я попрощался с Шоолем и отправился в путь. Сначала все шло хорошо. Тропа шириной в три фута была ясно видна, и идти по ней было нетрудно. Она петляла среди деревьев, огибая иногда озерко грязной воды с пальмами вокруг. Прямой солнечный свет не проникал сквозь густую листву. Я шел как бы по узкому темному туннелю со странным зеленым освещением. Через полчаса от тяжелой ноши у меня заныла шея, и я решил передохнуть. Но не тут-то было! Не успел я остановиться, как меня облепили тучи комаров. Пришлось отправляться дальше и идти как можно быстрее. На мою мазь комары просто не обращали внимания!

Все чаще попадались ямки с грязной водой. Скоро их уже нельзя было обойти, приходилось шлепать прямо по вонючей теплой воде. Тропа все сужалась и наконец пропала среди мелких луж. Я стоял по щиколотку в воде, гадая, куда же идти дальше. Два раза принимал я за тропинку простой просвет между деревьями и вынужден был возвращаться обратно. Через некоторое время я очутился вдруг у развилки. Этого я уж никак не ожидал. Обе тропы были совершенно одинаковые, пришлось долго раздумывать, по какой из них идти. В конце концов я решил свернуть налево. Но оказывается, все мои раздумья и терзанья были напрасны, потому что скоро тропы встретились снова.

Шагая один среди зарослей, я мог не торопясь рассматривать растения по краям тропы и внимательно прислушиваться к голосам джунглей. Яснее всего раздавалось странное кваканье множества лягушек, такое же, какое я слышал в Чичен-Ице. Временами по лесу разносился пронзительный, почти человеческий крик. Это заявляла о себе птица чачалака. Название ее на языке майя дает наглядное представление о крике птицы. Размером чачалака с крупную куропатку, индейцы охотятся на нее ради мяса. Своим громким криком эта довольно смирная птица очень помогает охотникам. Изредка передо мной мелькала голубая юкатанская сойка, птица с красивым ярким оперением. Древние майя очень высоко ценили эту птицу, используя ее перья для своих огромных и сложных головных уборов. В древности из птичьих перьев изготовлялась также особая мозаика, уникальный вид искусства Нового Света, в котором майя заметно выделялись своим мастерством. Они вплетали тысячи перышек в основу из хлопчатобумажной пряжи. С такой блестящей, нарядной тканью не мог сравниться никакой шелк. К сожалению, сейчас это искусство совсем забыто.