Быть! - Иннокентий Смоктуновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его поступки представлялись мне спорными настолько, что, прочтя повесть, я не понимал, как можно или, вернее, как должно воплощать этого чудака, чтобы кинематографическое изложение сюжета не носило характер анекдота, хорошо рассказанного, но все же анекдота. Герой с такими-то поступками? Явное комикование. Пугало все, особенно жанровость, плотность ее, граничащая с чрезмерностью.
В кино, так же как и в жизни, – то, что одних настораживает и пугает, других радует и вдохновляет. Этим другим впоследствии оказался сам режиссер Эльдар Рязанов. Между нами довольно часто можно было услышать такое:
Актер. Но, позвольте, как же это так, это же неправда…
Режиссер (он же и соавтор сценария). О, это прекрасно! Только вчера со мной был аналогичный случай. Иду я…
Актер. Прости, пожалуйста, ну а этот эпизод? Это уж явное выдрючивание, выкаблучивание, этакое «давайте посмешим…»
Режиссер (тонко чувствующий природу смешного). О, это так грустно, плакать хочется…
Актер (наконец-то нашел в сценарии смешной кусочек текста и даже хихикнул вслух). Вот разве только это место – действительно, смешно и мило.
Режиссер. Его не будет, оно выброшено.
Короче говоря, сомнения одолевали меня. Но посомневаться, подумать, разобраться, где я прав, а где мною руководили предвзятость или обычное незнание, мне не удалось. Очень уж был силен напор со стороны съемочной группы. Телеграммы шли одна за другой. «Выделите три дня приезда Москву кинопробы Деточкина. Рязанов». Снимаясь в фильме «На одной планете», я не мог никуда ехать, и тогда съемочная группа во главе с Рязановым прикатила в Ленинград. В фильме «На одной планете» я душой и сердцем ушел в работу над образом Владимира Ильича Ленина. Создание этого образа требовало напряжения, сил, всего меня безраздельно и ежечасно (вместе с гримом мой рабочий день составлял тринадцать-четырнадцать часов). Мысли мои и воля были там, и появление съемочной группы Рязанова в тот напряженный период в Ленинграде было как гром среди бела дня. Во время войны это было бы похоже на высадку десанта. Я долго отказывался сниматься в кинопробе, ссылаясь на обычную человеческую усталость, но этому никто не внял. А еще говорят «человек человеку – друг, товарищ и брат»…
Их было восемь человек – режиссер, два оператора, художник по костюмам, гример, ассистент оператора, ассистент режиссера и директор картины. Все они приехали в Ленинград, чтобы снять со мной кинопробу – только за этим. И мне пришлось покориться. Измученный после трудоемких рабочих смен, я что-то такое изображал на съемке. И ожидать чего-нибудь сносного от подобного мероприятия было бы явным самообольщением. Но тем не менее Эльдар Александрович заявил, что поиск характера направлен точно к сути образа и что он уже просто видит, как все будет хорошо и здорово. Группа сняла пробы и уехала. И из Москвы днями позже посыпались оптимистические звонки о необыкновенно удачных пробах, о том, что характер в основном найден и что можно и должно двигаться дальше. Я в Ленинграде недоумевал. Группа в Москве ликовала. Все было как в кино. Но вскоре пошли больничные листы. Врач бесстрастно произносил непонятное слово «гипотония», ощущение же вполне определенное, мерзкое – тяжелая голова, вялость и боль в висках от малейшего движения.
И в группе «На одной планете» наступил простой. Я понимал, что это надолго, и счел разумным и честным отказаться от роли Деточкина, послав об этом телеграмму на «Мосфильм». Сам же уехал за сто километров от Ленинграда, на дачу, чтобы прийти в себя, отдохнуть, подлечиться.
Лили дожди. Кругом обложило.
Была та самая погода, в которую, как говорят, хороший хозяин собаку свою во двор не выпускает. Одиннадцать километров размытой проселочной дороги в сторону от шоссе превратили наш поселок – Горьковскую – в недосягаемый для обычного человека уголок. Ну, разумеется, все это ни в малой степени не могло смутить того, кто сам стихия и бедствие. Поэтому режиссер Рязанов из Москвы до Ленинграда летел самолетом, в Ленинградском аэропорту сел в такси и «приплыл» в Горьковскую. Все легко и просто. И это в ответ на такую миролюбивую и понятную телеграмму: «Москва «Мосфильм» кинокартина «Берегись автомобиля», директору Е. Голынскому режиссеру Э. Рязанову. Сожалением сниматься не могу врачи настаивают длительном отдыхе пожалуйста сохраните желание работать вместе другом фильме будущем желаю успеха уважением Смоктуновский».
Не знаю, но, по-моему, в этой телеграмме довольно трудно вычитать: «Дорогой, приезжай, прилетай, скучаю, жду, целую. Кеша». И тем не менее слышу легкий шепот сына Филиппа: «Папа, вставай, дядя приехал». Чувствовал я себя из рук вон худо, с трудом открыл глаза и онемел от увиденного. Режиссер стоял в проеме двери, весь в черном, с него стекала вода, и почему-то шел пар. Он очень хорошо и просто-просто улыбался (это он решил делать, еще «подплывая» к даче). А реальность своего появления и вообще бытия он усугубил фразочкой тоже простой-простой: «Здравствуйте, Кеша!» Так, надо полагать, в далекой древности появлялись и обращались к народу добрые святые.
– ??!!
Вопросительные, восклицательные и всякие другие, не менее удивительные знаки, которые еще не успело придумать надеющееся на справедливость и такт наивное человечество.
– Ну, что ты вытаращился на меня? Это я, Эльдар. Вчера у нас в группе был твой Жженов и рассказал, как до тебя добраться.
Глядя на меня, он постепенно стал осознавать, что человеку, уставившемуся в одну точку тяжелым взглядом, совсем не до гостей, не до шуток, и уж если это происходит, то говорили бы поспокойнее да потише, и это одно уж было бы благо. Вообще должен сказать, что он хотя и режиссер, но человек довольно добрый и наблюдательный, так что увидеть ему все это было не так уж трудно. Придя наконец в себя, я понял, что сын ошибся: приехал никакой не «дядя» и совсем не режиссер, а обычный Дед Мороз. И чем невероятней было его появление в столь неурочный час, тем щедрее сыпались его «подарки»:
– Будешь отдыхать ровно столько, сколько понадобится: месяц – месяц, полтора – полтора. Хочешь быть вместе с семьей – снимем дачу под Москвой, будь с семьей. Не хочешь сниматься в Москве, трудно тебе, врачи у тебя здесь? – хорошо, будем снимать натуру здесь, под Ленинградом. Приезжали же мы сюда для кинопроб, хотя это было нелегко, приедем и для съемок. На съемках неотлучно будет присутствовать врач – говори, какой нужен?
Вошла Соломка (это моя жена). Узнав, зачем пожаловал гость, она, накрывая на стол, недружелюбно молчала. Ей важно было, чтоб я вылечился, отдохнул, а не впрягался в новую работу, не завершив старой. Режиссер продолжал сыпать из рога изобилия, все время разворачиваясь в ее сторону: он чувствовал ее недоброжелательность и ему важно было сломить ее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});