Финита ля комедиа - Ирина Мельникова

— Ваш брат имел средства?

— Да, он был весьма богат. Когда-то служил в полку, но в ранних чинах ушел в отставку. Он получает до двухсот тысяч дохода в год. Большую часть денег вкладывает в дело. Иногда играет на бирже. Но я в этом ничего не понимаю, поэтому пояснить больше не смогу.

В карты или в бильярд он отродясь не играл, разве что в шахматы. До них Костя большой любитель еще со службы в армии.

— У него была любовница?

— Что вы, что вы! — замахала руками Надежда Сергеевна. — Он жил одиноко, но не позволял себе связей. Поэтому я очень удивилась, когда лакей сказал, что Костя собрался якобы жениться. Он же из дома почти не выходил и мало с кем знался. Он был робким и стеснительным человеком. Петр, его лакей, даже ума не приложит, когда у Константина Сергеевича и с кем могло что-нибудь сладиться. Если только какая-нибудь сама ему на шею повесилась? Но две недели назад мы встречались, он даже речи не вел, чтобы жениться.

А когда я намекнула, что не век же ему бобылем куковать, он на меня даже рассердился…

— А вы можете описать, как выглядел ваш брат, как одевался?

Надежда Сергеевна пожала плечами и достала из ридикюля фотографию солидного круглощекого господина с небольшой аккуратной бородой и пушистыми, спадающими вниз усами.

Тартищев внимательно вгляделся в фотографию.

Лицо убитого в «Эдеме» было исполосовано бритвой, а усы и борода слиплись от крови, поэтому то, что он сейчас видел на снимке, отличалось от того, что было зафиксировано на полицейской фотографии, как небо и земля.

— Простите, сударыня, — Тартищев вернул фотографию Остроуховой, — но не могли бы вы съездить в мертвецкую и осмотреть покойника? Я дам вам в сопровождение одного из агентов.

— Конечно, конечно, я съезжу! — женщина нервно скрутила носовой платок и побледнела. — Мне непременно его надо осмотреть и убедиться, что это не Константин Сергеевич.

Но убитый оказался как раз Константином Сергеевичем Курбатовым. Прежде чем упасть в обморок, Надежда Сергеевна разглядела крупную родинку на его правой руке. Истерично вскрикнув: «Костя», она обвисла на руках агента, не позволившего ей рухнуть на каменный пол мертвецкой. Санитар и агент вывели ее на свежий воздух, усадили на лавочку в небольшом скверике. Надежда Сергеевна пришла в себя и принялась плакать навзрыд, так что пришлось везти ее домой. Более от нее ничего нельзя было добиться.

Но теперь сыщики, по крайней мере, знали, кто находился в номере вместе с убитой актрисой. Однако это еще больше запутало розыск. Если верить Надежде Сергеевне, брат ее, несмотря на солидные средства, был из робкого десятка, а тут вдруг явился на свидание к признанной городской красавице. И, похоже, Каневская отвечала ему взаимностью, если после короткого ужина оба оказались в одной постели. И, кажется, еще до того, как снотворное, обнаруженное в бутылке вина, подействовало на них. Но каким образом Курбатову удалось познакомиться с актрисой, если он нигде не бывал, тем более в театре?

Однако история с портсигаром неожиданно получила свое продолжение.

К вечеру в кабинет к Тартищеву вбежала Молчали на и радостно объявила:

— Федор Михайлович, мы, кажется, схватили убийцу!

Тартищев покачал головой и с недоверием посмотрел на раскрасневшуюся от возбуждения женщину.

— Так уж и убийцу, Надежда Аверьяновна? Скажете и сами поверите!

Молчалина сердито фыркнула.

— Вечно вы насмехаетесь, Федор Михайлович! Только на этот раз, и вправду, крупная птица нам в руки залетела!

— Ладно, не горячитесь, — произнес Тартищев примиряюще, — рассказывайте, что у вас приключилось? Небось еще один портсигар принесли?

— Нет, не принесли, — вздохнула Молчалина, — но слушайте по порядку. — Она подвинула к себе пепельницу и, не спрашивая разрешения, закурила.

Тартищев терпеливо ждал. Актриса была дамой экзальтированной, временами откровенно бестолковой, но случались и в ее жизни светлые моменты… Наконец, она затянулась в последний раз, по-мужски придавила окурок ко дну пепельницы и принялась рассказывать:

— Честно говоря, на успех мы не слишком надеялись. Но сидим, ждем у моря погоды и от нечего делать в крестики-нолики с Борисовым играем. Только на лестнице какой-то шум послышится, я бросаюсь к роялю и принимаюсь вопить гаммы, а Борисов лупить по клавишам. И так почти весь день провели. В тоске и вое. Но ближе к вечеру, где-то час назад, в дверь кто-то позвонил. Силантий взял салфетку с револьвером под мышку и пошел открывать дверь, а мы с Борисовым заголосили что было мочи, не то «Да исправится молитва моя», то ли какую другую ахинею, уже и не помню. Тут в нашу комнату зашел совсем еще молодой человек еврейской наружности и пристально на меня уставился. Тогда я смотрю на Борисова и с этаким томным видом ему говорю:

— Простите, маэстро! Этот юноша, видимо, ко мне!

Борисов засуетился:

— Пожалуйста, пожалуйста, я вам мешать не буду! — и вышел из комнаты.

А я спрашиваю еврейчика:

— Что вам угодно, мосье?

Он голову склонил:

— Вы случайно не госпожа Молчалина?

Я подтверждаю, что да, госпожа Молчалина собственной персоной.

Тогда он уточняет:

— Это вы дали объявления в газетах об утерянном портсигаре?

Я вскочила на ноги и со всей радостью, на которую была способна в тот миг, вскрикиваю:

— Боже! Неужто вы принесли его?

— Нет, я его не Принес. Но точно знаю, у кого он находится…

В этом месте своего рассказа актриса капризно надула губы и сердито вздернула плечиком, вероятно, так же, как при разговоре с молодым человеком.

— И что же, вы выяснили, у кого находится портсигар? — спросил у нее Тартищев.

— Сначала я попросила его самым подробнейшим образом описать дорогой моему сердцу сувенир. И он очень старательно мою просьбу исполнил, не забыл даже про имя «Надя» и сердечко со стрелой. Это ясно подтвердило, что он не врет и, несомненно, держал портсигар в руках. «Да, — говорю я ему, — это, кажется, действительно мой портсигар. Скажите, где он сейчас?»

Но еврейчик в ответ засмеялся: «Уй, нет, мадаменька!

Разве можно так сразу сказать? Сначала деньги заплатите…» Пришлось звать «маэстро» и Силантия. Они тут же появились в комнате с «браунингами» в руках.

Словом, надели мы на него наручники и привезли к вам.

— Кто он такой? По столу приводов проверили?

— Назвался Александром Шулевичем, православным евреем, учеником часовых дел мастера Аксенова, чья мастерская находится на Покровской горе. У Колупаева на него никаких данных не оказалось. Вероятно, под судом еще не успел побывать.

— Ну, ведите сюда этого убийцу, — приказал Тартищев. — Посмотрим, что к чему.

Через несколько секунд перед ним предстал трясущийся от страха еврейский юноша, почти мальчик, с красными, заплаканными глазами.

— Ну что, влип, братец, в историю? — справился у него почти ласково Тартищев.

Шулевич нервно дернул щекой, затравленно посмотрел на начальника сыскной полиции и вдруг заговорил торопливо, глотая окончания слов и слегка картавя, отчего слова его, казалось, выщелкивались точно горошины из сухого стручка и рассыпались по полу.

— Уй, господин начальник! Ваше высокопревосходительство! За ради бога отпустите меня в сей момент!

Я вот ни на столечко не виноват. — Шулевич чиркнул ногтем большого пальца по самому кончику мизинца. — Разве вот такую капелюшечку всего! Я смирный, бедный еврей! Живу себе тихо, никому горя не делаю! Ну, конечно, хотел сделать маленький гешефт! Совсем крохотный! — И, сблизив большой и указательный пальцы, он наглядно изобразил незначительность гешефта. — Что здесь такого? — Он с недоумением посмотрел на Тартищева. — Мадам ведь за хвост не тянули предложить сто рублей. И я хотел все по-честному…

— Я тебе верю, — сказал Тартищев, — только портсигар, который ты столь подробно описал госпоже Молчалиной, принадлежал недавно убитому господину.

И был, к слову, найден в день убийства. — Федор Михайлович извлек из стола портсигар и показал Шулевичу. — Узнаешь?

— Узнаю, — произнес он разочарованно, но уже без прежнего испуга. — Значит, пропал гешефт? Без меня портсигар отыскали?

— Получается, что без тебя, — согласился Тартищев и указал еврейчику на стул. — Присаживайтесь, Шулевич, и рассказывайте, откуда вы узнали о нацарапанном внутри имени «Надя» и сердечке со стрелой?

Выходит, держали портсигар в руках? Неужто вы и вправду убили этого человека — хозяина портсигара?

— Уй, — взвился на стуле Шулевич, — не говорите, ваше сиятельство, такие ужасы! Разве Шулевич похож на убийцу? Фуй, фэ! — Он схватился за голову. — Убить человека? Это ведь кошмар! Светопреставление! Я в бога верую! И расскажу вам все, все, без утайки! — Он истово перекрестился на портрет государя императора, висевший на стене за широкой спиной Тартищева, и, закатив глаза, что-то быстро прошептал дрожащими губами, вероятно молитву.