Судьба уральского изумруда - Алина Егорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто они? Вы их видели?
– А как же! Видела! Выходила от Васи фря. Она и раньше у него бывала. На алкоголичку не похожа, врать не стану, хоть совершенно невоспитанная! Никогда не поздоровается. Ходит, словно вокруг нее людей нету – никого не замечает!
– Как она выглядела?
– Да как? Обыкновенно выглядела. Лет тридцать пять – сорок. Скорее, сорок. Волосы русые, пышные, хорошие такие волосы. Сама крупная, даже толстая! Одета немодно – на ней было какое-то блеклое то ли платье, то ли юбка и серый жакет. В общем-то, ничего особенного, – заключила свидетельница.
– Вот эта? – Небесов показал в телефоне фото Новиковой.
– Да, она.
«Уже что-то!» – отметил про себя Михаил. Другие соседи ничего толком не сообщили. Еще немного потоптавшись по двору и убедившись, что нигде нет видеонаблюдения, Небесов вернулся в квартиру Чумарукова.
Перовский
Шила в мешке не утаишь. Наперекор стараниям графа, Кабинету Его Императорского Величества стало известно об огромном изумруде, добытом на Сретенском месторождении. Изумруда-таки хватились, и статскому советнику Ярошевицкому было велено найти концы в этом странном деле. Ярошевицкий ничего не понимал: сравнив собственную опись с наличествующими камнями, он недосчитался нескольких аквамаринов, но зато обнаружил лишние изумруды. Редчайшего кристалла нигде не было, о чем статский советник и сообщил в своем рапорте. Бумагу, однако, чиновник отправлять в министерство повременил. Он предпочел подождать, пока в Петербурге не появится его начальник, граф Перовский.
Лев Алексеевич оценил поступок Ярошевицкого. Наградил статского советника за преданность, но на всякий случай отправил его по служебным делам подальше от столицы. Рапорт же так и остался в кабинете президента Департамента уделов. Лев Алексеевич мастерски его «потерял», пустив министру пыль в глаза.
Когда, спустя месяц, в Петербург вернулся Николай Первый, ему доложили о пропаже уникального камня. Император рассвирепел. В воздухе повисло напряжение, обещающее колоссальный скандал, в результате которого полетят в тартарары многие блестящие карьеры, а то и жизни. Тень угрозы нависла и над Перовским. Чтобы избежать императорского гнева с последующей за ним расправой, граф решил сделать так, чтобы великолепного изумруда и вовсе не стало. Лев Алексеевич, уже сроднившийся с изумрудом, не мог и мысли допустить, что этим уникальным камнем будет обладать кто-то другой, будь то хоть монаршая особа.
Перовский, как человек, увлекавшийся драгоценными камнями, имел собственную гранильную мастерскую. Подгоняемый страхом за свою судьбу, граф в последний раз взглянул на невероятный кристалл, провел пальцами в перстнях по его граням и хладнокровно распилил камень на части. Самородки в результате получились тоже немаленькие, но того уникального изумруда с уральских копей, который разыскивал император, не стало. Когда к Перовскому пришли с обыском, все уже было шито– крыто.
Ситуация по-прежнему оставалась опасной. Уж очень хорош по слухам был изумруд, чтобы император так легко про это забыл. Чтобы держать руку на пульсе, Лев Алексеевич предложил Николаю Первому лично во всем разобраться, найти и наказать виновных в лиходействе. Граф, как лиса, обхаживал императора так и этак и получил бумагу, согласно которой он наделялся особыми полномочиями в расследовании дела об исчезновении уральского изумруда.
«Секретно
Господину гофмейстеру
сенатору Перовскому
Министр Двора довел до моего сведения, что член Департамента уделов статский советник Ярошевицкий при ревизии в июне сего года Екатеринбургской гранильной фабрики нашел в квартире обергиттенфервальтера Коковина значительное количество цветных камней, принадлежавших казне и хранившихся без всякой описи, – в числе оных был изумруд высокого достоинства по цвету и чистоте, весом в пять фунтов. Все сии камни Ярошевицким хотя и были отосланы в С.-Петербург, но по доставлении сюда означенного изумруда не оказалось.
Вследствие сего повелеваю Вам: отправясь в Екатеринбург, употребить, по ближайшему своему усмотрению, решительные меры к раскрытию обстоятельств, сопровождавших сказанную потерю, и к отысканию самого изумруда…
Николай
в С.-Петербурге 20 ноября 1835 г.»
С этим документом Лев Алексеевич Перовский отправился в Екатеринбург.
Наши дни. Санкт-Петербург
Ожерелье, найденное в квартире Василия Петровича Чумарукова, судя по снимкам, полученным из видеоархива охраны театра, действительно оказалось очень похожим на то, что было на Дарье Балашовой. На шее Чумарукова обнаружилась едва заметная ранка от укола, которым в его организм ввели яд, приведший к остановке сердца.
– Такой яд на каждом углу не продают, – заметил эксперт. – Его раньше активно использовали в нашем любимом ведомстве.
– ФСБ? – предположил Небесов.
– Именно.
– Нам только фээсбэшников не хватало! – посетовал оперативник.
– Этот факт сужает круг подозреваемых, – возразил ему Барсиков. Антон только что вернулся от Добрынкина, которому поручили вести дело Чумарукова.
– Между прочим, в момент смерти Чумы в его доме находилась Новикова. Где ФСБ и где Новикова? – усмехнулся Михаил.
– А что мы о ней знаем? – пригласил к спору Барсиков. – Родилась в Ивангороде, уехала на учебу в Питер, тут и осталась.
– Вышла замуж, развелась. Числилась менеджером в разных мелких конторках. Последние восемь лет работает администратором в театре «Скоморох», – продолжил за товарища Небесов. – Короче, ничего интересного. Таких, как она – миллион.
– А что она за человек? Ты знаешь?
– Да откуда? По мне так обычная сорокалетняя тетка. Пресная, как маца. – Михаил в силу возраста не воспринимал женщин старше тридцати лет. В большинстве своем все они для него были бесполым, скучным, оттого ни на что выдающееся
