Кот - Александр Покровский

– Я отвечу.

– Кто это?

– Это Дух. Я пока невидим, потому что мне сейчас лень быть видимым. Люди собираются в каюте потому, что они свободны от вахты. На вахте они по восемь часов в сутки сидят, часто в совершенном одиночестве. У них не так уж много развлечений. Поэтому, сменившись, они идут в каюту, где какое-то время просто треплются.

Что помогает им не сойти с ума. Вот послушай, что рассказывает Шурик.

И сейчас же стена, отделяющая нас от каюты, как будто растворилась, и я вдруг очутился совсем рядом с людьми. Их было трое: Юрик, Шурик и мой хозяин.

– Был у нас мичман, по фамилии Мамонт, - заговорил Шурик. - Его так все и звали: мамонт. А он был Мамонт. Ударение на втором слоге. У него имелась огромная вытянутая кверху голова с проплешиной, толстые губы и челюсть, которая из-за своей тяжести всегда лежала на груди.

Плеч и шеи у него совсем не было, а руки при общем росте один метр девяносто сантиметров легко достигали колен.

Старпом звал его: "Волосатый слон". "Где этот, - говорил он, - Волосатый слон?" - на что Мамонт сильно обижался.

Он в свое время служил на Черном море, откуда и принес следующие истории.

Как-то раздобыли мичмана с их корабля целую цистерну двадцатипятипроцентного аммиака и тут же решили его продать местному населению, отличающемуся невероятной домовитостью, переходящей в патологическую жадность. Подъезжают к огороду и говорят бабке: "Бабуля, хочешь аммиаку?" - "А на кой он мне, родимый?" - отвечает бабушка. "В хозяйстве, - замечают ей эти негодяи, - все сгодится. Аммиаком, кстати, хорошо белье стирать".

Уговорили они старушку и наполнили ей этой дрянью бочку, после чего у бабки на огороде немедленно облетела вся листва. Как ветер дул, так по ходу движения ветра она и облетела. Потом умерли все воробьи, а куры вместе с гусями срочно научились летать и улетели. Поросенок сначала метался по двору, как чумной, а потом он нашел в заборе дырку величиной с копейку и с разбегу вчесался в ее, вытянувшись, как черная стрела.

Скандал длился неделю. Потом поутихло, и мичмана опять отправились в ту же деревню.

На этот раз они привезли краску, которой обычно красят корабельное днище.

"Бабулька", - сказали они в том же доме.

"Чего тебе, Ирод?" - услышали они в ответ.

"Мы приехали исправлять о себе мнение и привезли краску для твоей крыши совсем за бросовые деньги".

Краска понравилась и была приобретена всей деревней.

Все покрасили себе крыши, и стали они красивыми, красными.

И тут выясняется, что эта краска очень любит воду.

Без воды она просто не может находиться на крышах. А лето стояло жаркое, краска подождала воду с неделю, а потом свернулась огромными рулонами и сползла со всех крыш на картофельные грядки.

Стена восстановилась, и мы с Духом опять оказались в отсеке.

– Это просто этническая психология удмурдского народа, - сказал я после небольшой паузы.

– Чтобы эти четыре слова вместе сложить, - заметил Дух, - надо еще очень постараться. Сам придумал?

– Читал. Меня одно время интересовала этническая психология удмурдского, а также мордовского, башкирского, коми, пермякского, нанайского, ногайского, ненецкого народов, а также народов удэге и ханты-манси.

– Никого не забыл?

– Нет. А можно мне еще послушать какую-нибудь фразу, например, Шурика?

– Пожалуйста! - стена немедленно исчезает, появляется Шурик, который произносит:

"…и упрямое полено старины Джузеппе…" - после чего стена становится на свое место.

– Хватит? - спросил меня Дух.

– Вполне. Черт знает что такое. Я в замешательстве. У этого всего должна быть психология.

– Ну, психология, она ведь везде: на дне горшка или не на дне… Все вокруг имеет свою психологию. Вот ткнешь, бывало, - ну полная ерунда, а задумаешься - и уже психология.

После этих слов Дух исчез, а я немедленно пометил кабельные трассы.

Давненько я ничего не метил. А между тем, произошло столько событий, которые не могли не повлиять на мое мировоззрение.

И вот эти изменения в мировоззрении, мироощущении, гражданской позиции, наконец, я не мог не передать в своей метке.

Которую уложил очень точно - стрела в стрелу - поскольку наиболее важным в этом непростом деле мне представляется не столько объем и скорость послания, сколько кучность, своевременность и лаконичность.

Для чего пришлось выбрать вертикальную стойку, так как на горизонтальной поверхности метка держится недостаточно долго, и, кстати говоря, на плоскости гражданская позиция, растекаясь, со временем претерпевает изменения, а на всем вертикальном - нет, поскольку изначальные потоки… эти…

А так хочется быть правильно понятым.

Так хочется неискаженным дойти до сознания всякого и передать ему свое отношение к таким, например, понятиям, как целостность и целокупность.

А я о них много размышлял и пришел к выводу, что целостность - это не совсем целокупность, поскольку она всего лишь насильственное, механическое соединение расползающихся частей, в то время как целокупность предполагает самодостаточность каждой части при гармоничном сочленении их в единое целое.

Хочется все это не растерять.

Хочется отразить.

Выразить.

Запечатлеть.

Обвеховать.

Для чего и приходится метить.

И в этом нам поможет вертикаль, упрочнение которой не оставляет нас равнодушными, потому что вертикаль - есть в ней что-то особенно притягивающее, завораживающее, как взгляд восставшей кобры.

С этим словом связываются надежды, и не на пустом месте возникает желание доверить ей что-либо особенно ценное.

Я бы во всем этом увидел фаллический символ и, в частности, его торжество, если бы слыл за почитателя оного.

Но нет! Отнюдь!

Мне кажется, использовать фаллос как категорию, как объединяющую идею нельзя - слишком велико давление повседневности, если не сказать обыденности.

Для объединяющей идеи хорошо бы использовать что-нибудь не совсем привычное, лучше фантастичное, не всегда досягаемое, но жутко, жутко привлекательное.

Условно говоря, не мед, но только предполагаемый вкус его.

А может быть, даже больше - воззрения относительно предполагаемого вкуса, помыслы в отношении его формирования или же только надежды на подобные помыслы.

– Здесь где-то должен быть кот! - услышал я за своей спиной голос вахтенного, который вернул меня в мир. - Старпом дал задание поймать для него кота, чтоб он сторожил у него крыс. Сейчас посмотрю.

Мама моя, я немедленно прекратил свои размышления и слился с окружающей средой.

А вы знаете, как кот сливается с окружающей средой: он сгибается, распластывается и сверлит своим взглядом преследователя.

И тот зрит только то, на что его подвигает примитивное сознание.

– Нет никого!

Ну вот видите! Смотрел на меня в упор и ничего не заметил.

А все потому, что мы, коты, умеем смещать взор незатейливого наблюдателя в сторону от себя.

И он, этот взор, видит всякий вздор.

Люди этой способности лишены. Они много чего лишены - логики, например, - но и этого тоже.

Что и правильно.

Будь я правителем, я бы в первую очередь запретил логику, если б она у них была, а потом - ум.

Я издал бы указ: "О запрете ума, виновного…"

Но при этом я оставил бы им свободу слова - и люди превратились бы в попугаев.

Мне достаточно было бы сказать одно только слово - к примеру, "законность" - и они перепевали бы его на все лады.

После чего я разрешил бы им вешать на стенах свой портрет, который был бы воспроизведен таким образом, что с какой точки на него ни посмотри, все кажется, что он смотрит тебе прямо в глаза.

Это способствовало бы пищеварению.

Они б у меня гвозди переваривали!

Они б у меня…

– Вот он!

– Кто?

– Да кот же!

Ай, как нехорошо! Я совершенно расслабился, забылся, и вместе со мной ослабла моя маскировка. Сейчас мы ее восстановим.

– Где ты видишь кота?

– А ты не видишь?

– Нет.

– Только что здесь был.

Был-был. Кто же спорит. "Ах! - говорила одна моя знакомая. - Бытность - она ведь не данность!"

И я с ней соглашался.

С ней невозможно было не согласиться в осязаемой близи.

Она находилась рядом в пору моей бурной юности.

Чудное лицо, волосы мягкие, нежные руки и ноги, к которым не возбранялось с восторгом лечь.

А стан?

Ох, что это был за стан, о-о-ох!..

Чёрт побери! Что это был за стан!

Чёрт побери!

Мы любили ходить среди могил. Она держала меня на руках.

Она ласкала мне шею.

В основном шею.