Битва богов - Андрей Дмитрук

Косой луч из дверей падал… на деревянный покренившийся крест, обмотанный цветными нитками — магическую защиту против злых духов, что бродят ночами вокруг жилья в виде черных собак с огнедышащей пастью… Меня передернуло — то ли от крепнувшего ночного холода, то ли потому, что у дороги зашевелился приземистый силуэт. Еще мгновение, и он изрыгнул пламя.

Резко сдавило грудь; я почувствовал, что слепну, задыхаюсь… Но пламя вспыхнуло ярче, и я узнал малорослого горца. Присев у дороги, лепча закуривал неведомо как оказавшуюся здесь, вполне городскую папиросу. Обычай запрещал курение в доме.

Желая отрезвить себя болью, я ударил кулаком по стене. Что со мной делается?! Вместо того чтобы собраться в кулак для возможной схватки с реальным врагом, я шарахаюсь от тибетских духов… Мое перевоплощение грозило стать слишком полным. Я терял себя, растворялся в личности этого Раджнарайяна-бабу, пандита из Варанаси, спесивого от своей учености и суеверного, как последний шудра[20].

Кто дал папиросу малышу лепча? Купил ли он ее у одного из торговцев, или?..

Выше по дороге зашуршало, посыпались камешки, и под чубою нащупал я рифленую рукоять пистолета. Ясность уже понемногу возвращалась. Чтобы закрепить ее, я несколько раз повторил по-немецки свое имя и звание: Бруно Хильдемайстер, СС-оберштурмбанфюрер, адепт и полномочный посол Черного Ордена.

Отступление первое

Палестина, ХІІ век до н. э.

Господь был с Иудою, и он овладел горою; но жителей долины не мог прогнать, потому что у них были железные колесницы.

— Они не движутся, старший!.. — растерянно доложил снизу механик-водитель. Восседая на раме башенного люка, Сисара продолжал молчать, поскольку ответа ждали экипажи всех машин, не выключая громыхавших двигателей. А ответить начальник отряда пока не мог, ибо сам был озадачен поведением противника. Войска на склоне горы вправду замерли. Зная живой, неукротимый характер «заречных», Сисара не мог не опасаться подвоха.

Что они задумали? Ловчие ямы, бочки с горящей смолой?.. Все это уже было двадцать лет назад — и нимало не помогло. И, тем не менее, они решили восстать. Значит, держат камень за пазухой…

Своими острыми глазами Сисара видел на горе блеск медных копий и нагрудников. В самом деле, почему медлят? Струсили, завидев перед собой ряд бронированных машин? Но ведь знали же, на что идут? Да и не слыхал Сисара, чтобы «заречные» когда-нибудь отказывались от боя.

Что ж! Он поступит, как велят обстоятельства. Жаль несчастных, замороченных полудикарей — но проказа, исходящая из Меру, должна быть остановлена любыми средствами.

Прочистив горло, Сисара сказал в микрофон:

— Отряд… марш!

Лязгнули гусеницы, рывком стронулась башня под командиром… Наверное, следовало быть жестче двадцать лет назад, во время первых сражений. Соединиться с другими царями Ханаана, двинуться большим походом на Юг, дойти до Силома и первым делом взорвать Ковчег Завета, проклятую станцию связи, кою «заречные» волокли на плечах через горы и пустыни, ежедневно слушая кровожадные призывы своего «бога». Ах, союзнички наши, спесивые павлины, зажиревшие, слабодушные, вроде того моавитского царька, которому пропорол брюхо лазутчик пришельцев — и невредимым выбрался из царского дворца!.. Скоро царьков перебьют поодиночке, и мы ничем не сможем им помочь. Запасные части на исходе, оборудование нефтяных скважин ветхо; снарядов после сегодняшнего боя, можно сказать, не останется…

Тем не менее, цепь боевых машин бывшего сектора Приморья, пока еще грозных и наводящих ужас на пастушьи племена, с утробным рыканьем ползет по лугу. После недавнего разлива Кессона почва чавкает под тяжелыми траками. Вон за той рощицей он, Сисара, назначит огневой рубеж.

Затрещали стволы корявых акаций, вода из ручья плеснула на бледные ирисы… Повитые смрадным дымом, останавливались «железные колесницы». Все так же сидя верхом на башне, начальник отряда приказал целиться. Машины подняли хоботы орудий, точно собираясь затрубить по-слоновьи. Но Сисара не сразу велел стрелять, поскольку услышал голос.

Он доносился через всю равнину, — звонкий, исступленный, почти нечеловеческий по накалу страсти голос женщины. Женщина кричала там, на тронутом весенней зеленью склоне Фавора, перед молчаливыми толпами «заречных». Сумасшедшая пророчица с Ефремовой горы. Внедренные агенты не смогли обезвредить ее, умевшую зажигать воинов священным неистовством. Пророчицу хорошо охраняли.

На мгновение потеплело в груди у Сисары. Бедняжка, — самые страшные заклятья не удержат в полете осколочно-фугасный снаряд… Чтобы подавить непрошенную жалость, Сисара спрыгнул вниз, в душное нутро машины, и сухо скомандовал:

— Огонь!..

Грохот рухнул обвалом, под ногами дернулся пол. Через бинокуляр опытным глазом определил Сисара: недолет! Лишь один-два снаряда поразили цель, алым обрызгав камни, оставив изорванные шевелящиеся тела.

Что за притча? Вместо того чтобы рассеяться по Фавору, залечь за глыбами осыпей, — под радостно-хриплый вой своих варварских труб «заречные» хлынули на равнину. Бежали, горланя и отталкивая друг друга, вертя над головами мечи…

— Изменить угол прицела! По противнику… прямой наводкой…

Росла, росла тревога у Сисары. Нет, здесь не только азарт, внушение одержимых пророков и жрецов — связных Меру… Большое судно без огней три ночи назад двигалось по морю против горы Кармил. Патрульный вертолет погнался за ним, но был обстрелян и вынужден вернуться. А что делается на суше, у нас под боком?.. Трудно работать агентам, малочисленны они, да и оснащение Перевал пока не может заменить новым. Вот, не уследили за работой тайных мастерских, позволили вчерашним рабам царя Иавина вооружить такую армию…

Вдруг захотелось бросить все и лететь прочь из этого голого, дикого края, от озверелых пастухов и их кровавых распрей — домой, первым же почтовым самолетом в Гималаи!..

Расходился едкий орудийный чад. Оставив сотни трупов в грязи, в заплывавших мутной водою воронках, не замедляя хода, бежало с копьями наперевес орущее воинство «заречных».

Ладно. Машины больше не будут стрелять. Поступим по-другому. Малый вперед, фланговым выровнять линию… Когда гусеницы сомнут передовых, самых отважных или одурманенных, и медь клинков бессильно скользнет по стальной броне, — задние бросятся врассыпную; войска Иавина, обложившие равнину с трех сторон, легко переловят беглецов. Так было, когда «заречные» пришли в Асор и впервые столкнулись с «железными колесницами». Так должно быть и сейчас. Завтра те, кого помилует царь, вернутся на поля, в каменоломни, к печам для обжига кирпича…

С раздирающим гулом и свистом, оставляя широкую полосу гари, из-за Фавора взмыл крутой дугою остроклювый черный самолет с золотыми дисками на треугольных крыльях.

Уберегли, значит. Сколько веков хранили ради подобного случая! А может быть, несмотря на отсутствие всего, сумели изготовить? Если так, бедная наша Земля…

Сисара не успел додумать. Черная стрела, на бреющем пройдя над самыми башнями, вдогонку машинам растопырила дымную пятерню. Ракета ударила точно: дохнул огненный зев, полетели стальные лохмотья, в горящем комбинезоне закувыркалась безголовая кукла — стрелок-радист… Не дожидаясь, пока рванут топливные баки, Сисара вскарабкался к люку. Сзади визжал раздавленный прогибом корпуса механик-водитель. Отчаянным натиском отвалив массивную крышку, командир выкатился на лобовую броню; соскочил с нее, побежал, разбрызгивая лужи. За ним басовито вздохнула земля, и стало горячо спине. Машины справа и слева уже бушевали чадными кострами…

Поздно вечером, оглядываясь за горы, где мерцало тусклое зарево, выбрел Сисара к шатрам мирных кочевников — кенеян. Шлем он потерял в дороге, лицо скрывал грим из жирной копоти и пыли. Все тело сочилось болью после целого дня на крутых тропах, ноги были стерты до мяса; на затылке саднил большой ожог, кожа слезала мокрыми лоскутами.

Собрав последние силы, начальник отряда доковылял до шатра, где жил данник царя Иавина, кенеянский вождь Хевер, человек хитрый, но более развитый, чем его соплеменники. Видимо, хозяин был дома, огонек светильника теплился за чуть отодвинутым дверным полотнищем. После ада в долине Киссона и мучительного пути через горы все казалось добрым сном: уютный свет, тишина, шорохи в козьем загоне, стадо островерхих шатров под дубами, запахи навоза и парного молока.

Сисара отдернул полотно и заглянул в шатер. Он ошибся: дома была лишь жена Хевера. Широкобедрая и плосколицая, вовсе не женственная Иаиль шила, сидя на вытертом ковре, а кругом возились ее голые дети. Подслеповато моргал фитиль в глиняной плошке.