Четвертое состояние - Юрий Яровой

Также по совету юристов, в качестве предварительного шага, закрепляющего мое авторство концепции биоплазмы, одновременно и для предупреждения попытки подать заявку на научное открытие по концепции биоплазмы со стороны моих бывших соавторов (Колющенко, Шлемова, Загайнова, Кореневой), обладающих аппаратурой, которую они могут использовать для выявления и регистрации в живом веществе биоплазмы (атома-икс), чего я, как вы знаете, лишен совершенно, я решил вышеуказанный материал в копии направить в ученый совет Средне-Азиатского университета — для закрепления своего авторства и чтобы дать по рукам Колющенко и его приятелям, присвоившим чужую мысль.

Я надеюсь, если ученый совет потребует дополнительных документов по затронутым вопросам (например, оригинал «Трудов Республиканской конференции», которые я вам вернул в целости и сохранности, или ваш очерк «Четвертое состояние жизни», или захочет вас выслушать лично), я смело могу рассчитывать на вашу честную и бескорыстную помощь и моральную поддержку.

С глубоким уважением и надеждой на благополучный ответ.

В. Гринеев,

инженер-изобретатель.

г. Победный, 1210,74 г.».

XI

«Уважаемая Людмила Михайловна!

Я получил наконец от редакции журнала «Факел» официальный ответ на мое заявление по поводу грубого нарушения авторского права.

Цитирую:

Литератору т. Лаврову Г. А.

В ответ на ваше сообщение о том, что при подготовке вашего очерка «Сетвертое состояние житии» были допущены отклонении от характера стиля оригинала, установлено следующее:

1. Поскольку журнал «Факел» является литературно-художественным, а не научно-популярным, редактором отдела публицистики Демидовым В. А. вполне правомерно были произведены купюры, касающиеся сугубо научно-популярных моментов очерка.

2. При консультации т. Демидова В. А. по телефону со специалистами в этой области науки выяснилось, что целый ряд моментов, включая и результаты внедрения идеи биоплазмы в медицинскую практику, являются спорными, требующими глубокого изучения. Естественно, редакция обязана была прислушаться к мнению высокоавторитетных специалистов и произвела в соответствии с этим соответствующую перестановку акцентов.

3. В связи с тем, что в момент подготовки текста вашего очерка к печати вы находились в длительной командировке с неопределенным местопребыванием (города Сибири), не имея возможности ознакомить нас с окончательно отредактированным текстом, редакция сочла возможным заслать его и набор без вашей визы. Однако, считая, что в данном моменте, даже с учетом вышеперечисленных конкретных обстоятельств, все же усматривается некоторое нарушение авторского права, редактор отдела публицистики т. Демидов В. А. строго предупрежден о недопустимости засылки подобного рода материалов в печать без предварительного ознакомления авторов с объемом и характером литературной правки оригиналов,

Главный редактор

Конст. Никандров».

Что же мне посоветует ваш уважаемый коллектив, Людмила Михайловна? Подавать в суд?

Ваш Г. Лавров».

XII

«Гена, я совершенно не понимаю тона твоих писем: чем он вызван? Чем я-то перед, тобой виновата?

Эти последние десять месяцев, ты прав, в моей жизни были самыми тяжелыми: я потеряла не только тебя, но и маму. А после твоего очерка в «Факеле» думала — теряю и своих самых близких друзей и товарищей. И ты, после всего, не стесняешься назвать меня дурой, а мое отношение к тебе дуростью? Вместо того, чтобы хоть как-то, хоть чем то поддержать человека, которого, как ты утверждаешь, любишь так, что тебе даже страшно от этого чувства, ты забрасываешь меня насквозь фальшивыми, а то и вообще возмутительными по тону «писульками» и считаешь при этом себя не только правым, но имеющим право читать мне унизительные нотации!.. Как ты мог! Какое ты вообще имел право предавать гласности те детали из жизни моих друзей — Татьяны, Антона, Шлемова, Загайнова, которые я тебе рассказывала только дли тебя. Да, у меня от тебя не было никаких тайн —ты это знаешь хорошо. Но если бы я знала, как буду жестоко наказана за свою доверчивость!

Я вообще не знаю, как бы выдержала эти страшные, самые страшные в моей жизни десять месяцев, если бы не мои настоящие друзья—Антон и Татьяна. Сначала твое предательство, а потом — смерть мамы...

Смерть мамы подкосила меня окончательно. Мне было так плохо, что со мной полетела Татьяна. Целые сутки провели в аэропорту: февраль для Алатау самый тяжелый месяц —дожди, снегопады, туманы. В Семиречье мы прилетели уже в день похорон. Я шла за гробом, и у меня было одно-единственное желание: лечь рядом с мамой. Папа рассказывал: она ждала меня до последней минуты. Ждала, что я прилечу и спасу ее — отведу от нее смерть. Как в прошлый раз. И я ведь знала, что у нее с сердцем опять плохо, давно уже плохо. Я хотела перевезти маму в Алатау, показать ее хорошим врачам, может быть, даже попробовать нашу методику. Правда, стенокардия у нее была очень запущенная, как утверждали семиреченские врачи —необратимая. Мнения у нас тогда разделились; Антон считал, что надо рискнуть — попробовать маму лечить лучами лазеров, а Татьяна считала мою затею пустой и даже вредной. От Семиречья до Алатау на поезде тридцать часов, я сама сомневалась, как она перенесет этот переезд летом, в нашу дикую жару. Да еще переезд в Алатау, где высота над уровнем моря две тысячи метров. Посоветовавшись с папой, я решила отложить переезд мамы в Алатау до октября-ноября. А потом у меня появился ты, мы начали подготовку к регистрации излучения плазмы... И моя мама отошла на второй план. Если бы ты знал, как я проклинаю себя за эгоизм, за черствость, равнодушие к маме! Ведь она сделала все, чтобы «поставить на ноги старшенькую» — меня. И так надеялась, считала, что я могу ее спасти, — и права была, права, Гена. Уже летом, после смерти мамы, Г. В. Гуров образовал в своей транспортной клинике экспериментальную группу больных, страдающих тяжелой формой стенокардии. Примерно такой же, как у мамы. Через два месяца лечением лучами лазеров у 27 процентов Глеб Владимирович добился состояния, которое врачи обозначают термином «клинически здоров», у 60 процентов — значительного улучшения, и лишь у 13 процентов, очевидно, с сильными патологическими нарушениями и в сердце, и в сосудах, лазеры не помогли. И разве мама, не забудь я о ее тяжелом положений, не забудь о своем решении перевезти ее в Алатау, не могла попасть хотя бы в число 60 процентов?

Похоронив маму, я поняла, что наша семья без нее пропадет. Папа (он намного старше мамы) в последние годы, выйдя на пенсию, стал попивать, а тут, после похорон, запил совсем. Он очень любил маму. Аленке, она учится в девятом классе, всего шестнадцать, а Алешке вообще двенадцать. Дети. Что было делать? Я отправила Татьяну в Алатау с заявлением уволить меня из состава лаборатории — не могла я бросить на произвол судьбы свою семью. Но Антон даже слышать не хотел о моем уходе.