Старик и ангел - Александр Кабаков

Во-первых, из него — из бреда то есть — никак невозможно выбраться. Все усилия приводят только к тому, что он длится и усложняется. Вот попытался сбежать от потустороннего полковника, не то вампира, не то обычного отечественного упыря, временно соблюдающего бескровную диету, — и на2 тебе, старуха появилась. Того гляди Вий объявится в образе главы администрации или Хома на машине «хуйдай». Литературно-мистические познания профессора не были обширны, но достаточны, чтобы понять — все это не более и не менее, чем страшная сказка, в которой собраны самые близкие народу архетипы, воплощения генетически закрепленных кошмаров: чекист, баба-яга, байкеры и покойники, толпящиеся на балу.

Во-вторых, в этом бреду участвовали и реальные персонажи, такие как коллеги по кафедре или законная жена, гражданка Французской Республики и Российской Федерации m-me Chapoval-Kuznetzoff. При этом некоторые из этих действующих лиц были реальными безусловно, как, например, бригада скорой или черные спецназовские робокопы, некоторые же, такие как жена с ее франко-российской сомнительной сущностью или завкафедрой Руслан Эдуардович, добрейшей души человек, но, безусловно, террорист, — эти были, пожалуй, реальны не вполне.

В-третьих и главных, Сергей Григорьевич ни за что и ни по какой логике не смог бы согласиться, что к группе фантомов относится и медсестра Таня, возникшая неведомо откуда, умеющая летать на больничном белом халатике и выхаживать сложных кардиологических больных, так называемых совместителей, страдающих также хроническим холециститом, язвой двенадцатиперстной и многими другими болезнями. Включая, черт возьми, гиперплазию предстательной железы, которая делает проблематичной физиологию любви. Нет, никак Таня не была призраком или другим видом потусторонних сил. Любовь, правда, была странной, скоропостижной и непостижимой. Вдруг, когда уже и думать о таком почти перестал; когда уже возникли и отпали даже проститутки; когда расплылись и обесцветились воспоминания о редко случавшихся в среднем возрасте увлечениях; когда стало ясно, что любви-то и не было ни в молодости, ни потом; когда, в конце концов, жена из страстно желаемого сексуального объекта сделалась противником в рамках гражданского и жилищного права — вдруг любовь.

Да какая!..

Ведь не бывает же так!

А вот есть…

Миленький-любименький.

Тут открылась косая, застревающая в кривой раме дверь и вошла запыхавшаяся, вытирающая углом косынки пот с желтого лба, старуха.

— Готово, — торжественно объявила она, — транспорт на ходу! Давай, Григорич, еще тыщу за гостеприимство, и прощаться будем. Береги себя.

Она вытерла тем же углом косынки слезы и махнула обеими руками — иди, мол, не рви душу.

Вот он и народ, подумал Сергей Григорьевич, самый что ни есть народ в лице старой ведьмы, вот и это я встретил по дороге… По дороге куда? Или откуда?

А в дверь уже протискивался полковник Михайлов в полной боевой амуниции, в черном спецназовском комбинезоне, в шлеме с пластиковым забралом, с новеньким автоматом в руке, похожим на обрезок водопроводной трубы.

— Поехали, профессор, — сказал полковник, поднимая забрало, — к обходу надо в палату поспеть, а по дороге обговорим все наши дела. Накопилось дел-то…

— Да пошел ты на хер, полковник, — отвечал профессор, направляясь тем не менее к двери.

— Вот ты ругаешься, — укорил приятеля Михайлов, — а правительство удостоило тебя высокой награды в связи с семидесятитрехлетием со дня рождения и назначением вождем оппозиции… Вот медаль, возьми у меня в коленном кармане, а то неудобно наклоняться…

Глава двадцать вторая

Еще одна сторона медали

За рулем американского военного вездехода сидел, конечно, Игорь Сенин — соответственно обстановке в сером городском камуфляже с еле заметными капитанскими звездочками на погонах. Черный его берет — по мировой военной моде — был подсунут под левый погон. В стойке для оружия между передними сиденьями торчали старые, времен еще Вьетнама, винтовки «M-16», сильно потертые и явно много поработавшие. Свой сверхсовременный автомат Михайлов положил на колени, а Игорь сдвинул направо назад большую кожаную кобуру со «стечкиным». Кузнецов однажды слышал рассказ об этом пистолете в какой-то телевизионной передаче, из которой узнал, что мощное это оружие пользуется большой популярностью у исламских террористов на Кавказе и в Палестине, высоко там ценится и считается частью образа настоящего богатого мужчины. Когда-то по штатной армейской комплектации к «стечкину» полагалась деревянная кобура-приклад, как к революционному «маузеру», но со временем и по мере распространения в криминальных кругах появилась обычная кожаная кобура…

Вообще Сергей Григорьевич при своем абсолютно мирном и сугубо профессорском облике — лысина с седой непричесанной бахромой вокруг, очки, сутулость, поношенные твидовые пиджачки, оставшиеся с золотых кембриджских и массачусетских лекционных времен, — при всем этом имел вкусы и интересы, скорее подходившие какому-нибудь романтическому подростку или взрослому недорослю из мелких служащих, компенсирующему свою реальную третьесортность: он интересовался оружием, мощными скоростными автомобилями, вечерами — иногда за полночь — смотрел на своем компьютере пиратски скачанные из Интернета американские боевики с лютым мордобоем и бесконечной стрельбой, для которой в настоящей схватке не хватило бы никаких обойм… Более того, психология профессора Кузнецова постепенно приобрела соответствующие черты. Он считал, что добро должно быть с кулаками (совершенно не помня, какому поэту принадлежит эта антихристианская формула), и всегда одобрял силовые решения всех международных проблем, о которых узнавал из вечерних новостей прежде, чем запустить очередной фильм… А ведь в быту был добрым и даже сентиментальным человеком, сильно плакал, когда померла оставленная ему женою под присмотр собачка Белка, и очень сочувствовал нищим, которым почти всегда, даже перед пенсией и до зарплаты, подавал мелкие деньги…

Но Добро с кулаками, армейскими «кольтами» и «береттами», помповыми «ремингтонами» и прочим страшным железом — словом, Добро в виде Брюса Уиллиса или Стивена Сигала, то и дело сворачивающих одним движением голову Злу, чтил.

Возможно, это было одним из проявлений отсутствия в нем души, в каковом отсутствии его убеждал полковник Михайлов и о котором было недавно объявлено с официальной и высокой трибуны. Но, возможно, и наоборот: тут как раз проявлялась его душа. Никто так не жаждет покончить со Злом — резко, с хрустом шеи, повернув голову проклятого Зла и бросив обмякшее тело, — как душевные люди. Таких профессоров на самом деле гораздо больше, чем можно было бы подумать.

Словом, при виде приличного количества стреляющих предметов Кузнецов вообразил себя внутри одного из своих любимых фильмов — что не удивительно, если признать его действительно безумным, а признать, очевидно, придется, поскольку он становится все более непредсказуемым — или, как теперь говорят, неадекватным.

Ну, и началось.

Герой одним молниеносным движением выдергивает пистолет водителя из кобуры и упирает ствол в затылок полковника. Водитель резко тормозит, машину заносит, она слетает на обочину шоссе.

Герой: Не дергайтесь, ребята, или в голове одного из вас появится лишняя дырка!

Водитель: Брат, не надо, что ты делаешь, брат!

Герой резко бьет водителя рукояткой пистолета по макушке. Залитая кровью голова водителя падает на руль.

Герой: Прости, брат. Видно, так суждено — не молоток, так пистолет…

Флэш-бэк (черно-белый): подросток в одежде шестидесятых годов заносит молоток над детской кроваткой…

Полковник (не оборачиваясь): Вы делаете большую ошибку, профессор…

Герой: Думаю, полковник, что ошибку сделали вы… Надеюсь, здесь найдутся наручники?

Под дулом пистолета полковник достает из кармана водителя наручники и сам себя пристегивает ими к рулю…

Общий план: пустынный пейзаж, совершенно пустое шоссе тянется к горизонту…

Герой отходит от машины, он тащит остающегося без сознания водителя. Каблуки тяжелых ботинок скребут по земле.

Герой (кладет тело водителя на землю, склоняется над ним): Are you ok?

Водитель (закрывая глаза): I’m fucken dead.

Герой (стоя на коленях у тела водителя, целится в бак машины): Будьте вы прокляты! Вы отняли у меня брата…

Флэш-бэк (цветной): тот же подросток с молотком в руке пятится от детской кроватки, по щекам его текут слезы, в кроватке улыбается младенец…