Убийственная красота - Фридрих Незнанский

Он нашел их достаточно быстро. Дуэлянты сидели на лавочке, курили и тупо смотрели на лежащее на земле неподвижное тело.

— Вы чего здесь? Это кто? — указал на тело Янушко.

— Не знаю, — апатично откликнулся Щеглов. — Я его грохнул нечаянно.

— А чего вы сидите? Может, он жив?

— Это вряд ли, — промолвил Щеглов.

Янушко начал осмотр тела. Пульс не прощупывался. Пуля, судя по небольшому количеству крови, угодила прямо в сердце. Распахнув пиджак, Янушко полез во внутренний карман за документами убитого и замер.

— Эй, але, у него ствол в кармане!

— Какой ствол? — не поняли дуэлянты.

— Сейчас посмотрим.

Янушко достал свой носовой платок и, обернув им кисть, извлек оружие.

— «Тэтэшник».

Он понюхал ствол. Пахло порохом.

— Да из него стреляли недавно!

— Кто? — изумился Щеглов.

— Наверное, убитый, — пожал плечами Янушко. — Ты же из его ствола не стрелял?

— Нет, я из своего, — совершенно обалдел невольный убийца.

В этот момент за плотной стеной деревьев, в глубине парка, послышался крик.

— Сидите здесь! — Янушко бросился на звук.

Он вернулся минут через пять.

— Значит, так. Там на лавочке лежит мертвый мужик, видимо подстреленный вот этим, которого ты, Вова, грохнул. Труп обнаружили прохожие. Вызывали ментов. Я отзвонился, узнал: едут из убойного отдела. Пока они не подъехали, быстро разрабатываем версию. Наша версия такая: ты, Вова, вышел вместе с Зайко за пирожными к чаю. И заметил подозрительного гражданина, у которого оттопыривался карман пиджака. И благодаря своей неусыпной бдительности ты, Вова, заподозрил неладное. И попросил гражданина предъявить документы. А гражданин вместо документов достал «тэтэшник» и прицелился в тебя. Ты был вынужден — после предупреждения, понятное дело, — открыть огонь. Ты выстрелил ему в ногу, но из-за темноты попал в сердце. Зайко, у тебя возражения по этой версии есть?

— Возражений нет, — четко ответил Зайко.

— Вот и хорошо. Сейчас народ подъедет, начнем работать по трупам.

— Да что же это за мужик? — теперь уже с некоторым любопытством посмотрел на господинчика Зайко.

— Выяснением этого вопроса мы еще займемся. Это от нас никуда не денется, — вздохнул Янушко.

Глава 17

Наружное наблюдение

Он был приглашен к двенадцати. Но смылся из дома ранним утром, когда домочадцы еще спали. Крадучись покинул дом, чтобы не встречаться глазами с женой. Он решил не брать машину, а прогуляться по городу пешком, чего не делал тысячу лет. Затянувшееся лето, явно перешагнувшее отведенные ему временные рубежи, все еще согревало горожан теплыми солнечными лучами. Но горожан на улицах было мало. Воскресенье. Все, ясное дело, на грядках. Собирают урожай. Впервые за несколько последних лет Александр спустился в метро и доехал до «Смоленской», то и дело озираясь на указатели, словно впервые попавший в столицу провинциал.

Он с удовольствием прогуливался по Старому Арбату, еще свободному от праздно шатающейся приезжей публики, намереваясь пройтись пешком до «Кропоткинской», где знал очень приличный магазинчик, а потом уже выйти к Мансуровскому переулку. Но насыщенный запах кофе остановил Турецкого. Он сел за столик открытого кафе, отгороженного от тротуара низкой чугунной решеткой, сделал заказ. Наслаждаясь двойным эспрессо, рюмочкой коньяка и первой утренней сигаретой, смотрел, как группа уличных музыкантов, лениво позевывая, расчехляет инструменты. Он старался не думать о предстоящем свидании, но думал только о нем.

Например, он не знал, будет ли присутствовать девушка, вместе с которой Настя снимала квартиру. Спросить постеснялся, а она сама ничего об этом не сказала. Он думал о том, как к ней обратиться: на «ты» или на «вы»? С одной стороны, они уже целовались, и это обстоятельство, в общем-то, предусматривало более интимную форму общения. Но он почему-то был уверен, что, открыв дверь, Настя скажет: «Здравствуйте, Александр Борисович». То есть поприветствует его по полной. И как ему ответить? «Здравствуй, Настя» — так, что ли? Словно учитель здоровается с ученицей? И дальше должно следовать: «Ну, показывай, Настя, как ты живешь, вытираешь ли пыль. И как у тебя с домашним заданием?» Чушь какая-то. А на «вы» — это тоже уже неестественно, потому что поцелуи-то были… И он не собирался делать вид, что их не было.

Он думал о том, что нужно купить шампанского, это обязательно. И, пожалуй, не одну, а пару бутылок. И коньяк для себя. И фруктов. И закуски. Что там могут себе позволить девочки-студентки? И два букета цветов. На случай, если Настина подруга все-таки будет дома. Он не хотел этого, но одновременно как бы и хотел, не представляя, как осмелится прикоснуться к Насте, если они окажутся наедине.

Но ведь прикасался уже! И уже целовал! Но это было так давно! Прошло больше суток. За это время она вполне могла влюбиться в кого-нибудь другого, гораздо более молодого и свободного от брачных уз…

Допив кофе, Турецкий поднялся и, дабы отвлечь себя от бесполезных мыслей, направился на другую сторону улицы, где только что распахнулись двери букинистической лавки. Тайной мыслью при этом было отыскать для Насти что-нибудь занимательное по интересующему ее древнему миру с его философами.

Перебирая фолианты, Саша поглядывал время от времени на улицу. Музыканты начали зарабатывать свой хлеб, наигрывая что-то битловское. Появился кое-какой народ. Арбат оживал.

Неожиданно за спинами музыкантов, в том самом открытом уличном кафе, которое он только что покинул, Саша увидел господина Литвинова, собственной персоной. Мужчина сидел в профиль, и Саша не сразу понял, что это был Марат Игоревич. Только тогда, когда он развернулся лицом к музыкантам, сомнения рассеялись. Да, он. Только вместо строгого костюма — джинсы и футболка. Литвинов что-то с жаром говорил кому-то, сидевшему напротив. Затем жестом подозвал одного из музыкантов. Саша сдвинулся вправо и увидел визави Литвинова. Это была Зоя Дмитриевна Руденко, собственной персоной. В легком платье и жакете.

Вот тебе и сходили за хлебушком!

Видимо, Литвинов сделал для своей дамы музыкальную заявку. Так как некая купюра перекочевала из руки Марата Игоревича в карман гитариста. Услышал Саша и саму песню: «Зачарована, заколдована, с ветром в поле когда-то повенчана…» — прекрасные стихи Заболоцкого, положенные на музыку неизвестного Александру композитора, несомненно звучали именно для Зои Дмитриевны.

Интересное кино! Почему они здесь? Ах да, Литвинов проживает в непосредственной близости — Староконюшенный переулок. А при чем здесь Зоя? Значит, при чем! Вот он ей руку сжал, смотрит выразительно, прямо как цыганский барон. Все-таки определенно в нем что-то опереточное есть. Ладно, не суть. Почему они именно здесь, рядом с домом Литвинова? А если Марина Ильинична увидит? Саша достал мобильник, записную книжку, набрал домашний телефон Литвинова. Долго слушал длинные гудки. Литвиновой дома не было. Так воскресенье же! Она, наверное, на дачу уехала еще вчера. А Литвинов остался в городе… и что? И привел к себе домой женщину?! Она что, у него ночевала?! А утром они вышли выпить кофе? Как в Париже. Не может быть! Почему? Она же говорила, что не видела своего однокурсника пять лет, после безобразной сцены в ресторане! Да мало ли что она говорила…

Однако Грязнов все время оказывается прав. Но… Даже если они любовники, как он осмелился привести ее в дом своей жены? Что же это он, ничего не боится? Ладно, об этом я подумаю завтра.

Турецкий набрал номер телефона оперативника Фонарева.

Как сообщила вежливая мама, Сашенька еще спал (а не смотался куда-нибудь за город, что соответствовало бы всем законам подлости!). Фонаревой — старшей было приказано разбудить сына. Турецкий услышал на другом конце провода тяжкий вздох, наполненный немым укором, и через минуту бодрый голос Шуры:

— Слушаю, Александр Борисович! Доброе утро!

— Привет! Шурик, бери тачку, дуй к Старому Арбату. Моментом. Лавку букиниста знаешь?

— Знаю.

— Я тебя здесь жду. Лети пулей. Форма одежды — спортивная. «Трубу» не забудь.

— Есть!

Саша вызвал телефонным звонком еще одного опера, назначив местом встречи тот самый кафешник. Только бы «сладкая парочка» не исчезла преждевременно, молился про себя Турецкий. Но парочка, видимо, не спешила. На столе появилась бутылка вина, тарелки с закусками. Плотно завтракают. Время тянулось невыносимо медленно. Наконец, дверь в магазинчик открылась и Фонарев засиял улыбкой перед взором Турецкого.

— Наконец-то, Шурка! Что так долго?

— Так пробки! Воскресенье, все уже повылазили. Полчаса стояли.

— Позавтракать успел?

— Нет.

— Это ничего. Вон кафе напротив, может, успеешь перекусить. Парочку, что сидит вон там, видишь?

— Он в черной футболке, она в голубом платье? Угу.