Необязательная страна - Вали Наср

Когда туман рассеется, мы окажемся перед лицом такой ситуации: Иран станет слабее, чем он сейчас, – возможно, его экономика сократится до размеров экономики полуострова Кейп-Код на северо-востоке США, – и вместо того чтобы получить единственную бомбу за пять лет и надежный арсенал через, допустим, 20 лет, он получит бомбу лет через 10, а арсенал – через 40. Но к тому времени Китай и Россия поглотят Среднюю Азию, приберут к рукам энергетический рынок Европы и прочно укоренятся в самом центре Ближнего Востока. Они превратятся в гигантов, бросающих вызов позициям Америки в мире и, возможно, главенству доллара как валюты международного обмена. А когда это случится, вернуть все на круги своя окажется невозможным. Тогда мы столкнемся с глобальными угрозами – угрозами, подобными тем, с которыми мы сталкивались во времена «холодной войны» и по сравнению с которыми опасность со стороны Ирана будет выглядеть мелочью. Не кажется ли очень заумным шагом сдерживать Иран, субсидируя подъем Китая и России? Прежде чем нам придется давать всему обратный ход, возможно, следует спросить себя, имеет ли смысл рассматривать Иран в качестве игрока, который может помочь сдерживать Россию и блокировать посягательства Китая на Ближний Восток.

Когда Обама утверждал, что переговоры возымели свои плоды и настала пора ужесточить санкции, дипломатия нашла новое проявление в виде бразильско-турецкой инициативы. Общепризнано, что Бразилия и Турция выглядели нетипичным дуэтом, который мог бы взять на себя одну из невероятно тонких проблем мировой повестки. Они не входили в группу «5П+1» (пять постоянных членов Совета Безопасности ООН плюс Германия), которая сидела за столом переговоров в Женеве. Тот факт, что турки и бразильцы сделали попытку в улаживании кризиса, который глобальные заправилы не могли разрешить, стал доказательством «подъема остальных» – средних держав с быстро растущими экономиками и со стремлением оставить свой след в глобальной политике121.

Турция в особенности очень стремилась выступить как регулятор региональных проблем и поддержать свой имидж локальной державы и моста между Востоком и Западом. У Бразилии не было четко выраженных интересов на Ближнем Востоке, однако она считала, что великая держава обязана быть в состоянии решать великие проблемы, и не только в своем ближайшем окружении. Кроме того, Бразилия сама одно время лелеяла смелую ядерную программу, и, все еще надеясь к ней вернуться, она чувствовала себя не в своей тарелке в связи с прецедентом, который создавал иранский кризис для будущих кандидатов на ядерный статус122.

Президент Бразилии Луис Игнацио Лула да Силва пригласил Ахмадинежада, а президент Турции Абдулла Гюль, премьер-министр Турции Ресеп Тайип Эрдоган и министр иностранных дел Ахмед Давутоглу неоднократно посещали Тегеран по разным поводам. И Лула, и Ахмадинежад были популистами, а Турция хотела предложить Ирану свой взгляд на ислам в современном мире – демократическая страна, открытая для экономического сотрудничества и участвующая в процессе глобализации. Давутоглу рассказывал мне, что он беседовал с Хаменеи об этих взглядах и объяснял, как Турция и Иран могли бы создать дугу исламской мощи и процветания, простирающуюся от юго-восточной части Европы до юго-западного уголка Южной Азии. Для Турции это стало бы, по сути, новым ЕС. Хаменеи выслушал его, но никак не прореагировал. Дипломатический успех по ядерной проблеме усилил бы доверие к Турции и устранил бы препятствия на пути вовлеченности Ирана в глобальную экономику.

И Турция, и Бразилия были очень заинтересованы в снятии санкций ООН и конгресса. В 2009 году Бразилия имела объем торговли с Ираном в размере двух миллиардов долларов США, и она надеялась значительно увеличить эту цифру. Турецкие компании тоже активно заняты в строительном бизнесе, пищевой промышленности, производстве потребительских товаров, туризме, сфере телекоммуникаций и энергетике в Иране. Ни Бразилия, ни Турция не хотели бы прекращения этих связей. Сделка могла бы отменить санкции.

Давутоглу объединил усилия с бразильским министром иностранных дел Цельсо Аморимом с тем, чтобы пересмотреть заключение сделки с Ираном. Вашингтону с самого начала не понравилось это вмешательство, и он попытался убедить Эрдогана и Лула отказаться от этой идеи. Но позднее Обама написал Эрдогану, выказав поддержку турецким и бразильским усилиям как заслуживающей внимания инициативе, которая могла бы снять опасения международного сообщества. Он даже предложил, что иранский низкообогащенный уран мог бы оставаться «в доверительном управлении» в Турции, пока высокообогащенные топливные таблетки находились бы в руках Ирана123. Это демонстрировало высшую степень вовлеченности в турецко-бразильские усилия и готовность к компромиссу с целью достижения их успеха. То был хороший пример стратегии «руководства со стороны», которая станет отличительным признаком внешней политики Обамы. Турция расценила послание как зеленый свет в плане ускоренного продвижения в переговорах.

В самом Иране тем временем отношение к идее заключения обменной сделки стало меняться. Причина заключалась в Ахмадинежаде. С ноября 2009 года по май 2010-го он объездил всю страну, объясняя суть сделки и ее пользу для Ирана. Чем больше иранцев слышало его доводы, тем быстрее стало остывать сопротивление, которое погубило эту сделку. И то, что Иран в конечном счете подписал обменную сделку при открытой поддержке со стороны парламента, стало для Ахмадинежада победой внутри страны124.

Эрдоган и Лула отправились в Тегеран в мае 2010 года и через два дня интенсивных переговоров подготовили договоренность. Тегеранская декларация – это первый документ, когда-либо подписанный Ираном конкретно по ядерной проблеме125. Суть сделки заключалась в обмене 1200 килограммов низкообогащенного урана на 120 килограммов ядерного топлива, обогащенного примерно на 20 %.

Эрдоган и Лула думали, что они совершили чудо, но Вашингтон отверг эту сделку, рассудив, что Иран получал здесь слишком много, а давал в ответ слишком мало. Хотя данная цифра – 1200 килограммов низкообогащенного урана – содержалась и в послании Обамы, Вашингтон теперь утверждал, что Иран получал гораздо больше, чем это количество, а передача 1200 килограммов не сможет помочь надежно проконтролировать продвижение Ирана к атомной бомбе в отличие от санкций, на которых в свое время настаивалось в Женеве.

Реальность же состояла в том, что Вашингтон никогда не рассчитывал на то, что Бразилия и Турция добьются договоренности с Тегераном – Обама одобрил их усилия, ожидая, что они потерпят неудачу и тем самым вопрос о санкциях встанет еще острее. А теперь эти две новых продвинутых страны подрывали дело с санкциями. Вашингтон приложил слишком много усилий в сколачивании международной поддержки санкций – особенно в деле подключения России и Китая – для того, чтобы сейчас менять курс. Санкции стали самоцелью, а не средством получения дипломатического решения. Как ни парадоксально, Тегеранская декларация стала возможной именно благодаря серьезности угрозы санкций – Турция и Бразилия опасались, что они нанесут ущерб их деловым связям. Ее можно было бы рекламировать как победный удар дуплетом в пользу политики «двух дорожек»: одна лишь угроза санкций произвела реальный позитивный эффект! Вашингтон мог бы вновь возвращаться за стол переговоров и использовать угрозу дальнейших санкций для того, чтобы нарастить усилия на основе Тегеранской декларации и позволить сработать дипломатической дорожке.

Вместо этого администрация Обамы дала понять, что она на самом деле не очень-то была заинтересована в дипломатическом решении; ей нужны были только санкции. Она хотела, чтобы дипломатия сделала попытку что-то предпринять, но потерпела поражение; она не была готова или не хотела иметь дела, рассчитанные на успех. Белый дом полагал, что с политической точки зрения санкции безопаснее. Следовать бразильско-турецкому прорыву было бы рискованно, и это потребовало бы вложения политического капитала: можно было предположить, что Израиль, Европа, конгресс США и арабские государства – все выкажут свое недовольство. А с санкциями было легче. И они получили бы хорошую реакцию дома.

Израиль никогда не поддерживал дипломатию и рассматривал вмешательство Бразилии и Турции как опасный уход от действительности. Один высокопоставленный турецкий чиновник сказал мне, что нападение Израиля на турецкую флотилию, несущую помощь палестинцам в секторе Газа в мае 2010 года в нарушение израильской морской блокады, было преднамеренным шагом в отношении действий Турции, предупреждением Анкаре не вмешиваться в дела Ирана. Турция поняла это предупреждение, однако нападение разожгло турецкое общественное мнение и омрачило турецко-израильские отношения.