Записки городского хирурга - Дмитрий Правдин

– Что это за такое странное имя? – удивилась девушка, привычным движением поправляя выбившуюся из-под накрахмаленного синего колпака прядь льняных волос.

– А что, не нравится? – скривился тот, чуть приоткрыв угасающие на землистом лице влажные глаза.

– Так, гражданин, вы это бросьте! Здесь вам не тюрьма и не зона! – вспыхнула медсестра. – Извольте нормально отвечать, когда спрашивают, вы все же в больнице находитесь.

– Ничего не понимаю, – растянул собеседник в беззлобной улыбке синюшные губы, сверкнув при этом зубами из желтого металла с въевшимся в них чифирем. – Володя Ульянов, пожалуйста, всем известен как Ленин, Иося Джугашвили – как Сталин, Серега Костриков – как Киров, а я чем хуже? Так же все по тюрьмам да по ссылкам кочую еще поболе, чем сии персонажи.

– Паспорт у вас есть? – теряя терпение, осведомилась сотрудница приемного покоя, поигрывая желваками на пунцовых щеках.

– Еще не получил, два дня как от «хозяина», – ухмыльнулся бывший зек. – Только справка об освобождении имеется на руках у сестренки, она где-то здесь, со мной ехала в «Скорой».

– Товарищи, кто приехал с этим мужчиной? – закричала медсестра, повернувшись к людям, серой массой толпившихся у входа.

– Я! Я с ним! – подала голос молодая, раньше времени увядшая от непосильной работы и тяжелой жизни женщина, отделяясь от толпы. – Вот его документ! – и протянула вчетверо сложенный лист белой, слегка заляпанной бумаги.

– Наталья, в чем дело? Почему до сих пор не оформляете больного? – строго поинтересовался у медсестры подошедший к ним средних лет уставший хирург.

– Владимир Иванович, да вот больной дурака валяет, не хочет свое настоящее имя говорить, на кого историю болезни заводить?

– Вы в розыске? – без предисловий поинтересовался доктор.

– Да что вы! Он только освободился из колонии, у него и справка имеется! – затарахтела, словно квочка, сестра Циркуля, размахивая бумагой.

– Проничев Владимир Николаевич, – вслух прочитал хирург и внимательно посмотрел на дядьку, – тезка, значит. Так, что за проблема?

– Никаких проблем, начальник. Тридцать пять лет из пятидесяти Циркулем кличут, отвык уж.

– Володя, хватит дурака-то валять! – набросилась на Проничева сестра. – Люди тебе помочь хотят, а ты все гонор свой дурацкий показываешь! Ох, прости господи! Все по тюрьмам да по зонам!

– Как Ленин! – снова растянул в мрачной улыбке свои полумертвые губы уголовник.

– Что беспокоит? – перешел к делу Владимир Иванович.

– Живот болит, рвет часто, – выдавил из себя Проничев.

– А что случилось, когда заболел?

– Недавно съел что-то, видать.

– Не слушайте его, доктор, – затараторила родственница. – Малолетки его какие-то избили, по животу пинали, когда он от вокзала до дому шел. Дал бы телеграмму – мы бы встретили, а он сам поехал!

– Нюра, что ты несешь! – превозмогая боль, приподнялся на локтях Циркуль и с укором посмотрел на сестру. – Говорю, съел чего-то!

– Ох, Вовка, Вовка! – покачала головой Нюра. – Шестой десяток ужо идет, а все свои тюремные замашки никак не оставишь. Владимир Иванович, он все по порядкам зоновским живет! А у них, видите ли, западло считается закладывать. Нельзя говорить, кто его побил, сам должен разобраться! Всю свою жизнь из-за этих понятий и разборок под откос пустил.

– Вы успокойтесь! Я и сам вижу, что его избили: кровоподтеки на животе не скроешь.

– И что с ним?

– Плохо очень дело: тупая травма живота с повреждением внутренних органов, похоже, кишки лопнули, перитонит развился, – нахмурился доктор, закончив осмотр Циркуля. – В настоящее время протекает терминальная фаза процесса. Так, почему сразу не обратились за помощью, а, тезка?

– Док, я всю сознательную жизнь по понятиям живу! Ты знаешь, сколько раз я жизнью из-за этого рисковал, сколько в ШИЗО (штрафной изолятор) и в БУРе (барак усиленного режима) гнил?

Доктор с грустью посмотрел на рецидивиста, с ног до головы покрытого витиеватой татуировкой, и ничего не ответил.

– Я – Циркуль! Меня вся братва в округе знает. Я никогда стукачом не был, – прошептал некогда грозный в определенных кругах Володя Проничев и, обессиленный, упал на каталку.

– Мы его сейчас пару часов покапаем, так как он сильно обезвожен, после возьмем на операцию! – сообщил доктор Нюре.

– Владимир Иванович, ну хоть какая-то надежда есть? – сквозь слезы спросила сестра Циркуля.

– Мы сделаем все, что в наших силах! – уклончиво ответил хирург.

Через два часа отточенным движением Владимир Иванович рассек переднюю брюшную стенку пациента Проничева на две части, развалив при этом православный храм, любовно изображенный на коже пострадавшего, и «вошел» в живот. Как он и предполагал, имело место повреждение кишечника с разрывом стенок последнего. Все внутренние органы плавали в излившихся фекалиях. Операция длилась почти три часа.

– Доктор, ну как? – с мольбой в голосе спросила вышедшего из операционной хирурга сестра Циркуля.

– Нюра, чудес не бывает, – начал говорить Владимир Иванович, подбирая слова.

– А-а-а-а! – перебивая его, заголосила Нюра, осознав непоправимое, и, неожиданно уткнувшись в грудь хирурга, оросила белый халат крупными слезами. – Володя! Володя! – голосила женщина, не скрывая своего горя.

Хирург похлопал покрытой перчаточным тальком рукой Нюру по спине и усадил ее в стоящее неподалеку обитое рваным дерматином кресло. Подбежавшая медсестра подала стакан с водой. Сестра умершего, клацая зубами по стеклу, опорожнила стакан и, прикрыв лицо руками, зашлась в беззвучном плаче.

– Простите, мы сделали все, что могли, – продолжил доктор, – но поймите, его доставили слишком поздно. Были повреждены полые органы, развился каловый перитонит, пришлось удалить полтора метра кишечника. Сердце не выдержало нагрузок. Оно и так у него было довольно слабым, тут еще и перитонит.

– Владимир Иванович, а скажите, его можно было спасти, если бы мы сразу после того, как его отдубасили, обратились? – оторвав руки от мокрого лица и продолжая всхлипывать, осведомилась Нюра.

– Безусловно, чем быстрее к нам доставят такого пациента, тем больше шансов выжить. Два дня – очень много для такого вида повреждения. Удивляюсь, как он терпел? Ведь такая же боль творится, когда содержимое полых органов, в данном случае кишок, в свободную брюшную полость поступает!

– Доктор, он шибко терпеливый!.. Был! – ответила женщина, вытирая слезы с лица поданным хирургом носовым платком. – Очень! Он же мне заместо отца был. Папка у нас рано помер. Володя на пятнадцать лет меня старше, а нас у мамки еще двое. Володя старший. Первый срок получил, когда мясо украл для нас. Он на «колбаске» работал, ему всего шестнадцать годков было. Другие все пропивали, а он в дом тащил, в семью! Судья попалась строгая, не пожалела Володю, семь лет вкатила. Там, на зоне, он и нахватался своих понятий. Как освободился, так, почитай, через месяц и сел по новой. Кто-то ему чего-то не так сказал, он за нож схватился, и новый срок. А после уж и не вылазил из заключения. И мамку без него схоронили! Но нас он любил, не забывал, из тюрьмы даже деньги нам посылал! Такой человек был! Хороший он был, доктор, понимаете?

– Нюра, я все понимаю! Вы рассказывайте, вам выговориться надо, так легче станет! Говорите, я слушаю.

– Так уж и ничего, все сказала. Он на зоне в авторитете был. Мои старшие сестры в люди выбились, техникумы закончили, мужья путевые достались, в Питере живут обе. А у меня муж умер, двое детей на руках. Я на трех работах полы мою, чтоб прокормить их. Но к Володе на свиданку регулярно ездила, передачи отвозила. Он, правда, ругался, говорил, что у него все есть, но я все равно возила, а как же? Брат все же. Сестры поначалу тоже ездили, а потом стесняться стали, что у них брат – рецидивист, перестали навещать. Он потому ко мне и приехал, а не к ним. Вот ведь судьба: на зоне был большим авторитетом, а тут какие-то малолетки отпинали.

– К сожалению, такое бывает. Сейчас много абсолютно отмороженных пацанов развелось. Таким в темном углу не попадайся – убьют! К нам часто их жертв доставляют. Ваш брат, видимо, на таких вот ублюдков и нарвался.

– Наверное, так и было! Стоило столько мучиться в жизни, за понятия свои страдать, чтоб вот так глупо в подворотне смерть принять лютую от сопливых пацанов, которые и не посмотрели, что он авторитет там какой-то…

– Нюра, все мы под Богом ходим. Смерти все равно, авторитет ты или нет, богатый или бедный, мучился в жизни или счастливо прожил, не зная нужды, она приходит и забирает. Перед смертью все равны!

– Да, доктор, тут вы правы. А скажите, когда мы его можем забрать?

– После вскрытия.

– А зачем? Вам не ясно, отчего он умер?

– Нет, мне ясно, но так положено: все, кто в больнице умер, должны быть вскрыты.

– Владимир Иванович, ну зачем еще над мертвым-то издеваться? Отдайте мне его, я похороню хоть по-человечески!