Хищница - Джеймс Кэрол

– Так он спасал себя от этих рисунков.

– Это все твои предположения. Доказательств ведь никаких нет.

– На веках у него шрамы, но на внешней стороне от глазниц или под глазами нет ничего. А ведь если кто-то попытается ткнуть тебе в глаз сигаретой, ты точно будешь дергаться.

– Но выжечь себе глаза, Уинтер!

– Отчаявшийся и отчаянный человек будет и поступки совершать соответствующие. Не мне тебе рассказывать.

– Но свои собственные глаза!..

– Хорошо, вспомни самое ужасное, что ты видела в жизни, и скажи, что я не прав.

– Господи, – прошептала она, покопавшись в памяти.

– Более того. Я думаю, он умер естественной смертью.

Мендоза рассмеялась.

– Уинтер, да вся эта ситуация противоестественная! Вся до мозга костей.

– Конечно, Амелия несет ответственность за его смерть. С этим я не спорю. Но от чего он умер? В него не стреляли, его не забили до смерти и не зарезали. Да, он мог быть отравлен, и мы подождем результатов токсикологической экспертизы, прежде чем исключим этот фактор. Но вряд ли. Остаются естественные причины. Учитывая, сколько здесь болеутоляющих, думаю, у него был рак. На последней стадии боли нестерпимые, поэтому она и давала ему наркотические обезболивающие. Обычные на этом этапе уже не помогают.

– А это важно?

– Мендоза, важно все, что здесь произошло. Поставь себя на место Амелии. Ты ненавидишь своего собственного отца больше, чем кого бы то ни было на всей земле. Ты закрываешь его здесь и издеваешься над ним на протяжении шести лет. Ты убеждаешь себя в том, что это оправданная месть, ты даже отрывки из Библии подбираешь, которые оправдывают твои поступки. Но главная причина того, что она не убила его, не в этом.

– А в чем она?

– В любви.

– Это как?

– Да, ты можешь быть способной на убийство и ненавидеть его всей душой, но есть в тебе и какая-то часть, которая его любит. И поэтому ты не можешь переступить через себя и сделать этот последний шаг.

Мендоза подошла к Юджину и посмотрела в его глазницы.

– Сомневаюсь, Уинтер, – проговорила она, качая головой.

– У тебя ведь более-менее нормальное детство было, да? Ты любила своих родителей, но, вспомни, бывали моменты, когда ты чувствовала по отношению к ним ненависть. Любовь и ненависть – это же не исключающие друг друга понятия. Они как инь и ян – одно перетекает в другое.

– Мне этого не понять.

Уинтер поколебался, стоит ли ему продолжать.

– Я ненавидел своего отца за то, что он сделал мне и маме. Наверное, так же сильно ненавидел, как Амелия своего отца. Но несмотря ни на что, я продолжал его любить.

Мендоза смотрела на него какое-то время, силясь представить, как это возможно.

– Ну, наверное, так бывает.

Уинтер подошел и встал рядом с ней.

– Юджин знал, что умирает. И, как Кларк тогда сказал, это знание открывает тебе глаза.

– И совесть начала его терзать. Он наконец понял, сколько зла причинил своей семье.

– Он провел здесь более двух тысяч дней. Это очень долго. Каждый день он видел эти рисунки, наполнял мочой банки и смотрел на растущую стену. Когда он понял, что умирает, что-то внутри него надломилось. Но и для Амелии отношения с отцом не сводились только к издевательствам. В каком-то смысле она и заботилась о нем тоже. Не будем забывать: она его кормила. Ты же видела все эти упаковки полуфабрикатов в морозильнике, банки консервов в погребе. Это все для Юджина. Раз он заполнил все эти тысячи банок, значит, жидкости ему тоже хватало.

– Плюс медикаменты. Тоже доказательство заботы. Она не хотела, чтобы он умер.

Уинтер кивнул:

– И даже более того. Последние шесть лет ее жизнь определял отец. Уход за ним – это полноценная работа. И Амелия нуждалась в отце точно так же, как он нуждался в ней. Когда он умер, она словно якоря лишилась. Отец наложил огромный отпечаток на всю ее жизнь, и его смерть заставила ее сделать глобальную переоценку всего на свете.

– Как в эту картину вписывается фокус с глазами? Амелия ведь тогда должна была дать ему сигареты. Это разве не является косвенным издевательством?

– И да, и нет. Если смотреть на это как акт искупления, то нет. Чтобы простить отца, Амелии недостаточно было, чтобы они просто обнялись и помирились. Ей нужен был поступок, символический акт компенсации, и то, что он выжег себе глаза, и стало таким актом.

– То есть он это сделал, чтобы она его простила?

– Это моя теория, – пожал плечами Уинтер.

– Можно сойти с ума от таких теорий.

– Согласен, – кивнул Уинтер.

Мендоза еще раз посмотрела на распухшее тело Юджина, сделала шаг назад и оглянулась.

– Знаешь, что мне напоминает это место? Гробницы египетских фараонов. На стенах – иероглифы, вместо сосудов с внутренними органами – банки с мочой. Ну и само помещение похоже на склеп. Что думаешь?

– Что-то в этом есть, да.

– А твой внутренний психопат что думает?

Уинтер повернулся к ней и поймал ее взгляд.

– Он думает, что на момент смерти Юджин Прайс сожалел о том, что он натворил. Очень сожалел. И что сейчас Амелия Прайс очень, очень зла.

44

Первыми подъехали Берч и Питерсон. Старенькая полицейская «Краун-Виктория» остановилась рядом с «БМВ». Питерсон выскочил из машины и захлопнул дверь. Жалкое выражение юношеского энтузиазма на его лице делало его похожим на маленького щеночка. Берчу требовалось гораздо больше времени, чтобы выбраться из машины. Он еле-еле вылез с пассажирского сиденья и какое-то время просто пытался отдышаться. Он покраснел, а глаза его настолько заплыли, что казались закрытыми.

– Может, кто-то все-таки потрудится рассказать мне, что же здесь, черт возьми, происходит? Сначала Грэнвилл Кларк, теперь это!

– Где вы были все это время? – спросил Уинтер.

– А это не ваше дело.

– Наше. Вы должны были охранять этот дом.

– Вы не мой начальник, мистер Уинтер. – Берч ухмыльнулся, и глаза его при этом стали совсем уж поросячьими. – Вы не из полиции и уже даже не из ФБР. Я не обязан выполнять ваши указания.

Уинтер хотел ему ответить, но Мендоза взяла его за руку.

– Шеф Берч, мы просим вас опознать труп Юджина Прайса. – Она хотела сказать это примирительно, но из-за бруклинского акцента ее просьба прозвучала как угроза.

– Это не может быть его труп. Юджин Прайс умер шесть лет назад. От него одни кости могут остаться.

– В том-то и дело: он не умер шесть лет назад.

– Что значит – не умер?

– Он умер несколько дней назад, и, скорее всего, ненасильственной смертью.

– Это невозможно. Юджин Прайс умер шесть лет назад. Его убил собственный сын.

– Но тело так и не нашли.

Давление у Берча явно поднималось, кожа на шее и лице начинала краснеть все сильнее.

– Это не Юджин.

– Вы бы лучше воздержались от категоричных утверждений, пока труп не увидели.

– Я посмотрю, но еще раз повторяю – это невозможно, вы ошиблись.

Мендоза рассказала Берчу, как дойти до бомбоубежища, и смотрела, как он вперевалку шел в обход дома. Питерсон совсем уж по-щенячьи увивался за ним. Уинтер подошел к крыльцу, сел на нижнюю ступеньку и закурил. По его расчетам, Гриффин должна была подъехать минут через пятнадцать или даже раньше, если ее интерес и правда был столь нездоровым, как описала Мендоза.

Пока он раздумывал, не выкурить ли вторую сигарету, послышался звук приближающегося автомобиля. Через тридцать секунд в поле зрения появился черный внедорожник с надписями «Окружная судмедэкспертиза» на дверях и на капоте. Подъехав, он остановился около их «БМВ». С пассажирской стороны появилась доктор Гриффин и какое-то время смотрела на разваливающийся дом. Мужчину, который вышел со стороны водителя, Уинтер не узнал. Ему было немного за сорок, у него были черные волосы с проседью на висках и очки в стиле Джона Леннона. Выбравшись из машины, он начал выгружать сумки с заднего сиденья.

Гриффин подошла. На лице ее была улыбка. На этот раз на повязке у нее красовалась пятиконечная звезда, выполненная белыми стразами. Она представила своего нагруженного сумками помощника именем Барни. Ростом он был почти такого же, как Гриффин, – далеко за метр восемьдесят. Обменявшись приветствиями и рукопожатиями, они перешли к делу. Мендоза перво-наперво передала Барни имеющиеся у нее вещдоки: ключ от гостиничного номера, страницу из Библии, клок волос. Он сложил все в специальный пакет, а затем в разговор включилась Гриффин.

– То есть вы обнаружили Юджина Прайса, – медленно и с показным равнодушием произнесла она. Мендоза кивнула. – Все плохо?

– Как посмотреть. Если вы имеете в виду состояние тела, то совсем неплохо. Для кого-то, кто якобы умер шесть лет назад, тело в удивительно хорошем состоянии. Но только потому, что он не умер шесть лет назад. А если говорить о повреждениях на теле, то все достаточно плохо. Мы считаем, он выжег себе глаза сигаретой.

Гриффин не могла вымолвить ни слова.

– Вы хотя бы можете себе представить, сколько у меня вопросов сейчас в голове?