Мэгги Кэссиди - Джек Керуак

Разговоры за полночь на Бруклинском мосту, подходят сухогрузы из Монтевидео – Дикие поколения скачут в джазовых точках, гении в роговых очках наливаются пивом – Впереди Коламбийский университет – Заемщики биноклей в спальне Майка Хеннесси разглядывают девчонок из Барнарда[87] за зеленой площадкой для гольфа.

Мэгги потеряна.

46

Три года спустя, в холодную снежную ночь, лоуэллский вокзал переполнен поздними пассажирами из Бостона, что сжимают в кулаках «Дейли рекордз», спешат к машинам, автобусам. Через дорогу вокзальная столовка процветала, на гриле сочно шкворчали гамбургеры, а когда раздатчик со своей старой монтанской физиономией вылил на тускло поблескивавший жир жаровни тесто для блинчиков, оно все взметнулось вверх шипооблаком, громко, а двери взвизгивали, когда поездные мальчишки заходили поесть. Пассажирский поезд, 6.05 или 6.06, только что отошел, по Лоуэллу в зимних сумеречных снегах громыхал товарняк в сотню вагонов. А его последняя теплушка тащилась следом по мосту через Конкорд в Южном Лоуэлле, как раз недалеко от Массачусетс-стрит – паровоз пробирался носом сквозь лесные склады и оптовые базы сантехники, газгольдеры центрального Лоуэлла за ткацкими фабриками и Челмзфорд-стрит, а на задних дворах Принстон-бульвара подвижный состав еще вяз в сеющихся снежных заносах. По Миддлсекс-стрит и за железнодорожными путями, несколько обшарпанных тускло-серых парадных спрятали от бури нескольких лоуэллских официантов. Ресторан «Благден» работал не бойко, бурый на углу, внутри несколько скучных едоков, зал кафетерия. За ним гараж и стоянка «Благден» уже почти справились с вечерним наплывом. Служитель только откатил на место большой грузовик, поближе к перегородке, и втиснул последний «бьюик» поглубже в ряд в самом дальнем углу гаража, места почти не осталось. Служитель остался один, прошел на свое место с ключами от машины, карандашом и квитанциями, толстые ляжки спешили – полупританцовывая. У больших подъемных ворот присвистнул, увидев, что буран медленно опускается в переулок; над головой тускло тлело серое кухонное окно многоквартирного дома – служитель слышал, как о чем-то болтают детишки. Он свернул в пузо кабинетика с конторкой, швырнул на нее корешок квитанции к другим бумагам и сигаретным пачкам, а сам бросился в кресло на колесиках, развернул его и закинул ноги на стол. Рыгнул. Снял трубку.

Набрал номер.

– Здоро́во, эт ты, Мэгги?

– Да. Джек? Опять звонишь? Я думала, ты со мной уже все – не поверила.

– Я, я! Давай! Я за тобой прям щас заеду – Попьем пивка в конторе, радио врубим, попляшем – я тебя домой отвезу – на здоровенном «бьюике».

– Во сколько?

– Прям щас!

– Похоже, ты изменился.

– Ну дак. Три года тебе не хухры-мухры!

– Последний раз, когда я тебя видела – после бала – помнишь? – такой мальчик из колледжа был.

– Я уже не мальчик из колледжа. – Я через месяц на Флот ухожу.

– Ты же был уже на флоте!

– Так то ж торговый.

– Тогда ты был лучше – Но я все равно приду.

«Мэгги все та же», – подумал служитель гаража, Джек Дулуоз, высчитывая:

– Значь так, я буду ровно через двадцать минут. Сиди наготове. Я сразу должен вернуть этот «бьюик» на место. Это все равно что угнать. И за стоянкой никто не присматривает.

– Ладно. Я уже готова.

– Отлично, малышка, – сказал Дж. Д. – покеда, – кинув трубку и вскочив на ноги. Вытащил ключи, вышел, запер дверь кабинетика, попробовал – подошел к подъемным воротам просто дернуть за ручку, хлопнул по ним, снова углубился в гараж, сел в «бьюик».

Дверца машины мягко фыркнула. Затем снова щелкнула, когда он выскочил опять и выключил несколько ламп в гараже – Уже в сумраке начал что-то сокрушенно искать. Затем машина медленно завелась, он сдал чуть-чуть назад, переключил передачу, выехал, мигнули фары – осветив все гаражные тени – Бибикнул клаксон, когда он случайно двинул локтем, нашаривая сигареты – С подозрением оглядываясь через плечо, проехал по гаражу, выехал наружу в занесенный снегом переулок – Шапки на нем не было, одна куртка – Всего лишь за несколько месяцев до этого он работал репортером в одной лоуэллской газетенке и сейчас выглядел дико, словно человека вывалили в эту краснокирпичную груду ночи из какой-то каталажки, и он теперь, весь сияя, воровато и неистово озирается, вертит пугливой своей головой, отовсюду слыша воображаемые звуки, видя, как на него мчатся воображаемые машины, а он должен быть на стреме – невозможно медленно «бьюик» пополз к выезду из проулка. Снег повалил гуще. «Валет бубен, – пел Джек, – валет бубен, тобою буду я сражен», – выговаривая «Уаэт бубьон» как бы в память о Джи-Джее Ригопулосе, который пел так в новогоднюю ночь 1939 года, когда он сам впервые встретил Мэгги, эту девушку, кому он сейчас засадит так засадит, вот только затащит сперва в этот «бьюик», чуть попозже в гараже, и поглубже.

– Малышка, – вслух произнес он, – я тебя сегодня вечерком точно отымею – так, как раньше с тобой бывало, теперь не проканает – я ж тебя просто наизнанку выверну – у меня и после тебя были бабы, и поездил я немало, и заезжал далеко – я б мог тебе такого порассказать, что вся твоя занюханная Массачусетс-стрит под этой звездой побледнела бы и скукожилась – и про железные дороги, и про бутылки, что я швырял, а женщины приносили мне на ужин джин, и про старых бичар, за которыми я перся по полям, чтоб только послушать, как они блюза поют – и про луны над Вирджинией – и про птичек на том же месте засушливым утром – рельсы на юг бегут, на запад – обо всех пыльных местах, где я присаживался – спал – О том, что я узнавал наутро за конторским столом, за школьной партой, за письменным столиком у себя в спальне – О романчиках прямо на гравии – на расстеленных в парке газетах – на кушетках пивных землячеств – О танцах, что я разучивал у ночного окна в одиночестве – О книгах, что я прочел, о новых философиях, что я придумал – Торстен Веблен, дорогая моя – Шервуд Андерсон[88], милашка – и еще чувак, которого зовут Достоевский – и о горах на Северном полюсе, на которые я взбирался – Так не пытайся же дать мне сегодня отлуп, получишь по рукам, я спущу тебя в реки, ты у меня попляшешь.

Пока он говорил так, «бьюик» выкатился наконец из гаражного проулка на Миддлсекс-стрит, пропустив три машины, а теперь едва обгоняя три другие, он свернул вправо, перевалил через рельсы, пугливо заглядывая в жерла ночи по обе стороны, не выскочат ли с хрустом локомотивы, мимо вокзала, столовки, отеля «Мерримак» – где, как он знал, Рино, хозяин «бьюика», просто валяется в постели со своей телкой и не вылезет оттуда до утра, а если и сегодня, то все равно гораздо позже – У подножия высокого холма, куда от Мерримак уходила Школьная улица, он собрал все свое мужество, полагая, что в безумном свежем снегопаде цепи ему не понадобятся.

Вокруг мигали светофоры. Он взобрался на горку, на миг притормозив на перевале, сдав чуть правее, уступая в этой достославной карусельке кольцевой развязки чуть больше места другим лошадкам из центра Лоуэлла, описал полный круг и стал спускаться по Школьной, ведя машину уверенней, набирая скорость: интересно же, какие опасности сейчас швырнет ему в лицо реальная жизнь. Вниз мимо бального зала «Коммодор», вниз мимо академии Кита, и оставив слева черный огромный общественный пустырь, теперь побелевший и исчерченный черными пунктирами следов, еще ниже к Южному Лоуэллу и дому Мэгги.

47

Но тот не изменился. Печально гаражный служитель вглядывался в теплые огни домика, в рытвины дороги, тусклые фонари, мертвые лозы на зимней веранде, в силуэт дорогой и любимый и какой-то полунавязчиво неявный – очертания старой тахты в углу веранды, на которой так давно он терял голову от лунного вина в чьей-то чужой юности, когда его собственная юность была юна.

Мэгги выскочила на его гудок. Он не разглядел ее лица. Она сразу подбежала к другой дверце.

– Ты не хочешь зайти с моими поздороваться?

– Не-а, поехали.

Она села, испуганно, влезла в машину чуть не на четвереньках, с трудом высвободив ноги, попробовала усесться.

– Ну, вот ты какой – сильно изменился.

– Почему это?

– Похудел, но ты ведь больше и не мальчишка – то есть все равно мальчишка, но выглядишь… как-то бездушно или как-то…

– Бездушно!! Ха!

– Или как-то – А я, я изменилась?

Он завел машину, глянул наскоряк.

– Ну дак – ты такая девушка, которая всегда одинаково выглядит – хорошо.

– Ты даже не посмотрел.

Он гнал машину по Массачусетс-стрит, отчаянно стремясь хоть что-то сделать, пытаясь обруливать черневшие на снегу люки.

– Посмотрел, посмотрел.

Они дрались и боролись на самом дне «бьюика» в глубине гаража в два часа ночи, и сладость девочки таилась от мальчика под толстым резиновым поясом трусов, за который он дергал и тянул, безнадежно пьяный, уже у самых врат.