Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом стремлении к диктатуре не было ничего противоестественного, поскольку в критических условиях она является единственной формой власти способной сохранить основы цивилизации: «в конечном счете требуется государство насилия, — констатировал эту закономерность В. Шубарт, — в котором человеческая масса ищет спасения от хаоса»[704]. «Междоусобная война, — подтверждал кн. Е. Трубецкой в 1909 г., — вызывает всеобщую жажду порядка, власти мира во что бы то ни стало. Утомленные кровавой оргией население готово мириться со всякой диктатурой…»[705]. Ключевым является вопрос: во имя чего, ради достижения каких позитивных целей должна была осуществиться столь радикальная мобилизация власти? Что могли ответить на него лидеры обоих противоборствующих лагерей белого движения?
Практически ничего: «Белое движение не провозгласило цели, а его лидеры отказывались говорить о будущем России», — отмечает этот факт Кенез[706]. «У белых, — конкретизировал британский коллега американского историка П. Флеминг, — не было ни идеалов, ни принципов, ни веры…»[707]. Причины этого явления, по мнению Р. Раупаха заключалась в том, что «столетиями державшееся в России крепостное право, одинаково развратившее как рабов, так и рабовладельцев, исключило из духовного мира русской общественности всякую, даже самую примитивную идейность»[708].
Впрочем не совсем, белая идея все же была, ее выразителями стала «вся бежавшая от большевиков буржуазия. Бывшие губернаторы и бюрократы, помещики, торговая и финансовая знать, интеллигенция и масса рядового обывателя. «Это были люди, — отмечал видный издатель А. Суворин, — которых революция лишила их привилегированного и сытого положения, и оттого вся их идейность сводилась к уничтожению большевиков и восстановлению порядка, то есть возможности прежнего благополучия»»[709].
«Это те самые люди, — пояснял вл. кн. Александр Михайлович, — которые сначала взяли от империи все, что она могла дать — защиту от черни, право эксплуатировать крестьян, недоплачивать рабочим и обманывать вкладчиков, жизнь, полную неги и очарования…»[710]. Именно эти «бывшие», по словам военного министра Колчака Будберга, и определяли всю «идеологию» белого движения: «Очень тревожен состав ближайших к Деникину кругов и административных верхов; слишком много фамилий, вызывающих воспоминания о непривлекательных сторонах недавнего прошлого; возникают опасения, что и там, как и у нас, ничего не забыли и ничему не научились»[711].
Всю сущность «Белой идеи» с откровенной прямотой выразил призыв лидера российских либералов П. Милюкова — «загнать чернь в стойла»[712]. Методы рекомендовал ультраправый черносотенец В. Пуришкевич: «только публичными расстрелами и виселицей»[713]. Либерал Милюков в этой связи лишь добавлял, что: «бывают времена, когда с народом не приходится считаться»[714]. И не считались:
«С приближением армии к Москве, — вспоминал один из участников событий Н. Воронович, — оставшиеся в ее тылу военные и гражданские чиновники становились все более развязными и, поощряемые крайними реакционными элементами, говорившими (слова ген. Кутепова), что восстановить Россию возможно лишь при помощи кнута и виселицы, всячески старались применять эти способы воссоздания «Единой, Великой и Неделимой России» на вверенной им правительством Деникина территории»[715]. Даже такой представитель правых, как граф Бобринский, глядя на это не выдерживал: «я боюсь не левых, а крайне правых, которые, еще не победив, проявляют столько изуверства и нетерпимости, что становится жутко и страшно»[716].
Цели движения определяют характер армии. И, несмотря на то что свой сословный характер офицерство утратило почти полностью, Белая армия с первых дней своего создания носила не народный, а классовый характер. Этот факт признавал и сам ген. А. Деникин: ««Всенародного ополчения» не вышло. В силу создавшихся условий комплектования, армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый… Печать классового отбора легла на армию прочно…»[717].
«За нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные блага…, — подтверждал Будберг, — Все остальные против нас, частью по настроению, частью активно»[718]. Что касается офицерства, то оно, подводил итог Деникин, «дралось и гибло с высоким мужеством, но наряду с доблестью, иногда рыцарством, в большинстве своем в военной и гражданской жизни оно сохраняло, кастовую нетерпимость, архаическую классовую отчужденность и глубокий консерватизм — иногда с признаками государственности, чаще же с сильным уклоном в сторону реакции»[719].
Красная армия
Гражданская война заставила народных комиссаров создать дисциплинированную военную силу. Те бесформенные и недисциплинированные банды, которые давали отпор чехам, а затем народной сибирской армии, в 1919 г. сменились регулярными войсками.
Г. Гинс[720]
Мобилизация
Создание «рабоче-крестьянской Красной Армии», началось с декрета Совета народных комиссаров (СНК) от 15 (28) января 1918 г., и строилось на добровольной основе, из «наиболее сознательных и организованных элементов трудящегося класса»[721]. Работа активизировались в связи с угрозой провала Брестских переговоров и начавшимся новым наступлением немцев: 21 февраля было опубликовано воззвание СНК «Социалистическое отечество в опасности», на основании которого верховным главнокомандующим Н. Крыленко был подписан указ о «революционной мобилизации», провозгласивший лозунг «Все к оружию! На защиту революции!»[722]. Указ не касался комплектования армии, которое продолжалось на добровольной основе.
Следующий шаг был сделан 22 апреля, когда в соответствии с идеями К. Маркса о замене армии всеобщим вооружением народа, вышел декрет ВЦИК «Об обязательном обучении военному искусству», на основании которого был создан Всевобуч[723]. Этот шаг, по мнению ген. Н. Головина, был вызван началом развертывания белого движения на Юге России: «большевистская вооруженная сила» начала создаваться «вследствие первого Кубанского похода Добровольческой армии»[724].
К мобилизационным формам организации Красной Армии советское правительство перешло только в ответ на начало иностранной интервенции: буквально на следующий день после восстания чехословацкого корпуса, 29 мая Декретом ВЦИК «О принудительном наборе в Рабоче-крестьянскую Красную армию» была объявлена всеобщая мобилизация рабочих и беднейших крестьян. Обязанность всех граждан защищать социалистическое отечество была закреплена в принятой в июле Конституции РСФСР. В соответствии с ее требованиями к концу июля была введена всеобщая воинская повинность трудящихся.
Летом 1918 г. вооруженные силы «красных» насчитывали 263,8 тыс. красноармейцев, 36,6 тыс. красногвардейцев, 21,9 тыс. партизан. Из них вооружены были только 199 тыс., обучены военному делу — 31 тыс., а готовы к немедленному выступлению — 15,5 тыс.[725] «Сотни и тысячи отрядов самой разнообразной численности, физиономии, дисциплины и боеспособности — вот внешний вид нашей Красной Армии до осени 1918 года, — пояснял М. Тухачевский, — Только с этого момента начинается перелом. Отряды переформируются в полки, полки начинают сводиться в бригады и
