По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

— Вы, кажется, видели мотоциклистов и беседовали с ними? — спросил гестаповец через переводчика.

— Видел, но не беседовал, — ответил Беляк, — Беседовал с ними секретарь Чернявского. — И он подробно описал, как все происходило.

— Довольно! Идите! Секретаря ко мне! — оборвал его начальник гестапо.

Ввели секретаря.

— Кто был на мотоцикле? — рявкнул начальник гестапо.

— Эсэсовец и полицай…

— Вы проверили у них документы?…

— Нет. Они заявили, что из абверкоманды…

— Дубина!… — заревел гестаповец, тряся кулаками. — О чем вы с ними болтали?

— Они хотели видеть Чернявского… У них был срочный пакет… И…

— И?… — прорычал гестаповец, пригнувшись к столу.

— И я позвонил Чернявскому… Он согласился принять…

— Идиот! — бушевал начальник гестапо. — Убрать его.

Радостный и возбужденный, возвращался Беляк домой.

Он был восхищен поведением Веремчука и Дымникова.

«Какая смелость! Какая выдержка! — восторгался он. — Полное хладнокровие. Ни одного лишнего жеста, взгляда! Надо будет подробно все описать Пушкареву, Добрынину, всем. Пусть гордятся. И про допрос напишу. Смех — и только! За одну неделю: Шеффер, Бергер, Чернявский, Дубняк. Надо будет сходить к Микуличу и рассказать ребятам».

А старик Микулич с нетерпением ожидал Беляка в его квартире. И как только тот переступил порог, старик сразу доложил:

— Беда, Карпыч… Кудрину совсем плохо… Паралич стукнул.

Беляк изменился в лице.

— Где он?

— Там же… в подвале…

Беляк глянул в окно. Уже темнело.

— Пойдем!

Кудрин лежал в типографии, на матраце, а возле него на коленях стоял большой, неуклюжий Найденов.

Взглянув на Кудрина, Беляк сразу понял, что смерть близка.

Чувство бессилия охватило Беляка. Он ничем не мог помочь товарищу. Михаил Павлович Кудрин, чьими руками была создана типография и выпущены сотни экземпляров газет, человек, отдавший делу последние силы, — умирал.

— Я знал, что ты придешь, — хриплым, неузнаваемым голосом промолвил Кудрин. — Прости, Карпыч, хлопот наделал…

Губы его еле-еле шевелились.

— Горемыка ты наш родной, — склонившись над умирающим, плакал Микулич. — Душа ты наша чистая! Не уберегли мы тебя…

Кудрин слабым движением руки остановил его. С трудом вбирая в себя воздух, он прошептал:

— Останетесь живы… скажите сынкам… отец умер при хорошем деле. Матушка-родина не помянет лихом старика… — Он смолк на мгновенье, еще раз вздохнул и сказал явственнее и громче: — А фашистов бить!

Глаза застывали, тускнели. Кудрин умер.

Похоронили его ночью на кладбище, недалеко от сторожки Микулича.

17

С тех пор как в отряде появился радист Топорков, вошло в правило ежедневно, по утрам, проводить политические информации. Командиры рассказывали партизанам о событиях на фронтах, о жизни в тылу, о международном положении и все это связывали с очередными задачами партизанского отряда. Политинформации отнимали ежедневно не более получаса. Идя на боевую операцию или в разведку, каждый боец отряда мог сообщить любому встречному горожанину или жителю деревни последние новости, объяснить смысл событий, происходящих в оккупированных районах и на фронте.

Проводили эти беседы поочередно Пушкарев, Зарубин, Добрынин, Рузметов, Костров, Бойко, Селифонов.

Для политинформации отряд обычно собирался на большой поляне в ста метрах от лагеря. Эта поляна была как бы разрезана надвое маленькой лесной речушкой.

Сегодня беседу проводил комиссар отряда Добрынин. Он рассказал, что внимание всей страны сейчас приковано к Северному Кавказу, куда рвутся гитлеровские разбойники. Воды Дона и Маныча окрасились кровью советских людей. Дым пожарищ повис над станицами и селами, предгорьями, долинами и степями.

— Вот что пишет «Правда» в передовой. — Добрынин развернул сброшенную вчера самолетом газету. — Это обращено к нам: «Враг рвется к Волге, к Баку, в глубь Кавказа.

Сдерживая натиск противника, Красная армия перемалывает его живую силу, сокрушает его технику. В этой гигантской борьбе неоценимую помощь нашим войскам оказывают славные партизанские отряды.

Доблестные народные мстители! Родина с любовью и благодарностью следит за вашими героическими подвигами и ждет от вас новых ударов по ненавистному врагу.

Партизаны и партизанки! Не давайте немцам ни минуты покоя. Держите фашистов в непрерывном страхе. Истребляйте их всеми методами. Чем больше инициативы, находчивости и решительности вы проявите, тем больший ущерб нанесете врагу, тем скорее подорвете его силы. Бейте немцев всюду, уничтожайте их штабы, взрывайте вражеские склады, срывайте подвозку резервов, военной техники, боеприпасов, нарушайте связь…»

…Политинформация окончилась. Командиры взводов и отделений подняли своих бойцов. Надо было сменять тех, кто стоял в дозорах, секретах, дежурил в лагере, надо было отправлять людей на боевые задания.

На берегу речки остались Добрынин и несколько партизан, свободных от нарядов. Можно было идти в лагерь, но уж очень хорошо было здесь сидеть! Хотелось еще полежать на траве, погреться под лучами раннего солнца, покурить, не торопясь побеседовать о том, о сем. Медленно текущая речка плескалась у невысокого песчаного берега, омывала торчащие из земли корни деревьев. Где-то за рекой перекликались перепела и недружно, вразнобой, стрекотали кузнечики.

Партизаны еще находились под впечатлением только что окончившейся беседы.

— Значит, плохие дела на фронте опять пошли, — сказал как бы самому себе дедушка Макуха. Он сел на берег, неторопливо, привычным движением ног стянул с себя разнопарные сапоги — один кирзовый, другой хромовый, сбросил портянки и опустил ноги в воду.

— Ого! — в ту же секунду крякнул он и вытащил ноги обратно. — Сверху печет, а вода как лед.

Дед покрутил головой и по-прежнему, ни к кому не обращаясь, глубокомысленно сказал:

— Ишь ведь, куда залез, гад… на Кавказ. Ну, ничего: чем дальше залезет, тем труднее будет выбираться. Там ему всыпят по первое число. Наполеон тоже соображал — забрался, мол, в Москву, и конец войне, а после — еле ноги унес. Нет, брат!…

— Правильно, дедушка, — перебил Макуху Дымников. — Побежит Гитлер с Кавказа. Оно с гор-то и бежать легче будет.

Макуха покосился на Дымникова и замолчал. Он не любил, когда его прерывали. Осторожно, поеживаясь и открыв рот, дед опустил в студеную воду сначала пятки, потом целиком ступни.

Дымников лежал на спине, недалеко от Добрынина, из-под ладошки наблюдая, как жаворонок поднимался ввысь, заливаясь звонкими трелями; серый комочек делался все меньше и меньше и, наконец, растворился в голубой высоте.

— Сейчас спикирует прямо на нас, — сказал Дымников.

— Где? Кто? — встревоженно спросил Макуха и быстро вынул ноги из воды. Он решил, что речь идет о немецких самолетах.

— Жаворонок… — спокойно ответил Дымников, стараясь разглядеть птичку в небе.

— Ну, а когда же свадьба у тебя, Серега? — как-то чересчур поспешно спросил Макуха, видимо, желая скрыть свое беспокойство.

— Да у нас все готово! — оживленно ответил Дымников. — Мы уже почти супруги. Обо всем договорились, все неясные вопросы утрясли. Вот на, погляди на мою будущую женушку. — И, вынув из кармана маленькую фотокарточку, Дымников протянул ее старику.

Макуха вытер руки о штаны, взял фотографию, прищурил глаза и сделал вид, что разглядывает снимок. На самом деле, страдая дальнозоркостью и не имея очков, он ничего не видел.

— Дурень ты, Сережка, — укоризненно заметил он, продолжая вертеть карточку, — На снимке одно, а в натуре другое. Недаром в старину говорили: никогда не выбирай жену и сукно при свечке. — Он возвратил карточку Дымникову.

Партизаны засмеялись.

Дымников совсем недавно завел переписку с девушкой, работавшей секретарем правления одного из уральских колхозов. Любитель шуток и большой балагур, он стал выдавать девушку за свою невесту.

— Ну-ка, дай я посмотрю, — протянул руку Добрынин.

Дымников замялся, но потом нерешительно подал маленький снимок комиссару, настороженно следя за ним.

Добрынин удивленно поднял брови и едва сдержал смех. Со старой, потертой фотокарточки на него смотрел улыбающийся Дымников.

Ободренный тем, что комиссар его не выдал, Дымников продолжал балагурить:

— Ничего, дедушка! Я докажу, что любовь может возникнуть на расстоянии. Учти, что женщины любят героев. А я для нее прославленный герой. Она так и обращается ко мне: «Дорогой народный мститель…»

— Болтун ты, — махнул рукой дед. — Я вот…

Он не договорил. На поляне, за рекой, послышались один за другим четыре взрыва, и желтовато-белые облачка повисли у самой земли. Гитлеровцы уже четвертый день утром и вечером, в одни и те же часы, обстреливали лес из минометов, не причиняя, впрочем, партизанам никакого вреда.